Детективное агентство "Анна и её духи". Третье дело.

Они хотели прочитать письма. Честно. Штольман даже достал их из внутреннего кармана пиджака и положил на стол, чтобы начать разбирать. Как так вышло, что на столе вместо писем оказалась Аня, а он сам оказался сверху целующим её плечо и вдыхающим лимонную вербену, не в силах привести сердцебиение в норму, сказать было трудно. С не меньшим удивлением Яков обнаружил, что пока его разум пребывал в вербеновой дымке, а кровь рвала жилы бешеным стуком, руки его опять проявили самоуправство, успели расстегнуть на Ане платье и теперь, совершенно игнорируя проблески горячечного сознания, искали крючки на корсете. Аня сейчас думала — когда имела возможность вздохнуть и ухватить ускользающие мысли — о том, что она может провести вот так всю оставшуюся жизнь. Чувствовать его руки, губы, горячую кожу под её ладонями. Слышать его дыхание и стук сердца. Знать, что она любима им. Любить его. Не оглядываться ни на кого. Сто лет можно так простоять. Это ощущение окутывало её всю. Она теперь была уверена, что оно останется с ней навсегда, что оно въелось ей под кожу, и даже если она когда-то обнаружит, что она одна, то теперь ей не придется восстанавливать по кусочкам, остаткам воспоминаний и снам, каково это — быть с ним. Теперь она это знает, и это у неё не отнять. Анне захотелось замурлыкать, потому что его руки расправились с лифом и двинулись вниз. Она обхватила его ногами и притянула к себе, закрывая глаза и погружаясь в пламенное облако вокруг них обоих, которое, как ей казалось, было видно невооруженным глазом. Штольман притянул её за бёдра, стараясь продлить ощущение единения, пытаясь вновь не быть варваром и не торопиться. Её стон и тонкие пальцы в волосах не оставили ему такого шанса…

***

— Теперь давай, наконец, займёмся письмами! — проговорил Яков, протягивая руку и беря стопку со стола. — Не хочу, — Аня перекатилась к нему под под бок и поцеловала в плечо. — Я в антиписьменном настроении. — Да? — Штольман посмотрел на Аню с улыбкой. — А в каком ты настроении? Анна задумалась. — В целовательном и обнимательном, — решила наконец она. Яков поднял брови. — Всё ещё? — уточнил он. — Пожалуй! — кивнула Аня. — Поразительно, — покачал головой Штольман. — У тебя в глазах мелькало, конечно, нечто подобное с самого начала, но такого даже я не мог предвидеть! — Да? — немедленно оживилась Анна. — Ты замечал всё это с самого начала? — Ну, конечно! — улыбнулся уголком рта Яков. — Все взгляды, жесты, невольные движения и выражение лица! Аня села и возмущенно посмотрела на него. — И молчал, конечно! — воскликнула она. — Я не мог! — стал серьезным Яков. — По многим причинам. Аня молчала. Эта тема была слишком болезненна даже сейчас, она не хотела её затрагивать. — Так что там с письмами? — чуть вымученно улыбнувшись, спросила она. Штольман её понял и вновь взял пачку конвертов в руки. — Я успел просмотреть их только мельком. Посмотри на даты и на адресата. Аня пробежала глазами слегка поблекшие чернильные строчки. — Бог ты мой! — произнесла она. Тридцать четыре года назад Полина Даниловна ещё не Прокофьева, а Куприянова писала письма Эдуарду Мане на его парижский адрес и получала ответные послания. Были здесь даты, которые говорили о том, что переписка не прекратилась и после замужества. — Да, — кивнул Штольман. — Письма очень важны! Но ещё важнее уши! — Так что же за история с ушами? — вновь загоревшись, спросила Аня. — Сейчас расскажу! — улыбнулся Яков. — И всё сразу станет понятно.