Гончая со звездами под когтями

Гончие любят риск и редко когда могут удержаться и не пройтись по канату над огненной пропастью. Тилрет-Амму — потомок Великой Гончей, вскормленный кровью и воспитанный небом и звездами. Он азартен и любит риск — и потому он прикладывает поистине божественные усилия, чтобы не броситься за игорный стол. Денег у него почти нет, да и обмениваться однажды будет нечем — всех его средств едва ли хватит, чтобы играть долго. Он мог бы смухлевать, мог бы играть по-настоящему грязно, но он устал достаточно, чтобы начать капля по капле терять над собой контроль. Кто слаб, тот рискует однажды быть сожранным. Кто отстал, тот рискует так и никогда не догнать свою стаю. Кто заснул — рискует однажды не проснуться. Тилрет-Амму достаточно силен, чтобы защититься, но ему уже следует высматривать себе безопасное место. Играть — и проиграть все, будет неразумно. Мухлевать — и заводить врагов, будет еще глупей. К танцовщице Тилрет не подходит почти по тем же причинам — едва ли ему хватит денег и статуса, чтобы вытащить из нее хоть слово… а если и хватит, нет никаких гарантий, что оно будет по-настоящему полезно. Может, ищи он себе богатого партнера, ее слова и могли бы чем-то помочь — хотя, если у нее есть на примете кто-то действительно влиятельный, почему она продолжает танцевать в баре? Бармен выглядит… самым разумным и не особо затратным вариантом. Он наверняка видит и слышит многое, а знает еще больше. Осталось лишь подобрать правильные слова — и сойтись в цене. Тилрет идет к бару вальяжно, почти как правящий король. Светловолосая красотка не обращает на него внимания, но он все равно ей подмигивает, когда проходит мимо. Садится не рядом — чтобы не навязываться, но и не слишком далеко, всего через стул. Бармен почти не обращает на него внимания — лишь дергает уголком губ, когда замечает обращенное к женщине подмигивание. Из-за освещения лица бармена почти не разглядеть — тени слишком глубоки и скрадывают черты. Циановый свет ламп лишь делает тени резче, выхватывает отдельные детали, которые все никак не могут сложиться в целого мера. Тилрет только и понимает, что у бармена темные глаза и темные волосы, и что ухмыляется он как-то странно. Женщину видно лучше, но Тилрет старается не навязываться, не всматриваться пристально. Именно взгляд выдал его капитану Телуру — и пусть эта женщина едва ли опасный воин, навязываться и играть на ее нервах не стоит. Он скользит по ней взглядом нарочито незаинтересовано, хотя посмотреть есть на что. Тело у нее по-настоящему роскошное: она похожа на статуэтку, обманчиво-хрупкую, но выточенную из прочнейшего эбонита и украшенную обсидианом. Ее волосы отливают звездным серебром в циановом свете — и глаза у нее тоже оказываются серебряными. Она прекрасна как обливионская пустота — и так же недостижима. Тилрет с неимоверным трудом отрывает от нее взгляд: ее тонкие пальцы, ее точеная шея, ее роскошные волосы отпечатываются в его памяти… Чтобы не залипать, Тилрет всматривается в бармена. Тот выглядит так, будто с трудом сдерживает смех. Тилрет почти уверен, что прекрасная незнакомка тоже посмеивается про себя: конечно, она ведь роскошна, а он — всего-то бродяга и оборванец... И как-то внезапно на него накатывает душной волной обида, смешанная с гордыней. Он ставит руки на барную стойку — чуть резче, чем стоило, в локтях стреляет болью — и наклоняется в сторону бармена. Тилрет старается выглядеть расслабленно, но он плохо контролирует сейчас свое лицо — и кто знает, что там на нем можно прочесть… — Мутсэра, — Тилрет звучит почти нежно, мягко перекатывая звуки, но в груди его плещется необъяснимая ярость. — Уделите мне время. Бармен тихо хмыкает, Тилрет из-за музыки этого не слышит — лишь замечает, как дрогнули чужие губы и расширились ноздри. Бармен ничего не говорит, лишь окидывает Тилрета коротким взглядом — и начинает что-то смешивать. Кубики льда стучат о стекло и друг о друга, и в этом Тилрет слышит почти-золотой тон. Он смотрит за чужими руками, за тем, как они уверенно и четко отмеряют ингредиенты. В какой-то момент чужой рукав задирается — и Тилрет видит суховатую сильную руку, исчерченную шрамами и черными линиями татуировки… Это почти красиво, но ощущение от этих знаков почему-то неуютное. Бармен ставит перед Тилретом коктейль — кроваво-красный, с темно-лиловым слоем у дна. Он поправляет рукав — медленно, явно с приглашением посмотреть — и Тилрет замечает, что ломаные линии у него на обеих руках. — За счет заведения, — Бармен ухмыляется, сверкает острыми зубами — и закатывает глаза, когда женщина на все это прицокивает. Тилрет не хочет думать о том, что все это значит. Вместо этого он придвигает к себе коктейль, щелкает по стеклу ногтем — и звук, который он высекает, нравится ему почти как звучание двигателей. — Щедро. Но лучше бы угостили даму. Дама на это запрокидывает голову — и заливисто смеется. — Видишь, я же говорил — ты все еще неотразима, rielle. У бармена в глазах пляшут скампы — или это просто циановые блики? — и Тилрет, чтобы не смотреть на все это, пробует коктейль. На вкус он удивительно приятен — и алкоголь в нем почти не чувствуется. — Неплохо, — Тилрет отпивает еще и чуть разворачивается на стуле в сторону женщины. Свой напиток она почти выпила, и это выглядит, как хороший шанс. — Но я все же настаиваю на угощении прекрасной незнакомки. Бармен пожимает плечами, но выглядит при этом так, будто бы перед его глазами разворачивается нечто невероятное — и смешное. — О, rielle не из тех, кого незнакомцу легко угостить. Она скорее сама это сделает… если ты в ее вкусе, конечно. Женщина — Риэль? Это имя? — фыркает и легко бьет бармена по руке. — Из нас двоих только ты настолько любишь рыжих. На Тилрета она почти не обращает внимания — да, она нет-нет, а смотрит на него задумчиво из-под полуприкрытых век, но это не тот взгляд, какой хочется на себе ощутить. Она смотрит на Тилрета как на вещь, как на кусок мяса — и он впервые с Нирна по-настоящему ощущает себя добычей. — Наглая ложь — я влюблен в любовь и учения Мефалы. Мне нравится разное... Очевидно, что эти двое хорошо знакомы. Тилрет чувствует себя лишним — он и есть лишний. Возможно, стоило пойти играть — или смотреть на прелести полуобнаженной танцовщицы. Может, не чувствовал бы себя так глупо. Тилрет медленно покачивает стаканом, подтаявший лед тихо стучит о его стенки... — Так почему бы нам не познакомиться, прелестная мутсэра? — Тилрет не сразу понял, что сказал это вслух, а когда понял — с огромным трудом остался внешне невозмутимым. Кочевники клана Амму не страшатся трудностей — и раз уж он решил позориться, надо довести дело до конца. Женщина выглядит чуть более заинтересованной, чем раньше — по крайней мере теперь она смотрит на него прямо и улыбается не снисходительно, а как-то неуловимо иначе. — Мое имя — Тилрет-А… — Он обрывает себя, вовремя вспоминая, что попал сюда не как кочевник Амму. — ...А как зовут прекрасную незнакомку? Та красивым, отточенным жестом заправляет за ухо прядь волос и коротко облизывает верхнюю губу. — Дэйре. Она протягивает руку — тонкую, аккуратную… Тилрет осторожно берет ее — и неожиданно для себя чувствует необычайно крепкую хватку. Не у каждого мужчины такая… Бармен резко ставит перед ними еще по коктейлю, громко стуча стаканами о стойку. Склоняется ниже, пристально вглядываясь в Тилрета, будто бы наживо вытаскивая из него кость за костью, жилу за жилой… Неприятное ощущение. — А я — Нейт. А затем садится на стойку, едва не переворачивая все стаканы, но выглядит при этом, будто бы так и надо, так и должно быть… Тилрет не хочет смотреть, но не может не коситься. Дэйре одними губами шепчет: “Игнорируй его, смотри как на пустое место, иначе не отстанет”. Тилрет бы и без этих слов так сделал. В его вкусе — теперь, когда он увидел подлинное совершенство, — только прекрасные и изящные меры со снежно-серебристыми волосами. Он пересаживается к Дэйре ближе, не отнимая у нее своей руки — и легко, почти-невинно касается губами чужих пальцев. — Я здесь недавно и почти не видел Столицы, но могу сказать точно — едва ли на всем Массере найдется женщина прекраснее. Любая женщина падка на лесть. Но Тилрет не лжет и не льстит — Дэйре ему действительно нравится, и он будет не против разделить с ней несколько часов счастья… Но о своей настоящей цели он не забывает — почти — ни на миг. Дэйре очевидно тут частый гость, а значит должна знать многое и многих. Тилрет готов играть по чужим правилам, готов играть во влюбленность — пусть лучше возьмет плату за информацию чувствами и временем, чем деньгами. Времени и чувств у Тилрета достаточно... Нейт зло цыкает и спрыгивает со стойки. Дэйре бросает на него красноречивый взгляд — и осторожно вытаскивает пальцы из рук Тилрета. — То, что ты здесь недавно, заметно. И я совсем не про акцент или одежду. Тилрет неосознанно вздрагивает. Дэйре больше не выглядит как простая женщина, расслабленная и борющаяся со скукой. Нет, она становится жесче — и неизмеримо прекрасней. Она теперь не эбонитовая статуэтка, не шлифованный обсидиан — она острый клинок, способный убить одним ударом. — Среди тех, кто знает о Доме, редко встречаются те, кто не слышал о его Госпоже ни слова. — Нейт же, напротив, выглядит чем-то довольным и оттого почти ленивым. Он чуть щурится, и лишь сейчас Тилрет замечает, что глаза у него разного цвета. Тилрету эта информация не нужна, но он отчего-то запоминает ее отчетливо. — Последний раз, когда Серебряная Ворона обменяла информацию на что-то вроде пары комплиментов, произошел почти век назад… Но тогда никто и не называл Дэйре Нириан Серебряной Вороной. Что же, Тилрет уже давно понял, что удача его разом и любит, и ненавидит. Только с ним она танцует вот так... поворачиваясь не-лицом в самый ответственный момент. Только он мог так облажаться: пройти в закрытое элитное место и тут же наткнуться на его владельца — и, вполне возможно, смертельно его оскорбить. Дэйре молчит, но ей очевидно весело. Нейт же нарочито сочувственно вздыхает и якобы в поддержке кладет Тилрету руку на плечо. — Ты неплохо держался для Эрабенимсун. Тилрет вздрагивает — и отшатывается. Имя клана Великой Гончей давно забыто, давно развеяно по ветру — лишь немногие его помнят, и еще меньше из них вправе произносить… Нейт совсем не похож на потомка Гончей. Чужак не может — не должен — знать. Но он знает. — Это старое имя, мертвое имя. Откуда ты его знаешь? Нейт лишь скалится — циановый луч наконец освещает все его лицо, и Тилрет с трудом не кричит от ужаса, — но отвечать ничего не спешит. Дэйре же медленно, элегантно пьет коктейль, а затем не менее элегантно отставляет его в сторону. — Нейт, не говнись. Проверку он все же прошел. — Первую часть, и не сказать что самым сложным путем. Если тебе этого достаточно, то я не знаю, кто и зачем убил настоящую Дэйре и влез в ее кожу. Тилрет перестает понимать вообще хоть что-то. Он ощущает себя тупым, беспомощным и обведенным вокруг пальца и это... неприятное чувство. Тилрету оно не нравится. — Ты прав. — Дэйре красиво закидывает ногу на ногу и смотрит на Тилрета призывно и многообещающе, но тот на такое вестись уже совсем не хочет. Ему кажется, что стоит только забыться, отвлечься, как его сожрут со всеми потрохами. Хотя нет. Дэйре выглядит как та, что будет медленно снимать с него кожу и плоть слой за слоем — а вот Нейт как тот, кто все это потом сожрет. — Удиви нас, сын Эрабенимсун. Или беги, пока еще можешь. Тилрет на это фыркает — и скалится так, как любила скалиться его мать. Кочевники Амму азартны и любят риск, и Тилрет не исключение. Он не собирается останавливаться, не собирается сбегать — он лучше поднимет ставки. Он хочет — он готов — удивлять. Он не может сдаться сейчас — иначе чужие усмешки, снисходительные взгляды и попытки играть им, как снежные нир-кошки дичью, будут преследовать его всю жизнь. Осталось придумать, как это сделать.