По ту сторону объектива

      Осень 2021 года. Париж.       POV Тимоти       – Прости, прости, прости… – горячие губы касались кожи на животе, приводя меня в совершенный восторг.       Я же не схожу сума?       Арми Хаммер признался мне в любви и сейчас стоит передо мной на коленях и умоляет о прощении? Наверное, это всё дурман травы.       Но нет, ощущение его влажных губ на моём теле ни с чем никогда не спутать. Я пропустил пальцы в его волосы, воспользовавшись моментом. А он продолжал твердить «прости».       Я впервые видел Арми в таком состоянии. Подобное поведение было слишком для него несвойственным. Что бы ни случилось, он никогда не унижал своё достоинство. Держался на высоте до конца.       – Хватит, встань! – скомандовал я строгим голосом. Сначала он и не услышал моих слов, пребывая в лёгкой панике. Интересно, это он за меня испугался или за то, что перегнул палку с поркой?       – Встань! – повторил я приказным тоном. Голубые глаза смотрели на меня снизу вверх, и это были глаза сломленного человека. Сломленного мной человека.       Хотел ли я этого? Возможно. Доставляет ли мне удовольствие видеть величественного мужчину, ползающего в ногах глупого мальчишки, – мне гадко!       – Я люблю тебя, – повторил он.       Я держал его голову руками, ощущая покалывания жёстких волос на своих ладонях. Секунды, и я уже стою на коленях напротив него, наравне с мужчиной, которого люблю. Его удивлению не было меры.       – И я тебя люблю, Арми Хаммер. Но когда для нас этого было достаточно?

***

      Декабрь 2018 года. Нью-Йорк.       POV Тимоти       Я стоял в холле, ожидая лифта, а он как по закону подлости долго не ехал. Крутя телефон в руках, я обдумывал рациональность своей затеи. То что он прислал мне свою картину и послание, совсем не значит, что Арми передумал. Но я должен был попытаться отстоять право на наше общее счастье. Двери кабины брякнули, а телефон запел веселую песню, это была Лиз.       – Да, – я немного психовал, придерживая ногой долгожданный лифт, чтобы он не уехал.              – Тим, ты не спишь? – голос ассистента не звучал спокойно.       – Нет, что-то случилось?       – Джек пришёл в себя, он хочет поговорить с тобой.       Такси мне всё же пригодилось, но пункт назначения был изменён. В больницу я приехал спустя всего несколько минут, там меня ждала Лиз.       – Тимоти, он ещё очень слаб, но хотел поговорить именно с тобой. И… – она осеклась.       – Что-то слишком много недомолвок последнее время.       – У него частичная амнезия. Он помнит поездку в Париж, но как-то частями…       – Это шутка такая? – не сдержав накатывающую истерику, я хныкнул.       – Если бы… Пошли, – она взяла меня за руку и повела по узким коридорам больницы с зелёными стенами.       Повсюду были пациенты, врачи и просто посетители. Когда мы ступили в отделение интенсивной терапии, весь шум стих, словно его выключили.       – Он там, – указала ассистентка на первую дверь. – Тебе лучше одному, он немного растерян.       – Что мне ему сказать? – испуганно я сжал её руку, не желая входить туда, где, по-моему, меня не ждёт ничего хорошего.       – Тимми, – она нежно расцепила хватку, – я не знаю, но уверена, тебе нечего опасаться.       Я собрался духом и вошёл. Джек сидел в белой больничной сорочке на кровати спиной к дверям, всматриваясь в занавешенное окно. Это поведение не выглядело здоровым. Подойдя чуть ближе, я тихонько обратился к парню:       – Джек, привет.       Он повернул сначала только голову и мельком посмотрел на меня. Но буквально через миг он развернулся, меняя положение на больничной койке.       – Тимми, ты пришёл, – его лицо было припухшим. Правый глаз налит кровью, а вокруг, практически на половину скулы, багровел ужасный синяк.       – Эй, ты как? – осмелев, я подошёл чуть ближе.       – Бывало и лучше, – попытался улыбнуться Джек, – что-то случилось, а я даже не помню. Представляешь? Я много чего забыл: людей, эпизоды из жизни, – он чуть привстал и добавил, – но помню тебя, любимый.       – ЛЮБИМЫЙ? – вырвалось у меня ненамеренно.       Чуть смутившись, он еле слышно произнёс:       – Мы так не обращались друг к другу? Чёрт, я даже этого не помню, – он спрятал лицо за ладонями.       Я стоял совсем потерянный. Какой, блять, любимый? По прошествии этого ужасного дня хуже уже и быть не могло. Но иногда, когда думаешь, что на дне, снизу кто-то стучится.       – Джек, послушай…       В палату вошла Лиз и врач, последний был очень серьёзным, и мне показалось, слегка зол.       – Мистеру Ворму нужен отдых, и любые посещения сейчас запрещены. Кто вообще вас сюда пустил? – он осуждающе смотрел на меня, ожидая ответа.       – Я…       – Уважаемый мистер… – вмешиваясь, девушка обследовала бейдж доктора, – Грин, это Тимоти.       Услышав мое имя, врач сменил гнев на милость и перестал пилить укоризненным взглядом.       – Тимоти, я доктор Грин, и, судя по всему, вы единственный близкий человек Джека, а в его положении, – он сострадательно взглянул на больного, – ему нужно общество родных. Но на сегодня визит окончен. Подождите меня в коридоре, мне необходимо поговорить с вами.       – Нет, я хочу, чтобы Тимми остался, – словно ребёнок умолял Джек.       В палату зашла медсестра с металлическим подносом, на котором лежали небольшие стеклянные пузырьки и шприцы. С детства я побаивался уколов, и от одного только их вида мне стало нехорошо. Видимо, это было заметно.       – Джеки, тебе нужно набираться сил. Тим придёт к тебе, когда ты немного окрепнешь, – Лиз на этих словах подталкивала меня к выходу.       В коридоре я рухнул на первую банкетку, ушибив зад о твёрдую поверхность.       – Ты как? – я почувствовал теплые пальцы на моей шее сзади. – Хочешь воды? – она протягивала мне больничный конусовидный стаканчик.       Выпив за раз, я сглатывал воздух, которого мне, казалось, не хватало.       – Ненавижу больницы, – прохрипел я.       Мы так и сидели в полном безмолвии, пока я не восстановил дыхание. К сожалению, из палаты Джека вышел мистер Грин и прямиком направился к нам, отчего меня вновь накрывал трепет.       – Тимоти, – обратился доктор, – пойдёмте ко мне в кабинет, разговор достаточно приватный. Да и там вы сможете прийти в себя, а то, как я погляжу, лечебные учреждения вам не по нраву. Мисс…       – Миссис, – исправила Лиз врача.       – Миссис Аркет, вас я сюда пускал лишь по просьбе нашего мецената, и потому что у Джека не нашлись кровные родные. Теперь, когда его партнёр здесь, прошу покинуть реанимацию и соблюдать режим в общем порядке. И да, угомоните всех желающих, что топчутся тут и так и норовят проникнуть к мистеру Ворму. Я, конечно, рад, что судьба этого мальчика не безразлична им, но, учитывая обстоятельства, по которым он вынужден находиться у нас, мне запрещено допускать всех страждущих повидать его. Если вы и ваши коллеги не прислушаетесь к моей просьбе, я буду вынужден сообщить в полицию, и тогда к палате Джека приставят охрану, а это ему на пользу не пойдёт.       – Я вас услышала, мистер Грин, – сквозь зубы сказала Лиз и, погладив меня по плечу, удалилась.       Если бы мне сказали, что место, где я находился сейчас — кабинет врача, я бы громко рассмеялся. В маленькой тесной комнатушке располагался стол, два кресла по разные стороны, небольшой платяной шкаф и металлические стеллажи с замочками. Стол был завален бумагами, книгами и толстыми папками. В углу стояла урна, забитая до отказа.       – Тимоти, как вас наверняка уже осведомили, у Джека частичная потеря памяти. Скорее всего, она вызвана травмой головы, но, чтобы сказать наверняка и составить программу лечения, ему необходимо пройти дополнительные обследования. Вообще, такое явление вполне частое, но совсем воспоминания к больному не возвращаются крайне редко.       – Мистер Грин, – обратился я к доктору, воспользовавшись короткой паузой в его повествовании, – у Джека даже оставшиеся воспоминания не соответствуют действительности.       – Что вы имеете в виду? – присев на кресло у рабочего стола, он вопросительно посмотрел на меня.       – Он считает, что мы пара. Но у меня не было никогда отношений с Джеком, он мой личный помощник.       – О, – доктор задумчиво потёр глаза, – а вы уверены в этом? Тимоти, поймите, сейчас не время вспоминать былые обиды. Больного надо окружить заботой близких людей, наполнить приятными воспоминаниями, тогда есть надежда на полное восстановление.       – Какие обиды? – раздраженно переспросил я врача. – Мы никогда не были вместе.       – У вас были сексуальные отношения?       – Нет! – заверил я доктора.       – Хм… Всё же вам придётся ему подыграть. А мы постараемся проследить за процессом и выявить очаг возникновения его выдуманных воспоминаний. У вас есть партнёр, кроме Джека?       – Кроме? Вы меня не слышите? У меня один единственный любимый человек, другого нет и не было.       – Кто он?       – Что? Зачем вам это? – я пытался понять, к чему он ведёт.       – Не ради праздного любопытства. Если этот человек из вашего общего круга знакомых, лучше ограничить встречи с ним при мистере Ворме. Это может спровоцировать обратную реакцию. Тимоти, я знаю, это ваша жизнь. Но мы должны попытаться вернуть память и разум Джеку, если это в наших силах. Договорились?       Я сидел молча, переваривая слова врача. Джека, конечно, жалко, но как же мы с Арми?       – Тимоти? Если вы согласны, то прошу выслушать рекомендации по этому поводу.       Кабинет мистера Грина я покинул спустя полчаса, он дал чёткие указания: я должен во всём подыгрывать Джеку, стараясь чаще посещать его, разговаривать и окружать заботой и теплотой. О том, что это всё лечение, никто знать не должен. Полицию доктор предусмотрительно не допускал к общению с потерявшим память парнем, поэтому он заверил меня, что тревожиться в этом плане мне не стоит.       Выходя из отделения реанимации, я наткнулся на двух офицеров, которые искали доктора. Я любезно объяснил местонахождение его кабинета. Тогда же я заприметил Марко среди снующей толпы, он испугано смотрел на нас. Когда полицейские, поблагодарив меня, ушли, Марко, озираясь, безотлагательно удалился из больницы. Его поведение мне показалось очень странным, но всё же я постарался не думать об этом.       Было уже около 3-х ночи, я разрывался между желанием и ответственностью. Ехать домой и следовать советам врача или же завершить то, что изначально я запланировал? Невольно вспомнил строчки из стихотворения, что прислал мне Арми «…несись быстрей над голыми садами. Вперёд, родной. Последний мой совет: Будь осторожен там».       По возвращении домой я обнаружил спящего консьержа, храп которого раздавался по всему холлу. Я тихонько, чтобы его не побеспокоить, протиснулся к лифту и, нажав кнопку, ожидал. Почему-то в коридоре на моём этаже полностью отсутствовал хоть какой-то свет. В кромешной тьме я всё же разглядел силуэт человека, стоящего у моих дверей. Стало немного не по себе.       – Эй, кто здесь? – окрикнул я неизвестного, сохраняя безопасное расстояние.       – Тимоти, – голос Марко прозвучал тихо, но по-обычному переливисто, – я ждал тебя.       – Почему не позвонил? – я поравнялся с ним, позвенев связкой ключей, чтобы получить доступ к дверям.       – Это не телефонный разговор.       Вот же человек, говорит загадочные вещи обыденным тоном и всегда, что бы ни произошло, улыбчив и спокоен.       Как только мы вступили в квартиру, Марко болезненно вцепился мне в руку, чуть выше локтя и спросил:       – Что от тебя хотели копы? – и куда только делась приветливость.       – Эй, мне больно, – я дёрнулся, но не высвободил руку. – Марко! Отпусти меня, след останется.       – Что ты сказал копам? – перефразировал свой вопрос Бергман.       – Я им помог сориентироваться в больнице, – услышав мой ответ, он расслабил хватку и возвратил улыбку на лицо.       Я стоял в коридоре, потирая плечо, ожидая извинений.       – Как там Джек? Ты же к нему ходил? – по-свойски он прошёл вглубь квартиры и разглядывал книги на полке в гостиной.       – Ты о Джеке хотел поговорить? – я скинул куртку и, присев, расстёгивал молнию на ботинках.       – Откуда это у тебя, – в голос вернулся возмущённый тон. Что за качели – то грубость, то милость.       Я выпрямился и постарался понять, что именно так взбудоражило Бергмана. Он стоял у картины, что я оставил на полу, сорвавшись к Арми. Его злость выдали сжатые кулаки. Я обратил внимание, что все наши последние встречи он всегда был в перчатках. Даже днём в баре не снимал их.       – Это прислали сегодня без обратного адреса, – соврал я и постарался сменить тему, отвечая на предыдущий вопрос. – Джек неплох, но ему предстоит долгое восстановление. Серьёзных переломов у него нет, не считая обнаруженной внутричерепной гематомы. Но теперь всё под контролем.       – Он что-то рассказывал тебе? Может, про того, кто на него напал? Это сделал Арми?       – Я не обсуждал с ним это, – я заметно занервничал, постоянно обманывать нелегко.       – А о чём вы с ним говорили? – он всматривался в моё лицо, наконец-то отойдя от подарка Арми.       – Марко, что ты хочешь? Я устал. Говори по делу или уходи.       – Тимми, – он уселся на кресло, положив одну ногу на другую, – ты ослушался меня! Я просил самоустраниться из этой истории. Что будем делать, если кто-то пронюхает о твоих скверных связях.              Он вытащил из нагрудного кармана пальто конверт и кинул на журнальный столик. Из конверта выпали фотографии. На них были мы с Арми.       – Коллега, значит?       Я стоял молча, не имея понятия, что ответить на это. Но мне и не пришлось.       – Картина тоже от Хаммера? – его голос приобрёл окраску опасности. – У вас с ним любовь?       Он встал с кресла и подошёл ко мне вплотную.       – Тимоти, может он приревновал тебя к Джеку и поэтому избил беднягу. М?       – Нет, нет… Я не верю в это, – мои губы стали трястись, я крутил головой, отрицая саму мысль.              – Ты не знаешь его! Он безумный ревнивец, самоуверенный болван и эгоцентрик.       – Он не такой! То что вы знакомы дольше, не означает, что ты его хорошо знаешь, – я говорил это уверенно, хоть внутри меня всё страшилось его реакции.       Марко взорвался от смеха:       – Тимоти, ты ещё такой ребёнок.       – То, какой он со мной – это никому не доступный Арми. Он откровенный, настоящий и любящий, – с удовлетворением почти выкрикнул я.       Зрачки Бергмана расширились, красивое лицо сменила ужасная гримаса ненависти.       – Будь уверен, он разрушит твою жизнь и разобьёт тебе сердце. А самое главное, утянет тебя за собой во всё это дерьмо. Только запомни, его-то папочка отмажет, как всегда, а ты так и будешь ходить с клеймом любовника убийцы.       – Это в тебе забота обо мне говорит или зависть и ревность? – я не собирался сдаваться.       В это мгновение я ощутил жгучую пощёчину. Тогда я порадовался, что он был в перчатках, ибо они смягчили хлёсткий удар. Врезав мне, Бергман ушёл из моей квартиры, шумно закрыв за собой дверь.       Пару месяцев назад я подрабатывал в художественной студии, снимался для интернет-магазинов одежды и считал каждый доллар, чтобы оплатить квартиру. Но зато жил спокойно и свободно.       За последние двое суток со мной произошло столько, что люди и за год не переживут. Самое лучшее Рождество, появился парень, арест Арми, скандал в аэропорту, разбитые в кровь руки, душевный разговор с Лиз, бросил парень, день рождения, Джек теряет память, Марко узнал о нас с Арми и, судя по фото, кто-то об этом знает давно.              Дай мне сил, Всевышний, во всём этом разобраться и пережить.              Я подошёл к столу и стал рассматривать фотографии, которые теперь валялись в хаотичном порядке. Это наша прекрасная прогулка по Нью-Йорку. Я разглядывал один из снимков, на котором мы были запечатлены стоя у машины и крепко обнимались. Моя голова была прижата к груди Арми, а он перебирал пальцами мои волосы. Мне запомнился этот милый жест и его шутка о том, что мои кудри живут своей жизнью. Как же становится тепло от этих воспоминаний.       Я сделал фото этого изображения на телефон и, подписав «Спасибо за картину, Бродского и самую жаркую зиму в моей жизни», отправил Арми.       Буквально сразу пришёл ответ:       «Даже когда вокруг всё сковано льдом, ты заслуживаешь тепла. Только обещай не таять, снежинка».       Может, это всё-таки не конец?