Горизонт событий

      Ритуал изгнания демонов был призван защитить страну от несчастий. За всю историю новой эпохи он проводился только несколько раз.       Но сейчас Японию настигло новое бедствие.       В прошлом году весна и лето были засушливыми, а в этом за все три летних месяца только раз прошел мелкий дождик, урожай погиб, а амбары опустели. Начался голод. Кроме этого мелкие землетрясения, не являющиеся для Японии чем-то необычным, участились к августу; но в самом начале осени сильный подземный толчок стал настоящей катастрофой. Всего за несколько секунд природа уничтожила множество жизней, похоронив в своих недрах несколько деревень и один крупный город на юге.       Ами-тян поделилась, что последний раз подобное бедствие случилось еще до рождения ее матери, поэтому теперь боялась, что боги решат также поступить и со столицей.       Зора тоже этого боялась. За всю свою жизнь она никогда не испытывала лишений, но сейчас рис выдавали строго отмеренными порциями — всего лишь раз в день.       Маппе, как приближенному к Тадатомо, полагалось три миски, но он делился с ней. — Мне много не нужно, — смущенно отводя взгляд, объяснял свой поступок Маппа. Зора понимала, что долго не продержится при такой изнуряющей работе, поэтому забирала у Маппы половину его вечерней порции. Не наедалась. Чувство голода стало ее постоянным спутником; отсюда были слабость, и сонливость, и тянущий дискомфорт в животе, словно мыльный пузырь, распирающий ее изнутри.       Зора иногда вспоминала тот день, когда Хао рассказал ей историю Опачо, когда они ждали пересадки на другой самолет в аэропорту Франции: родители бросили новорожденного младенца умирать прямо на дороге. Тогда Зора была возмущена до глубины души таким вопиющим преступлением против собственной крови, но сейчас, испытав муки голода на собственной шкуре, подумала, что, возможно, это было своего рода милосердие. Ребенок просто бы тихо умер, не осознавая себя; душа вернулась бы к Великому Духу и, быть может, тогдашний Король позволил бы малышке родиться в другой стране и у других родителей, кто смог бы обеспечить ей лучшее будущее.       Зора отчаянно презирала себя за то, что все ее представления о правильном, о человечности в этом времени разбивались в пух и прах. Независящие от людей бедствия были лишь одной стороной медали. Это время было жестоким. Зоре, человеку воспитанном на ценностях гуманизма и взаимопомощи, было неимоверно тяжело смириться с наушничеством, настолько откровенной фальшью, детьми, которые испытали лишений больше, чем она за всю свою жизнь. Наказания для провинившихся были суровы: носильщикам могли отрезать ногу или две, если он плохо справляется со своей работой, неугодных сильным мира сего — ослепляли, отрезали языки и прогоняли… Слишком много жестокости в назидание, слишком страшным было совершить ошибку.       Слишком невыносимом было то, что ее больше не трогали чужие страдания, и лишь желание остаться целой самой стало краеугольным камнем этого ее существования.       Но сейчас над ней властвовал голод, поэтому договариваться с собственной совестью не оставалось никаких сил.       Они сидели с Маппой в темноте его комнаты, забившись в самый дальний уголок, и в молчании делили скудный ужин. Вот так, бок о бок, они молчали о многом, каждый думая о своем. Зора устало клала голову ему на плечо, когда ее смаривал сон, закрывала глаза, позволяя себе всего лишь пару минут посидеть вот так, расслабиться. Но минуты растягивались, и ей совсем не хотелось уходить.       Маппа не шевелился и никак не комментировал это. Он уже давно привык к ее вольностям, позволял ей то, чего не позволил бы никому другому. Маппа не терпел чужих прикосновений. Подсознательно он сторонился людей, ведь чем ближе он к ним, тем громче их мысли, тем заметнее становилось уродство их черных душ.       Маппе было слишком тяжело справляться со своим страшным даром. Зора называла его проклятием и говорила, что если он найдет в себе силы отпустить ненависть ко всему человечеству, то его сердце успокоится, и Рейши уже не будет так сильно беспокоить его. Маппа честно пытался последовать ее совету, но как забыть все то зло, что ему довелось пережить в раннем детстве, когда жители той захудалой деревеньки, где они жили с матерью, бросали в него камнями и кричали, что он сын демона. Разве мог он простить, что его бедную мать сожгли заживо в их собственном доме только за то, что она умела говорить с призраками?       А мог ли он забыть собственные скитания на дороге к столице, где на своем пути он видел только зло и жестокость…       И он совершенно не понимал, как Зора может с таким поразительным простодушием принимать этот мир? Видимо, она и правда безумна. Может, безумие своего рода защитный механизм? Может, именно лишение рассудка помогает людям с такой легкостью справляться со всеми трудностями? — Так никакого здоровья не хватит! — шутила она в ответ на его молчаливый вопрос. — Сердце ведь — оно одно, а нервы, знаешь ли, не восстанавливаются. Тут помогают либо алкоголь, либо хороший секс, — она вдруг замолчала, опасливо покосившись на него, быстро кашлянула, смущенно отводя взгляд. — Впрочем, тебе еще рано и то, и другое. В твоем случае поможет хобби. Да, точно! Научись чему-то, что никто не умеет, посвяти себя этому и будь лучше других. На старости лет будет, чем гордиться…       Она часто забывалась, неся полнейший вздор. Но Маппа все равно слушал, впитывал в себя ее слова и думал, что в них все же есть зерно истины. Он и правда стал стрелять из лука, научился играть на флейте. Этой весной, еще до голода, он нашел себе новое занятие: стал учить Зору читать. И это его увлекло настолько, что не оставалось времени думать о прошлом, которое он не в силах изменить. Зора оказалась совершенно бездарной ученицей. Она все время увиливала, придумывая себе разные несуществующие дела, чтобы только не выводить иероглифы под его бдительным присмотром. Но иногда она сдавалась, и тогда они сидели вместе у открытых сёдзи, и Зора выводила кривые кандзи, высунув кончик языка от усердия.       Маппе вполне хватало одной Зоры, чтобы не нуждаться в других людях вообще. Но они всегда были: ему приходилось вертеться в их обществе и, если по какой-то причине он не мог избегать физического контакта, то терпел, но его лицо становилось каменным, взгляд холодным и враждебным.       Но только не с ней. Зора чувствовала от него теплоту, что-то такое родное, знакомо-трепещущее у самого сердца. Близкое.       Она понимала, что не могла так поступать с ним, не могла и не имела права привязывать его к себе больше, чем уже привязала. Но ей было тяжело. Это время… Эти дикие, совершенно чуждые всей ее природе обычаи высасывали уйму сил. Ей хотелось плакать, кричать, поубивать всех к чертовой матери. Но, конечно же, она не могла.       Один на один выйти против Тадатомо — пожалуйста, она хоть сейчас была готова отпинать старого индюка. Но против множества самураев, против обычных людей… нет. Она ведунья, она целитель, она не может отнимать чью-то жизнь. Ведь перейди она эту черту, то безвозвратно потеряет себя. Она уже не будет той самой Зорой, женой Короля, матерью троих замечательных детишек. В своем измученном отражении она будет видеть глаза убийцы, она будет смотреть на себя с отвращением и думать только о том, что она лишила кого-то жизни. Нет, все что угодно, но эту черту она никогда не посмеет перейти.       Но она думала об этом, что если жизнь поставит ее перед таким выбором? Для этого времени это не было чем-то невозможным, и Зора честно пыталась проанализировать каждое из последствий. Да так ни к чему и не пришла… А кроме этой проблемы, были еще тысячи других, которые терзали ее ежеминутно, мешая порой даже дышать.       Только рядом с Маппой она находила утешенье, только рядом с ним все тревоги отпускали ее.       Рядом с ним она на мгновение чувствовала себя так, будто вернулась домой. Она думала о сыне. О Ханне. Об Опачо. Как там ее дети? Что с ними? Наверное, с ума сходят, что матери нет так долго рядом. Но то, что она не менялась, вселяло слабую надежду, что для них, возможно, не прошло и секунды. Зора уговаривала себя верить в это, потому что, допусти она на мгновение мысль, что это не так, то попросту сошла бы с ума.       А ей нужно быть сильной. Нужно быть стойкой, не сломиться под гнетом свалившихся на нее испытаний.       Она не раз думала, как оказалась в такой, до нелепого абсурдной, ситуации, почему Хао не хватило сил найти ее, вернуть? Что за сила на свете могла быть сильнее могущества Короля?       Но ответов не было. Зора, быть может, была сильной ведуньей, но она не была способна победить время и столь колоссальное заклинание, перенесшее ее сюда. Все, что она могла — заботиться о Маппе, уповая, что созданное ею заклинание забвения окажется достаточно мощным, чтобы в будущем Хао никогда не вспомнил, что она была в его жизни до той встречи в гостинице на окраине Токио в девяносто-девятом.       За голодом, как это обычно бывает, пришли болезни. Страшная эпидемия забирала жизни. Страх привлекал оголодавших демонов, и те резвились вдоволь.       Зора научила Маппу как отпугивать таких духов или, наоборот, задобрить, чтобы те не трогали его. Маппа в свою очередь научил ее выводить на бумажках иероглифы для подчиняющего заклинания.       Он знал уже целую уйму разных наговоров, говорил, что самые сильные те, что оммёдзи пишет своей кровью.       Зора никогда не давала ему попробовать силу такого заклинания в деле. — Не смей проливать кровь без крайней необходимости! — нравоучительно твердила она. — В тебе достаточно знаний и талантов, чтобы справиться со всеми этими чертями обычными методами.       Маппа был не согласен с ней, но не спорил. Она его наставница, он уже давно признал это и принял, и не ему, ученику, спорить с ней.       Через пару недель будет проведен ритуал Очищения. Он был призван помочь стране побороть несчастья, свалившиеся на людей.       Маппа будет рядом с Тадотомо, будет идти по правую руку от него, как его наследник. Дайтаро тоже будет там: скрипеть зубами, убивать взглядом. Ненавидеть.       Мальчишка что-то замышлял. Отлучался из храма, где-то бродил.       Зора даже подговорила духов следить за ним, но паршивец сумел виртуозно уйти от слежки в лесу, натравив на ее помощников японских чертей.       Они, чтоб они были не ладны.       Зора с тоской вздохнула, поднимая голову с плеча Маппы. — Пора идти, — оповестила она.       Маппа бросил на нее задумчивый взгляд. — Уже поздно, — кивнул он. — Вот именно. — Будь осторожна. Если тебя заметят, то поползут слухи.       Ах, да, репутация, все дела. Зора криво усмехнулась. — Ты думаешь, слуги не знают, что мы много времени проводим вместе? — насмешливо подняла она бровь. Живот предательски заурчал, и Зора схватилась за него обеими руками, глуша нажатием жалобный звук. Шутить сразу пропало всякое настроение. — Знают, — не стал спорить Маппа, учтиво проигнорировав завывания ее желудка. — Думают об этом и обсуждают. Но одно дело догадываться, и другое — застать с поличным. — Я уродка, — хмыкнула Зора. — А ты у нас красавчик и любимый ученик этого напыщенного фазана. Кто в здравом уме подумает, что ты мог спутаться со мной? — Твоя речь — вот, что обделено всяким изяществом, — пробурчал Маппа. — Ну уж звинй, красноречию не обучена, высокопарно выражаться не умею. Да и зачем? Я могу составлять второй жене принца гороскоп и убеждать четвертую, что скоро она будет единственной, но никто и близко на порог их опочивален меня не пустит. Так что какая разница?       Маппа нахмурился. — Странная ты. — Да-да. Но что конкретно тебя не устроило на этот раз, солнце? — Ты так легко говоришь о тех вещах, о которых никто даже подумать бы и не посмел. Но в то же время, тебя приводит в бешенство то, на что другие даже не обратят внимание. Я не знаю, из какой страны ты прибыла, но здесь ты чужая и никогда не сможешь прижиться. Когда я стану совершеннолетним, то даю слово, что помогу тебе вернуться домой.       Зора обалдело уставилась на него. — Могу я спросить, почему? — тихо спросила она. — Ты… всегда была добра ко мне, ты помогла мне стать сильнее, научила меня тем вещам, о которых не знает даже Тадатомо-сама. — Маппа замялся, будто ему было неимоверно тяжело выдавить из себя это признание. — Я… благодарен тебе и никогда не забуду того, что ты сделала для меня.       Забудешь, — опрометчиво хотелось заверить Зоре, но она сдержалась. Вместо этого она с тяжелым вздохом притянула его к себе за плечо, крепко обнимая. Маппа вздрогнул, как всегда вздрагивал, когда его касались, но тут же доверительно расслабился в ее руках, прижимаясь ухом к ее груди. — Мой добрый, хороший человечек… — с нежностью выдохнула она, пряча улыбку в его волосах. — Я очень благодарна за твои слова. Но только так легко ты от меня не избавишься, — Маппа предпринял попытку отстраниться, но Зора не позволила, лишь сильнее сомкнула руки, а потом провела одной по его распущенным длинным волосам. — Мне некуда возвращаться. Мой дом… очень-очень далеко. И только Великий оммёдзи, покоривший смерть, сможет помочь мне. Но, поскольку это невозможно, я здесь. И собираюсь оставаться с тобой до самого конца.       Маппа раздраженно выдохнул ей в плечо. — Ты мне не мать! Перестань обращаться со мной, как с ребенком!       Он отпрянул от нее, взглянув на Зору с праведным негодованием. Зора в ответ только улыбнулась, покачав головой и приложила палец к губам, призывая быть тише. — Да. Ты прав. Я все время забываю, что здесь другие порядки. — Тогда… тогда… — Не надо, — быстро прервала его Зора, почувствовав в его эмоциях странную решимость. — Не заканчивай эту мысль. Я не хочу этого знать, а тебе не нужно давать мне никаких обещаний. Я здесь, потому что хочу этого. — Я не могу читать твои мысли, — тихо сказал Маппа. — Но я и без этого знаю, что ты лжешь мне. — Разве? — удивилась Зора такому настроению. — Я никогда тебе не врала и никогда не солгу. Будь в этом уверен. — Не рассказывать о чем-то — та же ложь, — упрямо заявил Маппа. — У меня нет сил спорить с тобой, — честно ответила Зора. — А сейчас мне и правда пора.       Она поднялась на ноги, зашагав в сторону дверей, но у самого порога она оглянулась через плечо, бросив на Маппу теплый взгляд. — Ложись спать и больше не думай ни о каких глупостях, — посоветовала она, одарив его мягкой улыбкой.       Как бы еще самой воспользоваться собственным советом…       Зора сделала глубокий вздох, когда отошла от покоев Маппы, потерла глаза ладонью и снова вздохнула.       Она видела, как Маппа взрослел, наблюдала за его личностным ростом и всей душой гордилась его успехами. А еще она знала, что, быть может, Маппа пока не понимал этого, но он выделял ее как-то по-особенному. В этом не было ничего удивительного: Зора заменила ему всех, стала единственным существом, которому Маппа мог доверять. С одной стороны это было хорошо — чувствовать чью-то поддержку и участие было ценным для Зоры, особенно в ее положении, но с другой она понимала, что, возможно, испортила будущее настолько сильно, что ей попросту уже некуда возвращаться.       Общаясь с Маппой, она не могла не сравнивать его с Хао, искать похожесть, но находила лишь различия.       Хао без зазрения совести пользовался ей в самом начале их пути, обманывал, был готов, не раздумывая, принести в жертву во имя своих выдающихся целей. От Маппы она ощущала лишь теплоту, ту душевность, которой ей всегда не доставало в Хао.       Даже родив ему сына, даже преодолев недоверие, она все равно чувствовала, что Хао был где-то в себе, в его собственных мыслях, где ей просто не было места. Эта грань всегда стояла между ними: он — воплощение могущества и непоколебимой уверенности, и она — заурядный человек, мечтающий о самых обычных, неинтересных вещах.       Маппа был простым, понятным и… таким родным, что Зора не могла поверить, что когда-нибудь он станет тем самым любимым мерзавцем, разрушивший судьбы тысяч людей.       Зора боялась своей ненормальной привязанности к этому мальчишке. Она пыталась увидеть в нем кого угодно: сына, брата, нерадивого ученика, только все равно ей чудился взгляд, полный уверенности и силы, слышался знакомый голос и ощущалось тепло таких любимых рук.       Зора знала, что вырыла себе яму куда более глубокую, чем вообще могла. Оставить его… Нет, она не могла этого сделать. Предать доверие пока еще безгрешного человека, не оправдать возложенных на нее надежд… разве она имела на это право?