***
Июль
POV/АЛФИ Я выбрался из машины на одной из солнечных улиц Лутона в графстве Хартфордшир, где располагалась крупная община ашкеназских евреев. Меня встретило викторианское творение, представляющее собой дом с четырьмя окнами, облицованный цементом, имитирующим тесак. Задний двор примыкал к саду с юга, а с севера был доступ к конюшням. Я устало переглянулся с Олли, размышляя, действительно ли мне все это нужно. — Что-то ты не выглядишь счастливым, Алфи. Неужели ты не хочешь увидеть свою будущую невесту? Тебе что, совсем не интересно, как она выглядит подросшей? Я поправил ворот рубашки, делая его более свободным, чувствуя как пот стекает по моей спине от невыносимой жары. Конечно, мне было интересно. Более того, я сгорал от любопытства. Но в глубине души я беспокоился о том, смогу ли понравится ей в ответ. Это было маловероятно, но я сделал все возможное в свою очередь: сходил к барберу, подровнял бороду, срезал лишнее с висков, ориентируясь на более молодежную прическу; подобрал новую белую рубашку, черный жакет и такие же брюки. Я постарался выглядеть солидно, но в тоже время не слишком старомодно или пафосно, пытаясь всеми силами отнять от своего реального возраста пару лет. — Как насчет того, что у меня куча дел, проклятые итальяшки на хвосте и маленький сын на шее, а? Я, Олли и мои помощники прошли к дому. На пороге пожилая горничная, отвесив скромный реверанс, указала жестом в сторону гостиной, приняв мою шляпу. — Почему нас никто не встретил, кроме старухи? — мрачно заметил мой водитель Исмаил, оглядываясь через плечо. — Это своеобразный жест. Барнетт хочет показать, что доверяет нам, а мы, в свою очередь, должны оправдать это доверие, — сказал я строго, когда мы двинулись в направлении, указанном горничной. Барнетт встретил нас в самым подобающим образом в уютной гостиной, пожимая руки. Усадив мое сопровождение на диваны и вручив им напитки, Барнетт обратился лично ко мне. — Почему бы нам не отправиться в сад и, в тени от жары и лишних ушей, не обсудить детали? Барнетт двинулся по коридору и я проследовал за ним, пригрозив джентльменам ничего не трогать и вести себя подобающе. Миссис Линц встретила нас в коридоре и воодушевленно улыбнулась: — Добрый день, мистер Соломонс. Надеюсь, вы проголодались в дороге, наш повар готовит настоящий пир! Я скупо улыбнулся в ответ и через мгновение оказался на заднем дворе, вновь погружаясь в удушающую духоту. — Этот союз пойдет на пользу всем нам, — констатировал Барнетт. — Она знает о нашем кровном родстве? Знает, что я ее дядя? — поинтересовался я. Барнетт кивнул: — Да, естественно. — И как она отреагировала? Облизнувшись, Барнетт посмотрел на меня: — Сдержанно. Девочка знает, что выйти замуж за родного дядю — это волеизъявление Танаха и большая честь. Я цыкнул и закатил глаза. Мне очень хотелось увидеть ее истинную реакцию, которая определенно была не той, что описывал Линц. — Сдержанно… — вторил я Барнетту с оттенком презрения в голосе, не веря ему, — Ты же дал ей знать, что она станет не только моей женой, но и матерью для моего сына, не так ли? Мы шли вдоль забора под кронами многовековых деревьев, укрытые от солнца по мягкой и коротко подстриженной траве. — Она очень ответственная… женщина, — Барнетт осекся. Вряд ли девушка на самом деле чувствовала себя той самой женщиной, о которой он сейчас так смело заявил: — Я часто оставлял с ней младших детей. Она справится с материнскими и супружескими обязанностями, я уверен. Я понимающе поджал челюсть, расценивая слова о «супружеских обязанностях» в самой непристойной форме, но, кажется, именно это Барнетт и давал понять. — Она в курсе моего сегодняшнего визита? — я запустил руки в карманы брюк, вдыхая свежий воздух. — Нет. Конечно, нет, — он отрицательно покачал головой, следуя чуть впереди, — Девушка должна была поесть и выспаться без лишних нервов, ты не находишь? — Барнетт кинул на меня короткий взор через плечо. Я согласился, слыша доносящиеся до нас детские крики и визги. — У тебя есть какие-то претензии, от которых ты хотел бы избавиться по отношению ко мне или моей семье? Барнетт выпрямился, на мгновение подняв голову, зарывая носики начищенных туфель в асоку: — О чем ты, Алфи? Я шмыгнул в предчувствии неприятных объяснений: — Моя семья не интересовалась жизнью девочки пятнадцать лет. Я лично не дал на нее ни фунта за все годы. — Ты присылал телеграмму, — Барнетт хмыкнул, — Дважды. И оба раза по пьяни. Я потер бороду и усы: — Как ты понял, что я был пьян? — По почерку, — Барнетт сорвал лист тополя, — Я не смог его разобрать, даже если бы был знатоком Торы. Не то, чтобы это был древний иврит… Бумага была вся в расплывшихся пятнах, — он даже не взглянул на меня, но мы оба поняли, что имелось в виду. — Никто из моих не попытался забрать ребенка после похорон Бэллы. Словно напрочь забыли о ее существовании, оставив тебе, — продолжил я, — А теперь я стою здесь и запрашиваю ее в качестве жены… Барнетт слушал меня и молчал, любуясь заученными наизусть пейзажами, как в первый раз. — Такова была воля Всевышнего и твоей сестры, — заметил он скупо, открыв поспешное признание, — Авива пыталась драться со мной, когда я отказался отдать ей девочку. Я до боли закусил губу: — А где в тот день был я? — В трауре и пьян, как Лот, — выдал он уже без тени улыбки, может, даже с сочувствием, — Ты же помнишь, кто такой Лот и как дочери напоили его вином до такой степени, что «не знал он, когда легла она и когда встала»? Мы приблизились к залитой лучами лужайке, когда я увидел источник шума — дети разных возрастов играли в мяч, гонясь друг за другом. — Как ты справлялся с ней? — спросил я после минутной паузы, в которой затаилось нечто важное. — Справлялся. Дочь брата — одна кровь, одна плоть, — прозвучало нейтрально, но я уловил нить укора. Барнетт осуждал меня за то, что я не взял дочь Бэллы в свое время, имея на нее равные с ним права — оба родные дяди. Вероятно, он порицал меня, внутренне поражаясь тому, как мне хватило совести заявиться сюда спустя много лет. Один из мальчиков, пробежав какое-то расстояние, остановился, потому что мяч был в руках другого. Судя по всему, дети играли в подобие крикета. Барнетт прислонился к деревянному забору и я встал по его левое плечо. — Ты осуждаешь меня, не так ли? Разомкнув губы, Линц расправил плечи: — Ничуть. Я уже сказал тебе, Алфи, на все была воля… — Симон! Моя подача! — раздался незвонкий девичий голос, прервав нас. Я резко поднял глаза и увидел ЕЕ, обрамленную светлыми волосами, заплетенными в две длинные косы, в белом платье без рукавов для летних игр и с босыми ногами. Она была прекрасна. Слишком прекрасна для меня. Для такого, как я. — Давай, Голда, покажи класс! Через секунду я понял, кто она, намертво приковавшая к себе мое, еще недавно рассеянное, внимание. Голда Линц, моя будущая жена, звякнула битой о мяч и ринулась бежать. Она была самой старшей из всех, но, будь я проклят, она выглядела очень и очень молодо. Я не рассчитывал увидеть тут зрелую дамочку, но до последнего надеялся, что это будет не так очевидно, что ей всего шестнадцать! В этом возрасте я уже вел себя как мужчина, работал и приносил деньги. А она играет в крикет на заднем дворе, смеется и бегает, как ошалелая. Чудо. — Ты знаешь, в пансионах, она носила белые узкие фланелевые блузки с длинными рукавами под тяжелыми плиссированными туниками… — пробормотал Барнетт, изображая их тяжесть жестом, заметив мой заинтересованный взгляд, частично скользящий по ее голым ногам, — Безусловно, это сделало ее гибкой и выносливой. Однако, дома я позволил ей немного насладиться свободой. Но теннис у нас по-прежнему запрещен. Я наблюдал за ней, найдя опору в деревянной балке забора, не отрывая взора от этих светлых острых коленок: — Почему же? Барнетт откашлялся: — Эта игра вырабатывает привычку сильно раскидывать ноги. Ты слышал о прецеденте в Талмуде, описывающем семью из Иерусалима, где все девушки имели привычку слишком широко ставить ноги во время ходьбы? Я оторвался от Голды и посмотрел на Барнетта, не зная, можно ли смеяться, ведь он, верно, шутит? — Нет, не доводилось. И что же случилось в итоге? Он чуть порозовел и уставился вдаль: — Они все потеряли невинность. Потому я и запрещаю Голде играть в теннис. Я приподнял бровь на его утверждение о том, что Голда еще девственница. Что ж, иначе в общине быть не могло. — Своенравная, как моя сестра, не так ли? — неожиданно спросил я. Почему-то, это волновало меня в первую очередь. Сестра была тяжелой работой с ее характером. — Конечно, — сказал он, постукивая пальцами по балке и наблюдая за мной, — Соломонсовская спесь на лицо. Скоро сам убедишься. Судя по тону, Барнетт хотел, чтобы я спросил его больше подробностей, но вместо этого я засунул руки в карманы брюк, глядя ему в глаза. — Она самая красивая девушка, которую могут предложить ашкеназы. Это неправильно, говорить вслух, но она куда симпатичнее моих родных детей. Светлые волосы от Уильяма, голубые глаза Бэллы и, неизвестно в кого, бледная кожа. Ангел, спустившийся на землю. Думаю, тебе понравится ломать ей крылья, — добавил Барнетт, выглядя слишком довольным собой. Я вынул сигарету и, с его позволительного кивка, затянулся, высматривая Голду, как хищный зверь. — Понравилась девчонка? — Барнетт жадно облизнулся и я протянул ему портсигар. Он выхватил одну и чиркнул зажигалкой, скрывая кисть с тлеющей папиросой за забором от глаз детей. На мгновение он стал собой. Нет, не религиозным мужчиной, главой семьи и многодетным отцом, а таким же, как и я, бандитом: — Если нет, то личное знакомство… Я прервал его тираду скромным вбросом, дабы не выглядеть пубертатным юнцом: — Понравилась. Барнетт сделал затяжку: — Хочешь, позову? Посмотришь поближе: бедра, ножки и все дела. Платье короткое. Все, как мы любим. Я выпустил дым через нос: — Мы открывали наготу двоюродных сестер в юности, подсматривая за ними через дырку в летнем душе. Барнетт впервые улыбнулся: — Сладкое зрелище. Хватало на пару недель. Звать? Я отрицательно хмыкнул, роняя окурок и втаптывая его в землю. В мои планы входил тет-а-тет с Голдой, но никак не в присутствии Барнетта. — Дело твое. Предлагаю вернуться, — он кивнул на меня и стоящих поодаль Олли и Исмаила, что со временем нагнали нас из соображений безопасности, — Обед будет подан через сорок минут. Барнетт направился к дому. Что-то в его походке было не так. Слишком уж стремительно и резко он отправился в жилище. — Ну, как все прошло? — спросил меня Олли, поравнявшись со мной, и его волновали не только бизнес-детали, которые мы так и не обсудили. — Сойдет, — буркнул я и, засучив рукава рубашки, направился вдоль забора, не отрывая взгляда от Голды. — Отрыв в два очка! Два очка! Мяч с яростью вылетел из ее руки, прежде чем она заметила нас позади своего двоюродного брата и, пролетев через всю лужайку, звякнул пустой грязной резиной о мой жакет, скатившись к ногам. Мальчик, пытавшийся поймать, оступился и, размахивая руками, врезался в мое плечо. Мои руки рефлекторно взметнулись, чтобы поймать его. Ребенок посмотрел на меня широко раскрытыми глазами его отца, пока я держал его за плечи. — Это Альфред Соломонс! — выпалил более старший мальчик и фактически сморщил свой нос. — Симон, — сказала Голда, пытаясь выглядеть сильной и взрослой, в том числе и вежливой. — Не забирайте Голду! — неожиданно заявил малыш, заставив меня переглянуться с ничего не понимающим, как и я, кузеном. — Стефан, замолчи и иди сюда, — она была бы более убедительной, если бы ее голос не дрожал и не срывался, а походка не скашивалась от страха, пока она спешила к нам. Стоило ей подойти ближе, как мой член напрягся в недрах брюк. Она не была похожа на девочку, которую я видел издали. Да, у нее все еще были те жуткие косички, но они были длинными и волнистыми. Ее голубые глаза смотрели вниз в сочетании с приоткрытыми губами и напряженным носиком. Я видел, как она дрожала от страха и дискомфорта. На ней было короткое платье, абсолютно противоречащее правилам, открывающее длинные худые ноги чуть выше колен и кремовую кожу, облегая достаточно развитые бедра. Барнетт постарался с выбором наряда, а Голда просто не имела права голоса при выборе этой тряпки. Я имел девушек в более узких и коротких платьях, но это была моя будущая жена, а ей было всего шестнадцать! Хватая кузину за руку, Симон взмолился, заметив мой протяжный взгляд: — Не приближайся к нему, Голда. Не надо. Это Альфред Соломонс! Никто не знает, чего от него можно ожидать! Но она гордо проигнорировала предупреждение двоюродного брата, вырвав плечо из его цепкой хватки. — Перестань, Симон! А ты, Стефан, немедленно иди сюда, — сказала она чуть громче, но по-прежнему мягко, смотря с недовольством в ровных чертах, отражая облик Уильяма Линца: — Ты должен вести себя более достойно по отношению к гостю, — прошипела она. — Никакой он не гость, Голда! Он хочет забрать тебя. Не соглашайся! — пропищал Стефан, пытаясь укусить меня, только бы я не забирал его кузину. Он корчился у меня в руках, ломался и выл, как дикая псина, пытаясь дать безуспешного боя, пачкая мой новенький костюм. Я мысленно ухмыльнулся, признав, что после того, как увидел Голду, я не позволю ей выскользнуть из моей жизни ни за что на свете. Она была моей. И я действительно заберу ее. Теперь я пожалел только о том, что сразу не взял с собой помолвочного кольца. Рядом со мной Исмаил сдерживал смех над буйным мальчишкой. А Олли решил вмешаться, как будто мне нужна была помощь против этого сорванца. — Стой на месте, Оливер, — отчеканил я, хватая мальчика за пыльные запястья, сжимая их в одной руке, пытаясь оторвать его от своего нового жакета. Детский гнев был почти достойным восхищения, если бы он не был таким тщетным и не портил мой костюм. — Зачем он притащил с собой столько охраны? Боится? — Симон, умолкни, ради Всевышнего, — сказала Голда и ее глаза на миллисекунду метнулись ко мне, прежде чем она подкралась ближе, как будто думала, что я могу сломать руки ее двоюродному брату. Что Барнетт рассказал ей обо мне, черт возьми?! Я знал, что у меня плохая репутация, но Голда не должна была о ней знать! — Простите их, сэр! — выпалила она, заливаясь краской. Племянница, которая станет моей женой через два с половиной месяца, дважды назвала меня «сэром». Это катастрофа, но мне нравится! Ей, кажется, стоило немыслимого труда встретиться со мной взглядом, когда она остановилась точно напротив моего лица. Голду явно смущало мое внимание и, видимо, поэтому она смотрела на мои губы. По ее щекам внезапно пробежал новый багровый румянец. — Мои кузены не хотели вести себя неуважительно по отношению к вам, — тихо вторила она, не прекращая извиняться. — Но, тем не менее, они это сделали, — строго произнес я, наслаждаясь ее волнением. Наконец, она рискнула поднять глаза, чтобы убедиться во всей серьезности моих слов и встретилась со мной взглядом. Я отпустил ее брата и Голда защитным рывком притянула его к своему телу, поглаживая по волосам. Она была так застенчива и напугана, что я подумал, осмелится ли она выступить против меня, если я действительно захочу причинить страдания ее двоюродному брату. — Умоляю вас простить, сэр. Я ухмыльнулся: — Я прощу их, если мы вдвоем немного прогуляемся по саду. Признаться, ее косички выглядели неплохо. Она была очень хорошенькой. Милая девочка. В этом-то и была вся соль. Голда была похожа на девушку-подростка, нежели на женщину, жену или мать. Я вздохнул. Все-таки, это была плохая идея. Я знал это с самого начала, но все равно дождался июля и приехал. Пути назад не было. Она станет моей женой, ведь отменять все было невежливым тоном. Но не с этого ли началась моя первая семейная жизнь? — Извините, сэр, но по закону Торы мне строго запрещено оставаться с вами наедине. Олли и Исмаил прыснули и отвернулись. Я прищурился, глядя на Голду, не отступая, и признаться, мне понравилось, что она противостояла мне, несмотря на силу, которую я имел. — Ты знаешь кто я? — Да. Мне сказали, что вы — владелец семейного бизнеса и в ваших ближайших планах стоит захват Ист-Энда, поэтому вам нужна поддержка ашкеназского сообщества. Однако, при всем уважении, сэр, я попадаю под власть мистера Барнетта Линца, а не вашу. Честь и воспитание запрещают мне оставаться наедине с мужчиной, за которым я не замужем. — Я спрашивал тебя о том, знаешь ли ты о нашем родстве, а не свежие сплетни, — злобно вырвалось из моих уст. Чтоб меня, она выглядела так, будто хотела плакать: — Я твой дядя, родной брат твоей матери, верно? Голда надула губы и моментально кивнула, потупив голову: — Но, уединение с дядей входит в разряд запрещенных, — пролепетала она почти шепотом, видимо, подавляя желание заплакать и убежать, — Простите. Я выпрямился, поджимая губы в тонкую полоску от первого раздражения, смотря на ее веснушчатый носик, покрытый мелкими капельками пота волнения. У меня не хватало терпения на эту школьную драму. В течение нескольких недель я спал всего по два-три часа за ночь. Экономка взяла с моих плеч большую часть домашней работы, но плач и капризы Ноа все равно не давали мне спать и стратегически мыслить, изматывая. Я остро нуждался в матери для сына, но никак ни в еще одном ребенке, которому нужно будет подтирать сопли и слезы. — Тебе стоит подучить элементарные правила. Насколько я знаю, женщине разрешено оставаться наедине с двумя богобоязненными мужчинами во всех случаях, кроме тех, когда это происходит поздно ночью в уединенном месте. Она приподняла подбородок, пытаясь казаться выше, глотая факты. Ее шоу было впечатляющим, но дрожащие пальцы и широко раскрытые глаза выдавали звериный страх. — К тому же, твои кузены еще не получили моего прощения за свои выходки. По-прежнему не хочешь прогуляться со мной? — Но, это неуместно, — сказала она боязливым шепотом, отковыривая краску от забора. — Не бойся. Я лишь хочу немного пообщаться с тобой. Позже твои опекуны будут рядом и у нас не будет возможности сделать это, — я кивнул в сторону сада, — Так ты поговоришь со мной? Она склонила голову, как будто пыталась понять меня, смотря на мои ботинки или брюки, не смея сталкиваться с глазами: — Да. Она кивнула своими кузенам в сторону и после короткого спора, Голда наконец заставила их уйти. — Стефан! Уходи сейчас же, — рявкнула она и мальчик отпустил край ее платья, послав мне едкий взгляд перед тем, как уйти. Я был рад проводить их глазами. Они действовали мне на нервы. Голда поежилась, когда посмотрела на меня, ловко перелезая через забор. — Это мой кузен, Олли, — представил я двоюродного брата. Спрыгнув на ноги возле меня и, отряхнув платье, она кивнула и даже не взглянула в его сторону, но и мне в глаза она тоже не смотрела. Я махнул рукой в бок: — А это мой помощник, Исмаил. Они будут идти позади нас в нескольких метрах, чтобы не слышать о чем мы говорим, идет? Так тебе будет спокойней? Она моргнула, выглядя так, будто сбежит, если я сделаю лишний рывок в ее сторону, медленно шагая чуть впереди меня. Что она думала я собираюсь с ней сделать? Изнасиловать прижатой лицом к дереву? Олли подмигнул мне. Он, очевидно, думал, что я буду нащупывать свою невесту, на наличие всего необходимого для брака. Но я лишь шел и смотрел на ее босые ступни и икры, невольно поправляя через карман проснувшийся член. Она резко обернулась и покраснела, когда увидела, что я смотрю на ее ножки и красивую попку под тканью платья. Она взглянула на меня сквозь свои длинные ресницы, игриво закусив губу. — Сама платье выбирала? Голда вздрогнула, ее глаза расширились. — Нет, сэр. Тетя Кармель предложила дяде и он поддержал эту идею, — сказала она мягким, благородным голосом. — Не называй меня сэр, — попросил я. Она ошеломленно поморщилась: — Тогда как я должна называть вас? — Как насчет того, чтобы называть меня Алфи, м? Со временем, если захочешь, ты можешь выбрать что-то более нежное. Голда облизнула губы: — Нечто, вроде, любимый или дорогой? Скучные клише. Я улыбнулся: — У меня есть меня маленький сын, о котором нужно заботиться и по отношению к нему ты сможешь применить что-то более оригинальное. Его зовут Ноа и в конце ноября ему будет два и одиннадцать месяцев. — А вы можете показать его фотографию? — спросила она, удивив меня. Я снял медальон с шеи и, жестом поманив Голду, показал ей своего ребёнка: фотографию, сделанную в его первый день рождения, но меня на нем не было. На тот момент война только шла к завершению. На полном снимке Ноа сидел на подаренной ему деревянной лошадке. Я следил за Голдой и ее реакцией. Выражение ее лица смягчилось и она нежно улыбнулась. — Ноа… — томно проговорила она, всматриваясь в изображение, — Ноа — очень красивый малыш. И так похож на вас, — она подняла глаза и ласково улыбнулась мне, — Особенно губами, — она остановила взгляд на моих устах и через мгновение стала серьезной, — Ноа… Необычное имя. А как звали вашего младшего сына? — кашлянув, спросила она. — Я не хочу об этом говорить. Она виновато кивнула и закусила губу: — Я сожалею о вашей утрате, — быстро добавила она. Пройдя еще немного в молчании, и, оттолкнув горькие мысли, я нагнал Голду, преградив ей путь, одной аурой прижимая к забору. — Как ты смотришь на то, что через два с половиной месяца я стану твоим мужем? — прямо спросил я, заглядывая в ее широко раскрытые глаза, которые она молниеносно опустила, придирчиво осмотрев меня. От прерывистого вздоха ее грудная клетка поднялась, когда она посмотрела на меня больше трех секунд: — Вы спрашиваете, заранее зная, что мое мнение совершенно не учитывается… Я потемнел от злости. Не понравился, значит. — Я увижусь с вашим сыном до свадьбы? — У меня нет на это времени, — грубо отрезал я, поджав губы, — Ты познакомишься с ним на следующее утро, — я собрался уже было уходить, как она преградила мне путь. — Когда мы с вами встретимся снова? — спросила Голда, виновато заглянув мне в глаза. — На официальном праздновании помолвки. — А вам не кажется, что было бы здорово, если бы мы немного узнали друг друга до того, как поженимся? Я был категоричен, возвышаясь над ней: — Нет. Я подумал, что было бы разумно предупредить ее о том, что я пока больше не хочу иметь детей. И для этого ей придется использовать некоторые средства, предварительно получив консультацию у семейного врача. Но я не мог заставить себя поговорить с ней об этом достаточно конкретно и честно. — Попутно замечу, — привлек я ее внимание и она слабо взглянула на меня из-под нахмуренных бровей, — Перед свадьбой тебя отправят к раббинет. Она даст много полезных советов, но те, которые будут касаться телесной близости, не запоминай. Поняла? Голда густо покраснела и, обхватив локти ладонями, некоторое время смотрела на меня, пытаясь понять: — Я должна вернуться к кузенам. Прошу извинить, — в следующий миг она повернулась и ушла, не сказав больше ни слова.