Детективное агентство "Анна и её духи". Третье дело.

— У меня впереди пять дней рождественских каникул, — сказала Аня, поглаживая и рассматривая костяшки Штольмана, руку которого она держала в своих. Они поднялись к себе, и она утянула Якова на ковёр перед камином. Поцеловав его в ладонь, она прислонилась к его плечу и вскинула голову, стараясь получше рассмотреть его лицо в отблесках пламени, скачущего по сухим поленьям. Они специально не стали зажигать свет, оставаясь в полутьме. Штольман казался ей погруженным в себя. Его явно тревожили какие-то старые раны. Ей туда пока доступа не было. Яков задумчиво повернул голову и поцеловал её в висок. — Знаешь, о чём я вдруг подумал? — спросил он неожиданно сам для себя. Яков в самом деле не знал, почему он говорит это. Это было будто против его воли. Слова лились сами. — О чём? — спросила Аня. Она почему-то решила, что сейчас она услышит, отчего ему было грустно весь вечер. — Я подумал, что вот такое Рождество, про которое ты говорила, у меня было, когда мне было девять лет, — проговорил Штольман и тут же разозлился на себя. Рыцарь печального образа, чёрт возьми! Аня, к его удивлению, восприняла всё вовсе не так. Она села ровно, повернулась к нему и внимательно посмотрела ему в глаза — приготовилась слушать. Штольман улыбнулся вдруг. Ни слова не сказала, а понятно было всё — волнение, сочувствие, любовь. Удивительная всё же штука жизнь. Найти такую тонко чувствующую душу, когда почти разуверился в том, что такие существуют в реальном мире. Вот уж воистину — зигзаг судьбы. Или перст Провидения, это как посмотреть. — Это было последнее Рождество, когда родители были живы, — неловко пожал плечами Яков, не зная, куда себя девать. Ему было больно говорить и, похоже, невозможно молчать. Сегодняшние мысли что-то стронули внутри него, коснувшись прошлого, которое обычно крепко хранилось за семью печатями. Видно, нынешний вечер повернул ключик в двери в детство. — Мама потом очень быстро заболела и умерла, а следующей зимой у отца случился сердечный приступ. Меня взял к себе дядя, но его служба не позволяла заниматься детьми, поэтому прямо перед Рождеством я оказался в частной школе, откуда на каникулы уже разобрали большинство детей. Мы там остались с Петей Бруштером, я и сейчас его помню. Его не взяли, потому что слёг с ангиной. Вот мы и маялись вдвоём в дортуаре с высоким потолком, до тех пор, пока остальные не вернулись. А дальше уже другая история пошла. Я вот пытался вспомнить. И в самом деле, больше ни одного Рождества у меня не было, чтобы дома и в тёплой компании. Всё как-то не доводилось. Ему почему-то было совестно смотреть ей в глаза. Возможно, это закоренелая в нем невозможность показывать слабость и подставлять спину. Возможно, привычка не подпускать никого к себе близко, не пускать никого в душу. Боязнь дать лишнюю информацию, которой можно воспользоваться против него. Он не умел быть зависимым. Не хотел быть слабым. Тёплая ладонь накрыла сверху его руку. Аня видела, что его раздирают противоречивые эмоции, поэтому тоже не смотрела на него, давая ему свыкнуться с мыслью, что железная броня тоже может давать трещину. — Что ты помнишь из того Рождества? — спросила она. Нужно дать воспоминаниям прорвать эту блокаду, которую разум выстроил за много лет. Это как выдавить гной из раны, чтобы следом потекла чистая кровь и заразы внутри не осталось. — Мало, — пожал плечами Штольман и задумался. — Пожалуй, только вкус маминого лимонного взвара. Это немецкий традиционный напиток, отец его любил. И огромный серебряный шар на верхней ветке. Он притягивал взгляд, таким большим он был. Ему стало легче. Аня не жалела его, не делала скорбного выражения лица. Она просто его слушала и делила с ним это воспоминание. " Я счастлива, что вы хотя бы это со мной делите», — пронеслось в его голове. Да. Это точно. Разделись с кем-то радость, горе, адреналин или азарт было в самом деле счастьем. Он понял это до конца только сейчас, когда его дом и жизнь с его Аней стали совместными. Много ему потребовалось времени! Тонкие пальчики вновь провели по тыльной стороне его ладони, и он решил, что слова никогда не давались ему так хорошо, как действия, поэтому он притянул её к себе и поцеловал.