Детективное агентство "Анна и её духи". Третье дело.

Штольман решил, что нужно всё-таки одеться, раз уж они перешли к письменному настроению. Застёгивая рубашку, он сказал: — Если бы ты не показала мне картину до того, как я увидел Марию Дмитриевну, то всё было бы по-другому. — Да? — Анино любопытство перелилось через край и терзало её со страшной силой. Она даже перестала застёгивать платье. — Потом я увидел портрет Виктории Ивановны, и всё окончательно встало на свои места. — Яша! Ты просто измучил меня уже! — топнула ногой Аня. — Ну скажи же скорее! Что там с ушами? Она была вся из себя возмущенная, волосы её топорщились, глаза сверкали, а щёки окрасились ярко-розовым. Теперь на Штольмана нашло антиписьменное настроение. Он отпустил подтяжку и шагнул вперед, но Аня поняла его намерение и отступила на шаг. — Нет, уж, Яков Платонович! — погрозила она ему пальчиком. — Если вы сейчас меня поцелуете, то я опять ничего не узнаю про уши! А я больше терпеть не могу! Штольман усмехнулся и вернулся к одеванию. — Если ты внимательно посмотришь на форму ушей у девушки с картины, у Марии Дмитриевны и Виктории Ивановны, то ты увидишь, что они почти идентичны. Верх вытянут, а мочки закруглены. Кроме того, довольно выпуклая область переносицы и разрез глаз указывают на то, что все эти дамы родственницы. Именно поэтому у нашей клиентки возникало ощущение, что ей знакома барменша из «Фоли-Бержер». Аня выглядела потрясённой. — Ты хочешь сказать, что… — Я хочу сказать, что девушка с последней картины Мане является сестрой Марии Дмитриевны, — кивнул Штольман. — Но как же так? — покачала головой Анна. — Как такое могло произойти? Штольман промолчал. У него опять-таки имелись соображения на этот счёт, но он не желал пока их озвучивать. — Нам нужно прочитать эти письма, чтобы узнать то, что стало известно Прокофьеву, понять ход его мыслей и подумать, как мы будем действовать дальше. Аня пристально посмотрела на стопку конвертов. — Да, — кивнул Штольман. — Я тоже считаю, что читать чужую переписку отвратительно, но сейчас другой случай. Пропал мужчина, который собирался покончить с собой и который всё ещё может сделать это, если мы еще не опоздали. Кроме того твои призраки нам сказали, что он предпринял что-то, и нам нужно действовать для того, чтобы кого-то спасти. Это не излишнее любопытство. Это работа. Анна подумала секунду и кивнула. Яков прав, это необходимо сделать. Следующий час они потратили на то, чтобы внимательно прочитать каждое письмо и шаг за шагом восстановить трагическую и явно выматывающую историю болезненной привязанности или любви — Аня, нынче узнавшая настоящий вкус этого слова, теперь сильно в этом сомневалась — Полины Куприяновой к Эдуарду Мане. Всё началось, когда девочке было шестнадцать лет. Она была талантлива, обладала явной склонностью к живописи, и родители, которые сами были не чужды искусства, поддерживали это увлечение. Мать Полины, однако, была категорически против того, чтобы дочь её ездила на учёбу к этому скандальному живописцу, но отец не видел в желании дочери ничего странного. Мане создал свой собственный Антисалон, техника у него впечатляющая, так почему бы и нет? Полина, натура увлекающаяся, порывистая, влюбляется в своего учителя, что само по себе явление вполне обыденное, но так выходит, что Мане отвечает на её чувства. Тут Штольмана перекосило от написанных девушкой строк. Он крайне сомневался, что видавший виды взрослый мужчина испытывал к своей ученице именно то, о чём она писала в письме. Ему пришлось заставлять себя дышать размеренно, потому что он понимал теперь, что чувствовал Прокофьев, думая о том, что его шестнадцатилетняя жена вступила в связь с взрослым мужчиной, которая закончилась еще более неприглядно: Полина забеременела. Думая, скажем, об Ане или о своей гипотетической дочери, он выходил из себя. Вот причина, по которой Куприяновы вернулись в Россию. Вот, что имела в виду Виктория Ивановна, говоря о позоре. Девочка была оставлена в Париже. Ей была выделена определенная сумма денег от родителей Полины, а её саму увезли подальше от Мане и от всей этой истории. Туда, где она могла начать новую жизнь. Что она и сделала, выйдя замуж за Прокофьева почти восемь лет спустя, правда, переписка между художником и девушкой не прекращалась и велась тайно. Боже мой! Слёзы наворачивались на глаза Анны, когда она читала эти строки. Она не понимала, что она чувствует. Она смутно представляла себе подобную ситуацию. Но не сопереживать не могла. Штольман, читая переписку, понял, что о ребенке Полина Мане не говорила, он явно был не в курсе, что увезли его юную восторженную почитательницу обратно не просто так. Он не был в курсе того, что у него есть дочь до 1882 года. Тогда художник уже знал, что его болезнь не оставляет ему шанса выжить. Именно тогда он написал ей ответное письмо, в котором говорил, что не может поверить в то, что она скрывала от него это столько лет. Яков отложил последнее письмо. Значит, Мане не просто так написал именно эту девушку на своей последней картине. Он написал портрет своей дочери.