Детективное агентство "Анна и её духи". Третье дело.

Штольман распахнул перед Анной дверь, и она, как в детстве, замирая от восторга, зашла в их сверкающее чистотой и новизной агентство. Придирчивый взгляд не выявил никаких недостатков: голубые обои, ореховые панели, цветы в кадках, добротная мебель — проверенная, между прочим, в большинстве своем — и что Ане особенно нравилось, витражи на окнах. Это придавало кабинету одновременно изысканный и уютный вид. Посетительница оказалась худенькой девушкой лет двадцати с небольшим, нервно сжимающей в руках ридикюль. Штольман начал разговор на французском, но, к его удивлению, она покачала головой и сказала: — Я русская, господин Штольман. Благодарю! — продолжила она, когда Яков указал на кресло, в которое можно было присесть. — Что вас привело к нам, сударыня? — спросил Штольман, садясь за стол и чувствуя, что Аня устроилась за его спиной на банкетке у янтарного витража. Это вдруг показалось ему очень правильным: вот так начинать дела. И почему ему раньше это в голову не приходило? — Меня зовут Мария Дмитриевна Прокофьева, — начала девушка, вновь нервно сжимая застёжку свое сумочки. — К вам мне посоветовал обратиться Николай Петрович Голованов. Я искала у него дружеского совета, он давний друг семьи. И он сказал, что лучше вас не найти. — Николай Петрович? — спросил Штольман, подавшись вперед. — Он в Париже? Аня поняла, что этот человек важен для Якова. — Нет, увы, — улыбнулась вдруг девушка, тоже поняв что-то такое. — Он был тут проездом и нынче уже в Риме. Служба, сами понимаете. — Понимаю, — кивнул Штольман. Николай Голованов был одним из тех немногих, кто без всяких допущений был рад его возвращению и не единым намеком не дал ему понять, что что-то изменилось. — Мы с ним давние знакомые! — продолжала Мария. — Он сказал, что вы обязательно во всем разберетесь! Аня заочно уже любила этого незнакомого ей пока Николая Петровича Голованова. Тот, кто так отзывался о её Штольмане, не мог быть плохим человеком. — Что же у вас случилось? — спросил Яков, не желая быть объектом восхваления. — Я бы хотела начать с самого начала, если позволите, мне так легче будет. Яков кивнул, побуждая её продолжать. — Мои родители переехали в Париж лет двадцать назад. Мне было тогда три года. Папино дело потребовало его присутствия здесь: он занимается перепродажей специй. Мама же была в восторге от того, что она будет жить в городе, в котором рождаются великолепные художники и артисты. Они вообще были с отцом две противоположности в этом отношении. Отец почти на двадцать лет мамы старше, настоящий делец, крепко стоящий на ногах и считающий, что человеку не следует витать в облаках, а нужно найти практическое применение на пользу себе и людям. Мама же была существом возвышенным, романтическим, увлеченным живописью и музыкой. Она могла рисовать день напролет, забывая про еду и сон. Думаю, отца раздражало это немного, но он маму очень любил, поэтому смирялся. К сожалению, она умерла двенадцать лет назад. Девушка наклонила голову, беря себя в руки. Аня переживала за неё, думая о том, что остаться в двенадцать лет без матери ой как нелегко. Мысли её перескочили на Штольмана. Бедный. С десяти лет без родителей! Сам Яков думал о том, что у них с Анной тоже почти двадцать лет разницы. Они тоже друг на друга не похожи по характеру, но каким-то образом всё складывается так, что они дополняют друг друга по всем параметрам. Но это если отбросить страшное упрямство, твердолобость и горячность обоих. Пока у них все выходило, как надо. Ему было интересно, как всё пойдёт дальше. — Когда умерла мама, мой отец некоторое время вел себя так, будто он сошел с ума, — вновь начала Мария Дмитриевна, справившись с эмоциями. — Полагаю, каждый из нас переживает смерть близких людей по-своему, но это было совершенно непонятно. Он закрыл мамины комнаты и мастерскую, уничтожил все её картины и мне запретил под страхом лишения наследства приближаться к мольберту и краскам. Все наши знакомые постепенно перестали посещать наш дом. Мы живем почти отшельниками. Девушка вновь сделала паузу, собираясь с мыслями. — Это была предыстория. Я, однако, не смогла избавиться от тяги к искусству, видимо, мамины увлечения перешли ко мне. Я не рисовала, потому как видела, что отца это злит и нервирует, но изучала всё, что могла. Отец за тридевять земель обходит музеи и галереи, его туда ни за что не затянешь, но на прошлой неделе я уговорила его посетить выставку, которую устраивал один английский музей, привезший свою коллекцию для показа. Такого я больше нигде и никогда не увидела бы. Это какое-то безумное стечение обстоятельств. Я две недели просила его пойти, и он в конце концов согласился, видно, понял, что слишком перегнул палку, столько лет запрещая мне искусство. Мы пошли, а после он будто вновь потерял голову. Я не знаю, что произошло. Он просто замер посреди зала, схватился за сердце и выбежал на улицу. Несколько дней он почти не спал, ходя ночами по кабинету, а два дня назад он и вовсе пропал. Его нет дома, на работе и в тех местах, где он обычно бывает. Я чувствую, что произошло что-то нехорошее. И я не знаю, что делать!