ОНО

ЖД вокзал встретил меня уже привычной опостылевшей суетой. Люди сидели в креслах или на сумках, кто-то курил у входа, кто-то спал, надвинув шапку на глаза… И надо всем этим, словно гром небесный, раздавался механический голос из динамиков. Не знаю, существуют ли в природе люди, которые понимают, о чем он говорит. По идее, он должен бы сообщать, какой поезд прибывает и какой отходит… но лично я разбирал только «Внимание!», а потом - какое-то бульканье и кваканье с чудовищным эхом. После этого, будто в насмешку, голос кристально четко произносил: «Повторяю!», снова выдавал какую-то белиберду – и, наконец, смолкал, вполне довольный собой. Я выслушал его, плюнул и стал смотреть на табло. Мой поезд отправлялся через полчаса, в девятнадцать сорок. Проходящий состав, «Владивосток – Анапа». Я уныло прикидывал, сколько же суток люди в нем едут, и какие у них теперь лица, пил кофе и пытался не зевать. Уснуть мне сегодня так и не удалось. Да и кому бы удалось, после такого ужаса?.. Под утро, когда на улице забрезжил тусклый серенький рассвет, я решился пойти в душ. Заглянул в зеркало – и увидел там незнакомую рожу, с красными глазами, морщинками на лбу и первой сединой в волосах. Не поверил. Умылся, посмотрел снова – но рожа никуда не делась. Какое-то время я привыкал к собственному отражению. Потом с тоской пересчитал седые волосы – их оказалось не так уж много, всего двенадцать. Сначала хотел повыдергивать их к чертовой матери, но подумал и махнул рукой. Наверняка ведь завтра новые появятся… Из динамиков снова что-то объявили. Я посмотрел на табло, выбросил в урну пластиковый стакан из-под кофе и пошел на перрон. – Дмитрий Иванович! – окликнули меня сзади. Я обернулся и увидел Вику. Она бежала ко мне через зал ожидания, волоча за собой дорожную сумку, и махала рукой. Нет, я даже не удивился. Видно, у каждого есть некий лимит нервных клеток, которые можно потратить за одни сутки – а потом они просто заканчиваются, и ты делаешься спокойным, как тибетский монах. Ну, навязал мне Богачев практикантку, хотя и клялся, что не будет этого делать. Ну, отправил ее сразу на вокзал, чтобы я до последнего о ней не знал… Обидно. Некрасиво и по-хамски. Дальше-то что? – Дмитрий Иванович… – Вика отдышалась и откинула с лица прядь темных волос. – Здравствуйте! Меня с вами отправили, в Красноярск. Вы же не против? Я пожал плечами. Против я или не против – это уже ничего не изменит. – Идем, – кивнул я, взял у нее сумку и направился к выходу. Она засеменила следом, чуть испуганно косясь в мою сторону. Умница она все-таки. И прекрасно все видит: и мое хмурое недовольство, и скотское поведение Богачева… Только ведь опыт сам собой не появляется! Предложили поехать – значит, надо ехать. А наши с Богачевым трения практикантку и вовсе не должны заботить. Что ж ей, отказываться от командировки только потому, что у меня начальник – гад? Если подумать, это вообще не ее проблемы. А мои. Вот мне с ними и разбираться. Состав прибыл, как только мы вышли с вокзала. – Это наш? – спросила Вика. Достала из сумочки билет, посмотрела и сама себе ответила: – Наш! Идемте, у нас четвертый вагон… Я опять зевнул и поплелся за ней. И куда она так торопится? Поезд хоть и проходящий, но стоять будет еще минут сорок. Мы отыскали нужный вагон, заняли места (хорошо хоть купейные, Богачев расщедрился ни с того, ни с сего). Сели. Кроме нас в купе больше никого не было, и я втихомолку порадовался этому. Наверняка Вика станет расспрашивать о работе, а на людях говорить об этом строго запрещено. Наконец, поезд тронулся. Явилась деловитая проводница, вручила нам постельное белье, еще раз глянула на билеты – и ушла. – Долго ехать? – спросила Вика. – Ночь. Рано утром будем на месте. – А что там, в Красноярске? Я вздохнул. Ну вот, пожалуйста, началось. Вместо ответа я порылся в чемодане, сунул ей в руки папку и стал смотреть в окно. Вика почитала и нахмурилась: – Тут же ничего толком не написано! – Конечно, не написано, – хмыкнул я, – а ты думала, там полная информация, все наглядно и в цифрах? – Нет… но хотя бы… – Отдел Разведки ведь и сам не знает, с чем имеет дело. А нам с тобой это знать даже и не обязательно. Наша задача – сказать «да» или «нет». Она нахмурилась, опустила голову. Ага, злорадно хмыкнул я, доходит понемногу. – То есть, о приборе для передачи мыслей тоже никто никогда не узнает? – спросила она. Я кивнул. – Но ведь он же работает! – Вика отчаянно глянула на меня. – Он же… не только порнографию показывать умеет! Если до ума довести… Ведь можно как-то… – Можно, – согласился я, – только не нужно. – Я читала про этот энцефалограф бельгийский, – сказала она, – его знаете, зачем изобрели? Чтобы парализованные люди могли общаться! А ведь этот парень, в поселке, он же свой прибор чуть не на коленке собрал! Ему бы лабораторию с нормальным оборудованием и десяток ученых в помощь – он такое смог бы сделать, весь мир бы ахнул! – Да, наверное, – опять кивнул я. – Ну так что же вы? Давайте запатентуем его изобретение! Сообщим куда-нибудь! Я не ответил. Все поначалу расстраиваются, как Вика. Смотрят таким же вот непонимающим взглядом и пытаются докричаться, мол «что вы делаете, это ведь новое ОТКРЫТИЕ!!!». Я и сам когда-то был такой. Но потом понял: открытие открытию рознь. Не готов еще мир к «Электровизору», как не готов и к «аппарату для улучшения работы мозга», и к летающей платформе на магнитной тяге… А когда будет готов – тогда и поговорим. С юным изобретателем, наверное, уже провел беседу специально подготовленный психолог из ОНО. Выдал себя за доктора наук или еще за кого-нибудь, и убедил забыть о приборе. И все у него будет в порядке, у этого парня. Расколотит свой «Электровизор» на мелкие кусочки, уйдет в запой на неделю, потом проспится – и начнет изобретать что-нибудь другое. А потом, возможно, мы снова наведаемся к нему в гости… – А вам не жалко? – тихо спросила Вика, опустив голову. – Порой – очень жалко, – сознался я. – Ну, а что поделаешь? – Да много что можно поделать! – горячо возразила она. – Сообщить на телеканалы! В прессу! Если у нас в стране никому не нужны новые изобретения, то может, хоть за границей кто-то заинтересуется! – И потом использует против нас же? Нет, спасибо. Этого наша власть точно не допустит. – Но я ведь говорю не о власти! Я о людях говорю! Как подумаю о тех, парализованных, которые не могут даже с родными попрощаться… А мы с вами пришли, посмотрели на «Электровизор», и ушли. И всё! Я подумал немного и вздохнул. – Был у нас один проект в девяностые… Платформа Гребенникова. Слышала о такой? Вика покачала головой. – Ну так вот, этот Гребенников – он энтомолог, изучает разных насекомых. И он открыл так называемый ЭПС – «эффект полостных структур». Сначала мы как-то не очень этим интересовались, да и выкладки у него были… ну, прямо скажем, сомнительные. Он утверждал, что гнезда диких пчел, благодаря особой ячеистой структуре, создают вокруг себя некие силовые поля. Эти поля ничем не фиксируется: ни термометрами, ни электрометрами, ни радиометрами… Однако, если поднести к ним руку – почувствуешь давление и тепло. Мало того. Рядом с этими гнездами не работают калькуляторы, часы идут неправильно, и вообще много всего загадочного творится… Ну, пришли мы к этому Гребенникову, проверили – да, действительно, силовое поле! Что за поле, он и сам точно не знал. Мы подумали-подумали и не стали вмешиваться. А через несколько лет Гребенников нашел под Новосибирском какого-то жука, у которого длина крыльев не соответствовала весу тела. - Как у шмеля? - Да, именно, как у шмеля! Так вот, он стал изучать этого жука – и выяснил, что щетинки его панциря имеют те же «полостные структуры», что и в пчелиных гнездах. И знаешь что самое удивительное? Если взять эти щетинки отдельно и поднести их друг к другу внутренней стороной – они будут отталкивались, как магниты! – Почему? – не поняла Вика. – Ну, оказалось, они тоже силовые поля создают. Очень мощные. Ну да и черт бы с ними, с щетинками... но Гребенников умудрился на их основе соорудить летательный аппарат – платформу размером с сидение от табуретки, которая летала без горючего. Сама по себе. Притом, быстро. И радаром ее не засечь. Вика округлила глаза. – Мы это открытие успешно проморгали, – сказал я. – А Гребенников взял и сообщил об этом, куда только можно, в газеты, на телевидение, в РАН… Везде! Даже книгу опубликовал, с подробным описанием и с фотографиями, как он летает. Если б мы вовремя не подсуетились – эти платформы были бы сейчас по пять долларов за штуку. И люди бы летали как птицы. – Так что же вы… – начал Вика, но вдруг закусила губу. – А что мы? – невесело хмыкнул я. – Ты представь: бензин больше не нужен! Поезда, самолеты, машины – не нужны! Границы охранять – практически нереально! Как, по-твоему, сколько предприятий разорилось бы в один день, если бы летающая платформа Гребенникова увидела свет? Это ж равносильно третьей Мировой! Ясное дело, мы все зачистили, а ему мягко намекнули: не надо, мол, кричать о своем изобретении, дольше проживешь… – И он согласился? – А куда бы он делся! Написал опровержение, дал интервью. Типа, не бывает никаких летающих платформ, это все утопия, художественный вымысел. А фотографии… ну что фотографии? Их и подделать нетрудно! В те времена еще на пленочный «Зенит» снимали, так он сказал, что ставил свое псевдо-изобретение на стеклянную подставку, а тень от этой подставки маскировал более светлым порошком. – Но… вы говорите, есть книга? – Есть, – кивнул я. – Только в книге некоторые моменты не описаны, а схемы, которые ходят по интернету, мы давно уже изменили. И это правильно, Вика. Правильно. Всему свое время! Если вот так внезапно ошарашить мир подобным открытием, начнется хаос. И не известно еще, чего будет больше – вреда или пользы. – Все равно, – тихо сказала она. – Как вы можете спать спокойно, если знаете, что люди сейчас могли бы летать по небу? Я вздохнул и посмотрел на нее. А ведь и правда, совсем ребенок… До обреченного взрослого цинизма ей, слава богу, еще расти и расти. В двадцать один год все максималисты и романтики. Удивляются, негодуют, вопрошают… Как это так?! Почему вы спите спокойно? Почему вас до сих пор не шарахнуло молнией, и земля не разверзлась у вас под ногами?! А вот не разверзлась. И не шарахнуло. И спим. Наверное, поэтому мы обнаглели и перестали видеть границы, которые нельзя нарушать. – А что нам остается? – спросил я. – Сама подумай. Вот приходит к тебе дяденька, который владеет нефтедобывающей компанией. Денег у этого дяденьки – куры не клюют. Если он захочет, то сможет финансировать два десятка новых открытий. И вот он приходит, а ты ему говоришь: какой-то там энтомолог изобрел летательный аппарат, которому не нужно горючее. Дяденька, понятное дело, пугается и ставит тебе условие: если этого аппарата «внезапно не станет», то найдутся средства на что-нибудь другое. Допустим, на лекарство от рака. И что ты ему ответишь? Вика нахмурилась и отвела глаза. А потом вдруг выдала: – Правильно вы все говорите, Дмитрий Иванович. Но только… как потом с этим жить? Если бы мне пришлось делать такой выбор – я бы потом каждую ночь боялась. – Чего? – не понял я. – Ну… Вы же мир изменяете! Решаете, каким он будет через год, через два, через сто лет… Неужели вы думаете, что у вас нет никакой конкуренции? – Думаю, – помешкав, сказал я. – Тогда кто к вам заходит по ночам, такой «большой и страшный»? Я испуганно посмотрел на нее, открыл рот, но так и не сумел придумать ответа.