ОНО

Место было незнакомое. Я стоял на вершине пологого каменистого холма, ниже по склону виднелось широкое озеро, а за ним – горы, поросшие густым дремучим лесом. Однако, меня это совсем не удивило. Так порой бывает во сне: любое, даже самое невероятное событие воспринимается как должное, и ты ходишь по тайге в нелепых городских ботинках, и не мерзнешь, когда ветер задувает за шиворот снежную крупу… Я пожал плечами и стал пробираться вдоль холма по старой звериной тропе. Меж деревьев мелодично звенели колокольчики. Я знал – они отгоняют злых духов. А вот идолы с птичьими ликами, наоборот, поставлены здесь, чтобы умаслить законных обитателей этого леса. Резные изваяния, по самую шею покрытые пятнами бледно-зеленого мха, задумчиво провожали меня взглядом. Вот ведь странное дело, подумал я. Глаза у них вырезаны из дерева, а все равно – идешь мимо и кажется, следят, двигаются… Да и вообще. Мне повсюду мерещились быстрые тени и насмешливый стрекот лесных духов, что прячутся на деревьях, невидимые на фоне темной коры. Они выглядывали из-под коряг и камней, поворачивали головы мне вслед – а потом молниеносно прыгали в другое укрытие, чтобы не терять меня из виду. Опять смотрели… На сей раз я почему-то совсем их не боялся. Они так играют. Копируют мою походку, движения рук, притворяются, что они – люди… Люди ведь редко заходят в их владения. С ними всегда интересно поиграть... Иногда мне даже удавалось заметить их краем глаза. Вот мелькнуло в высокой траве что-то нелепое, серое, на коротеньких ножках… Но не успело спрятаться за кустами и неуклюже повалилось в канаву, ухнув с досады… Вот высунулась из лужицы гнилой стоячей воды морда болотного куля. Я даже подивился – как он сюда забрел? Куль вытаращил на меня круглые желтые глаза, лишенные век, сердито булькнул… И вновь спрятался под воду. Я сделал вид, что не заметил его. Кулю не нравился шум, который подняли другие духи. Зачем провоцировать его еще и моим ненужным любопытством?.. Тропинка свернула вниз, к озеру, и я пошел туда, заметив, что на берегу кто-то сидит. Потянуло дымом - наверное, сидящий пытался затеплить костерок. Но получалось не очень, потому что валежник в лесу был сырой, а в воздухе висела холодная морось. Я недолго раздумывал, как поступить. Сунул руку в карман, нащупал там зажигалку, и двинулся к нему. Человек сидел спиной, и до последнего момента мне не удавалось разглядеть его лицо. Потом он услышал хруст гальки под моими шагами, настороженно оглянулся… – Игнатов?! – тут же узнал его я. – А ты чего здесь?.. Он дернул плечом. Указал на сухое бревно неподалеку: – Садись. Я сел. – Забавно, да? – тихо спросил он, вновь склонившись над костром и чиркая спичкой. Спичка гореть не хотела, видимо, тоже промокла. Я протянул ему зажигалку. – Спасибо, – кивнул он и на миг встретился со мной глазами. Иронично улыбнулся. Повторил: – Забавно, да? Вроде бы хотели, как лучше… – Ты чего, Пашка? – нахмурился я. – Если так, со стороны посмотреть, все ведь правильно, да? Должен хоть кто-то сохранять баланс! Следить, чтобы люди сами себя не погубили в процессе эволюции… Так почему не мы? Создадим организацию, соберем «юные таланты», которые умеют загодя предвидеть, в какую сторону меняется мир… Будем решать: кому открыть дорогу, а кому – нет… Мы ведь думали, что всех спасаем! И не без причин. Вот хочешь, я тебе скажу, сколько мы войн предотвратили? – Сколько? – Восемнадцать! – Игнатов снова посмотрел на меня, чтобы увидеть реакцию. – И это только за последние сто лет. Я промолчал. – А теперь выясняется, что это и не нужно было никому, – продолжал Игнатов. – И вообще, это даже не люди… мир меняют. – А кто? – А вот они! – Пашка ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на лес. – Они, родимые… Или Оно… Я рассеянно повернулся к лесу, ничего особенного там не увидел и опять удивленно посмотрел на Игнатова. – Ты ведь у нас филолог, – сказал он, – так ответь мне: почему древние шаманы эвенков для каждого камлания строили отдельные дома, а потом никогда в них не возвращались? И зачем хакасы тащили огромные камни с дальних гор? Ставили в круг и почитали это место как священное, хотя там даже не похоронен никто? – Ты меня об этом уже спрашивал. – Нет. Это Оно спрашивало. А теперь я спрашиваю. Так ты знаешь? Почему-то теперь я сразу понял, что он имеет в виду. И ответил спокойно. – Ну… раньше люди думали, что миром правят духи. Иначе говоря, существуют некие типы энергий, которые «задают ритм» всему живому. Что-то вроде камертона. У этих энергий есть четкая структура, и если ее изучить, то можно… как бы это сказать… подкрутить настройки в свою пользу. – Так-так! – подбодрил меня Игнатов. – Ну вот, шаманы занимались именно этим. Экспериментировали с «настройками». Выдумывали разные способы влиять на мир духов – или на структуру энергий – чтобы в итоге получалось то, что им нужно. Вот только эксперименты у них иногда плохо заканчивались. Поэтому места камланий и считали опасными зонами, где ломается привычная структура реальности, «смешиваются потоки», так сказать… То же и с хакасами, которые выкладывали камни. Они просто пытались оградить патогенные зоны. Локализовать их в одном месте. Или вот египтяне – они наоборот, находили эти места и строили там пирамиды, в надежде, что в перекрестье энергетических потоков погибшие фараоны быстрее доберутся в загробный мир. Это как ловить попутку. На оживленной магистрали это легче сделать, чем на какой-нибудь забытой богом проселочной дороге. – Молодец! – кивнул Игнатов. – А что насчет звезд? Ну, которые одни люди видят, а другие – нет? – Дело не в звездах, – сказал я, – а в том, как смотреть. Вот ты у себя инфракрасных камер понатыкал. И вовсе не потому, что они дополняют интерьер, а потому что сам ты в этом спектре видеть не можешь. Правильно? Он как-то странно улыбнулся: – Правильно… – Так вот. Есть люди, которые умеют смотреть. А есть те, кто умеет видеть. Я только «смотрю» –поэтому и звезд на небе для меня существует ровно столько, сколько фиксирует обычный телескоп. И потоки энергий я наблюдать не могу… – Можешь, – вдруг сказал Игнатов, – только не хочешь. Я недоверчиво склонил голову набок. – В этом и разница, – пояснил он, – между нашим «ОНО» и этими… – он снова кивнул на лес. – Мы смотрим – а они видят. Мы рассуждаем логически, а они – интуитивно, как им природа диктует. И все наши открытия для них в порядке вещей. – Как это? – не понял я. – До сих пор не догадался? – иронично хмыкнул Игнатов. – Нас тут уже быть не должно! Любая цивилизация гибнет, достигая определенного уровня развития. И сейчас пришло наше время… исчезнуть. Освободить место новому поколению. На каком-то этапе мы ДОЛЖНЫ были сами себя уничтожить, но нет, мы создали контору, которая не дает лавине новых изобретений опрокинуть нашу цивилизацию в небытие. Мы гнием заживо, Митька. Понимаешь? Именно в этом направлении текут энергетические потоки. К нашему концу. А мы их тормозим, создаем дисгармонию… Мир вокруг уже готов измениться, а мы – еще не готовы. Это как пытаться задерживать роды, когда срок уже подошел. Я нахмурился: – Это у них «роды». А у нас – смерть. Пытаться оттянуть собственную смерть – это вполне нормальное желание, по-моему. – Для них это одно и тоже, – сказал Игнатов. – Вот представь: мир скопил целую кучу энергии для того, чтобы родиться заново. А мы все не умираем. Тогда эта самая энергия начинает «выливаться через край». И вот уже кто-то изобрел приборчик с достаточно высокой добротностью, чтобы ловить перенасыщенные потоки, и снял это на камеру… А кто-то смешал воду с сахаром, присобачил к своему «Электровизору» – и сказал, что может передавать мысли на расстоянии… Да отчего бы их не передавать, если вся земля – это сплошная патогенная зона! Тут куда ни плюнь, обязательно попадешь в какого-нибудь экстрасенса или гуру, или современного шамана, прости господи… Я поморщился. Да, действительно, подобных людей в последнее время стало как-то слишком уж много. Лет пять назад столько не было… – Думаешь, ты почему забраковал этот «Электровизор»? – продолжал Игнатов. – Он ведь работает! Криво, через раз – но все-таки! Сказать, почему? Да потому что в нормальных условиях этот прибор – всего лишь мощный энцефалограф, и все! А у тебя ведь талант – подмечать новые изобретения. Именно НОВЫЕ, те, которые действительно могут изменить мир. Так вот, все эти штуки, они вовсе не новые, просто они так работают, если энергетический фон земли перенасыщен! – Пашка, – поразмыслив, сказал я, – а что ты все-таки здесь делаешь? Он хмыкнул и протянул руки к огню, который наконец-то разгорелся: – То же, что и ты, Мить. Размышляю. – О чем? – Да обо всем! О том, как это нелепо – вставать на пути у цунами и кричать ему «Стоп!». О том, что по течению плыть проще, но обиднее. О том, что первое на свете яйцо снесла вовсе не курица, а какой-нибудь археоптерикс, не пожелавший вовремя сдохнуть, когда мир в очередной раз начал меняться… Ведь при таком раскладе выходит, что яйцо все-таки появилось раньше курицы, так ведь?.. А еще о том, стоит ли барахтаться в молоке, пытаясь взбить масло – или уже отдать это молоко тому, кто при любом раскладе проживет дольше тебя… В общем – думаю, что делать теперь. Я не ответил и подсел ближе к костру. Пашка достал сигареты. Предложил мне, но я отказался, и, кажется, впервые в жизни пожалел, что не курю. – А если мы… не сдадимся? – Это как? – Игнатов выдавил кривую усмешку. – У нас ведь тут не война, Мить. Не с кем сражаться! Нет никакой угрозы и врагов тоже нет. Есть только мир с его законами. И этому миру до нас нет никакого дела! Когда ты выливаешь из кастрюли прокисший суп, ты ведь не ждешь, что он будет сопротивляться? Корячиться в унитазе, чтобы его не смыли, и просить пощады… Тебе вообще все равно, что будет с этим супом! Ты жрать хочешь! А для этого нужно освободить кастрюлю и приготовить что-то новое… – Пашка! – возмутился я. – Но мы ведь с тобой – не суп! – Думаешь, это важно? – хмыкнул он. Я хотел возразить, сказать, что так нельзя, что мы живые люди, и вообще, эволюция, революция – дело житейское, всегда так было… Но Пашка вдруг повернулся ко мне, и я увидел в его глазах какую-то непривычную тоску. Раньше он никогда так не смотрел. А теперь… Я потянулся к нему, чтобы встряхнуть за плечи, мол: «очнись, идиот!», но внезапно его фигура поплыла, утратила очертания – и я, кажется, проснулся.