ОНО

Утром я проснулся с головной болью, но вполне отдохнувший. Умылся, нагло обшарил кухню в поисках кофе, нашел, выпил – и поехал на работу. Игнатов, которому надо было встать только в девять, промычал что-то невнятное о двери, которую надо за собой захлопнуть, и снова захрапел. Везет ему, у него свободный график, когда захотел, тогда и проснулся… Мне до такого счастья еще работать и работать. Мы с Пашкой Игнатовым дружили с первого курса института. Как это вышло, до сих пор понять не могу. Он учился на биофизика, а я на филолога – небо и земля. Но что еще удивительнее, закончив институт, мы разъехались по разным городам, пошли работать каждый по своей профессии, а десять лет спустя опять встретились – теперь уже в одной организации. Никогда бы не подумал! Контора у нас довольно маленькая, хотя и делает много шума в некоторых кругах. Филологи и биофизики тут одинаково не приветствуются. Профиль не тот. Да и вообще, нет в природе такого профиля. Тут важна не профессия, а так называемое «чутье». Редкое умение находить и распознавать новые открытия, у которых есть потенциал. Любые: хоть способ рисовать акварелью, хоть модную тенденцию, которая в будущем разрастется в настоящий бум и поставит мир вверх тормашками, хоть наблюдения астрономов… Все. Мы не делаем различий. Просто ищем, находим и думаем, что с этим делать. Это мы определяем, готово ли человечество к новшествам науки. Интернет, полеты в космос, сотовая и радиосвязь, лекарство от рака… В общем, все, что делается в мире – делается через нас. А кто, вы думали, оплачивает развитие новых идей? Ладно, не мы, конечно. Откуда у нас такие средства? Но именно мы проталкиваем на рынок неизученный материал, находим спонсоров (притом, зачастую даже не спрашиваем их мнение, только ставим в известность, мол, «с этого дня вы – спонсор, поздравляем»), и делаем несбыточные мечты повседневной реальностью. А иногда наоборот, губим их на корню. Допустим, «аппарат для улучшения мозговой деятельности» решено было спрятать подальше. Ребята из аналитического отдела просчитали, что, если о нем станет известно, человечеству придется несладко. Разорится половина торговых предприятий, в политических кругах случится переворот, да и вообще – много всего нехорошего произойдет… Я уж молчу о том, что контролировать умных людей куда труднее, чем среднестатистическое быдло. А этого «быдла» у нас в стране почти семьдесят процентов. Есть о чем беспокоиться. Первый год работы в ОНО – «Организации Новых Открытий», был для меня очень тяжелым. Я едва не спился. Хорошо хоть рядом был Игнатов со своим вечным оптимизмом. Он умудрялся вытаскивать меня из философских дилемм, над которыми я размышлял по много дней, какой-нибудь одной емкой фразой, типа «расслабься, потом будет хуже». Или «не ссы, Митька, все-таки она вертится!». Насчет последнего, наверное, надо пояснить. У нас в отделе ходит такая шутка (а может, и не шутка), о том, что ОНО раньше было Святой Инквизицией. Потом сожжение на костре всех нестандартно мыслящих граждан как-то вышло из моды, и пришлось переименовывать организацию. Чтоб никто не догадался, откуда ноги растут… Заодно и меры у нас стали не такими радикальными. «Галилеи» теперь могли кричать о своих открытиях, сколько влезет, никто их не судил и уж тем более не убивал. Просто им не давали продвинуться. Запугивали, высмеивали, пускали слухи по поводу их психического здоровья – и аудитория покидала своих кумиров без всякого принуждения извне. Попробуй-ка, изобрети Коллайдер, если тебя никто не слушает и денег не дает! Вот и я о том же… Короче, «она» все-таки вертелась, а ОНО позволяло «ей» это делать, и при этом никого не обвиняли в колдовстве и не бросали в костер. Если смотреть с этого ракурса, то моя тоска о судьбах человечества – довольно глупая штука. Я не супергерой, не шизофреник и, слава богу, не очередной галилей. Так чего мне переживать? Я прибыл на работу без пяти восемь. Показал пропуск – хорошо хоть всегда носил его с собой в кармане куртки – кивнул охранникам и направился к лифту. В фойе было подозрительно пусто, лишь стояла, переминаясь с ноги на ногу, молодая девушка в кашемировом пальто. Я бросил на нее беглый оценивающий взгляд. А ничего так. Хорошенькая. Интересно, что она тут делает? Надо будет спросить у наших, наверняка ведь уже разведали… Косясь на девушку, я даже не заметил, как подъехал лифт. Рассеянно шагнул внутрь, ткнул на нужную кнопку. – Дмитрий Иванович! – меня внезапно хлопнули по плечу. Я повернулся и увидел улыбающуюся рожу Богачева, начальника нашего Отдела Поиска. – Вот вы-то мне и нужны! – заявил он и протянул мне папку с какими-то бумагами. – Держите. Я взял, но открывать не стал. Все-таки, в лифте были люди из других отделов, а у нас с этим строго. – Можете в офис даже не подниматься, – сказал Богачев, – поезжайте сразу на этот адрес, разведайте, что там и как. А, чуть не забыл! К нам еще девушку-стажера прислали, из головного отделения. Понянчитесь с ней денек, ладно? Больше некому. Она внизу дожидается, зовут Вика. – Симпатичная, в пальто? – Да-да, это она и есть! – радостно закивал Богачев. – Ну так что, возьмете ее на сегодня? Я вздохнул. – Ну хорошо. Только давайте и правда – на один день. А то я оглянуться не успею, как она ко мне перманентно прирастет, так сказать, хвостиком… Богачев кивнул и вышел из лифта. Я поехал назад, ругаясь сквозь зубы. Стажеры – это проклятье любой организации. Опыта у них ноль, энтузиазма куча, а вразумлять их, как водится, некому, потому что все и так завалены работой по самое «не балуйся». А с другой стороны, хорошенькая девушка – это не так уж плохо. По крайней мере, отвлечет меня от мыслей о бедной кошке, которая осталась в квартире с таинственным «воздыхателем». Девушка до сих пор ожидала в фойе. Я замедлил шаг, приглядываясь к ней внимательнее. Нахмурился. Среднего роста, худенькая, темноволосая. И лицо у нее было какое-то по-детски миловидное, с мягкими чертами. Сколько же ей лет? Так с ходу и не скажешь. Что угодно от двадцати до тридцати. Студентка? Вполне может быть. – Вика? Она вскинула голову мне навстречу и робко кивнула. – Да. А вы… Дмитрий Иванович? – Он самый. Ну что, поехали? Ты сегодня со мной катаешься. – Знаю, мне уже сказали. Я выругался еще раз, теперь уже на Богачева. Вот ведь скотина! Выходит, решил все за меня, а спросил только для галочки, уже заранее зная ответ? Как же я люблю «добровольно-принудительный» порядок нашей организации! Безумно. Страстною любовью… Девушку, видимо, напугало мое выражение лица, и она шла, кусая губы и не зная, куда прятать глаза. Волнуется… Ну само собой, у нее ведь сегодня первый день, да и я – страшный дядька. Особенно с похмелья. – Сколько тебе лет? – бестактно спросил я, выходя на улицу. Девушкам такие вопросы обычно не задают, но ведь у нас же не свидание, в конце концов! Я должен хоть примерно знать, с кем имею дело: со студенткой-первокурсницей или с «дипломированным специалистом», прости господи… Вика на мой вопрос не обиделась. Ответила спокойно: – Двадцать один. – Ух ты, какая молодая! И уже сюда направили? – Ну, я… просто людей читать умею, – она быстро глянула на меня и опять потупилась, чуть заметно покраснев. – Вижу, когда врут. – Серьезно? Она кивнула. – Сегодня ночью ко мне инопланетянин залетал, – сказал я, направляясь к машине. – Большой и страшный. Несколько секунд она смотрела на меня, задумчиво хмуря тонкие брови. Потом уверенно мотнула головой: – Не инопланетянин. Но кто-то заходил. Страшный. – Однако! – восхитился я. – Ты со всеми так можешь? – Почти. Хотя, бывают люди, которые ставят блоки. Вот к ним за один раз не пробиться. – А за сколько пробиться? – За два. Или за три. Редко больше трех… – А у меня, значит, блоков нет? – хмыкнул я. Вика задорно сощурила длинные ресницы: – Ну, как нет… Просто вы сегодня с похмелья и не выспались. Поэтому у вас блоки слабенькие… были. Я нервно усмехнулся и покачал головой. А девчонка-то молодец! Ей бы в личной охране президента работать с таким талантом, а не со мной кататься. Хотя… Все ведь с чего-то начинают! Подрастет, наберется опыта – тогда и в Кремль позовут. Этакой красивой игрушкой со встроенным детектором лжи. А может, еще кем, не лучше. В машине нас дожидался Семен, штатный водитель. Курил какие-то на удивление вонючие папиросы и зябко кутался в куртку – печка в «Жигулях» прогревается далеко не сразу, это все же не японец. Я сел на переднее сидение. – Вечный двигатель? – с надеждой спросил Семен. Я пожал плечами: – Пока не знаю. Спросить о Вечном двигателе – это у него вместо приветствия. Вроде он когда-то с кем-то поспорил, что если найдется «реально работающий вечный двигатель» – он в тот же день уволится с работы и уедет в Мексику, пить текилу и нюхать кокаин. Почему именно туда и именно так, я не знал. Да и вообще сомневался, что это когда-нибудь произойдет, поскольку двигателей у нас хватает, а вот с «вечными» напряженка. В «ОНО» даже анекдоты ходят по этому поводу. Каждый квартал появляется какой-нибудь изобретатель, который уверяет, будто сделал у себя дома Perpetuum Mobile (из велосипедной шины, магнитика на холодильник и двух консервных банок из-под тушенки «Смоленская»). Мы вздыхаем – и едем проверять. Конечно, возвращаемся ни с чем. Тогда Семен поднимает брови и с какой-то детской обидой говорит: «Опять никакой Мексики, да?» Я открыл папку, почитал и помотал головой: – Нет, сегодня не вечный двигатель. Сегодня у нас… ух ты! Прибор для передачи мысли на расстоянии! – Четвертый уже, – скривился Семен. Завел машину, снялся с ручника и стал выруливать со стоянки, отчаянно ругаясь на криворуких автолюбителей, которые не умеют толком парковаться. Я еще немного почитал, потом отложил папку и стал смотреть на небо. Там все было равномерно-серое. Не нравятся мне такие дни, когда в облаках ни одного просвета. И снег не идет, и солнца нет… Хотя, погода почти весенняя, того и гляди дождь закапает вместо липкой снежной крупы… – А в Мексике жара, – вдруг сказал Семен, – плюс двадцать четыре по Цельсию. Текила в бочках бродит, кактусы колосятся… Я только хмыкнул. Сложно представить себе человека с более русской душой, чем у Семена, а вот поди ж ты, в Мексику рвется… Далась ему эта Мексика, что он там делать будет? Наверное, у каждого должна быть бредовая мечта, хоть одна единственная. Иначе как жить-то?