Секс, любовь и иудейство

***

POV/ГОЛДА В течение тех месяцев, которые стали свидетелями моего мытарства и следовавшее за ним знакомством с Альфредом, я с замиранием сердца не прекращала надоедать дяде и тете уж, если не просьбами отменить предстоящий союз, зная, что это невозможно, то, хотя бы просьбами, чтобы они отправили меня учиться в институт. На эту назойливость дядя неизменно отвечал, что он уже потратил на мое образование столько, сколько было необходимо, и что «маленькие девочки» вроде меня должны укрощать свои «хотелки» или взыскивать их со своих мужей. От дяди добродушно-скептическое отношение меня особенно раздражало, поскольку в моих собственных глазах я была, конечно, вовсе не маленькой девочкой, а созданием новой вехи истории. Горящая юношескими инстинктами и заполненная амбициями после пансиона, я не видела себя женой, хранительницей очага и, тем более, матерью, зная, что со дня вступления в брак я не успею досчитаться и года, как, скорее всего, мой живот уже будет трудно спрятать за каймой пестрых платьев. Отчаявшись от института и защищаясь от невозможности отложить ужасную жизнь в Лондоне под фамилией Соломонс, я даже в последние недели перед помолвкой безуспешно умоляла позволить мне посетить Париж или Брюссель. Но мой дядя был почти так же против Парижа или Брюсселя, как и мой будущий супруг. У Соломонса было железное основание для дяди Барнетта не отпускать меня — как только я приеду туда, меня может схватить аппендицит на основании одной моей крошечной жалобы тете на физиологическую боль в паху в период «женских волнений». Благо, природу боли она не уточняла в мужском кругу. Да, Кармель была бы успешным доносчиком во время войны, а пока ей оставалось перелицовывать обо всем только моему дяде, а он, в свою очередь, не стеснялся обсуждать мои состояния с моим будущим мужем. Вполне естественный страх с его стороны, хотя мне никогда не угрожал этот недуг. В течение нескольких недель я снова и снова возвращалась к основной теме — или Париж, или институт. Мои желания, насыщенные страхом предстоящего замужества, стали навязчивой идеей. Мне никогда не приходило в голову рассчитывать на брак, как на возможный путь к свободе. Исходя из этого, казалось слишком очевидным, что мой будущий муж ограничит мои возможности еще больше. Почти все еврейские мужчины, о которых я слышала в лавке или в очереди за фруктами, не только жили в Лондоне, но и считали его самым желанным местом в Англии для того, чтобы осесть и пустить корни, развивая бизнес. В начале сентября, когда мои надежды избежать брака, посетить Париж или отучиться, были почти оставлены, то появились первые неожиданные намеки на воплощение последнего. Альфред, за несколько дней до нашей помолвки, передал подарок на месяц нашего знакомства с запиской, в которой говорилось об обещании позволить мне пойти в институт. Именно этот зарок заставил меня взглянуть на подаренную им брошь под соразмеренным углом, а не как на безумно дорогую и холодную безделушку. В день помолвки, разгаданная мною побрякушка, стала маленьким поводом для небольшой попытки заговорить с Соломонсом. Я приложила максимальное усилие, чтобы нервно подойти к нему и поделиться о своих предположениях на счет его души. Мистер Соломонс проявил значительное удивление — впрочем, он мог это сделать хотя бы потому, что никто не мог выглядеть более незрелым или менее способным сформулировать связанную мысль, чем я. Несмотря на все мои длинные юбки и витиеватые косы, мне не удавалось выглядеть серьезно и я видела его ухмылку. Она была обворожительна. За ужином, когда я в потрясенном состоянии осматривала свое помолвочное кольцо и старалась полностью игнорировать пустые разговоры женщин, мужская тирада за соседним столом, наконец, достигла крещендо прежде, чем тишина взорвалась ярким хлопком ладони Ицхака по столу. — Ты сделаешь так, как от тебя требует община и заповеди, а не я! Альфред зловеще ухмыльнулся и Ицхак, кажется, потерял самообладание. Он вскочил из-за стола и ткнул на него дрожащим от злости и старости пальцем. — Немедленно поднимайся и бери свою невесту, Альфред, — когда он говорил это, его глаза горели, — Ты не смеешь подрывать мой авторитет. Отправляйся исполнять заповедь сейчас же! — отчеканил Ицхак и женщины за столом засуетились, особенно Авиталь Соломонс, мать Альфреда и моя бабушка. — Альфред не хотел проявлять какого-либо неуважения! Ицхак, прошу тебя, не устраивай… — ей не дали договорить, жестом вскинутой руки. — Подготовьте комнату, застелите простыни и выдайте невесте белую рубашку, — Ицхак указал подергивающимся пальцем на тетю Кармель и ее сестер. Михаль и Двора возмущенно смотрели на своего брата, прожигая его взглядами. Соломонс, смиренно поглядывая на меня, раскинувшись на стуле, наблюдал за тем, как дядя Барнетт приблизился ко мне, точно лис, выволакивая из-за стола. — Ступай, подготовься. Я не воспротивилась, немного насторожившись. — К чему? К чему надо подготовиться, дядя? — попыталась я узнать в чем дело, толчками в лопатки отправляясь прочь из столовой. Тетя Кармель потянулась ко мне с нескрываемым восторгом от сложившейся ситуации, притягивая за плечо ближе к себе: —Ты должна надеть ночное платье, лечь на спину и широко расставить ноги. Не забудь всячески восхвалять своего будущего супруга. А боль нужно будет молча перетерпеть. Я растерянно брыкнулась. — Оставь Алфи и девочку в покое! — потребовали тети по матери и я успела увидеть сочувствующие взгляды женской половины семьи, прежде чем тетя завела меня в мою комнату и усадила на край, покрытой белоснежной простыней, постели. — В чем дело? — Ты станешь замужней уже сегодня! — восторженно произнесла тетя, запуская руку в ящик моего комода, выуживая подготовленное для первой супружеской ночи белье, — Сними все и надень только это, затем ляг и жди. Она всучила мне ночное платье и, пригладив мои волосы, отправилась прочь. Я судорожно вздохнула, присев на край, унимая дрожь в коленях, стягивая с плеча свой помолвочный наряд. Что сейчас будет? Почему я должна раздеться и лечь? Снимая и скручивая колготки, я прислушивалась к голосам внизу. Кажется, там шел оживленный спор, пока я, запутавшись с пристеганным воротничком, медленно осознавала масштаб предстоящего. Через мгновение, тяжелые шаги устремились к комнате и раздался глухой стук в дверь. Я приоткрыла ее, удерживая платье на плечах, поднимая глаза на Альфреда. — Что ты собралась делать, шейфеле? Неужели они заставили тебя раздеваться? — он обернулся к стоящим за его спиной мужчинам, — Для начала замечу, что я намерен оставаться под этой дверью, умирать от желания и давиться бромом все эти двадцать восемь дней, если на то пошло, чем врываться в комнату невесты и заключать с ней брак таким варварским путем. Ицхак удовлетворенно хмыкнул:  — Уговор, — и максимально приблизился к лицу Альфреда, — Через двадцать восемь дней я получу на руки его подтверждение в виде запачканной кровью рубашки. Так бы сразу, Альфред. — Какие игры ты ведешь? — поинтересовался Соломонс и на лице его промелькнула злосчастная улыбка, пока он гневно надкусывал заусенец, не имея права открыто выступить против старейшего человека в семье, второго человека после раввина, — А? — Я убью тебя, мальчик, если ты еще раз публично воспротивишься моей воле, — Ицхак поджал губы. Мужчины развернулись и покинули этаж. Альфред, проводив их мраморным взглядом, повернулся ко мне. — Ты не впустишь меня, а? — указал он пальцем на пространство за моей спиной. — Это неуместно, — мой робкий ответ казался мне почти разумным, но беда была в том, что он действительно робкий. Мы не имели права уединяться до вступления в брак. — Я хочу поговорить с тобой, Голда, только и всего, — сказал он, взывая к доверию, — Ну же, позволь мне войти и взглянуть на твою комнату, — Соломонс едва коснулся моей руки. Я сглотнула и напряглась, отступая назад. — Разве вы можете это делать? Альфред хмуро взглянул на меня:  — Сомневаешься в том, что я не знаю заповедей? Я опровергла его предположение, дрожа, но решительно, несмотря на благодарность и восхищение, которые нервировали меня. — Тетя Кармель говорит, что вы порочный мужчина, намерено нарушающий некоторые заповеди. Пруцим. Алфи потер левый глаз, принимая неприятную информацию о себе:  — Впусти меня, Голда. Давай же. Иначе мне, как порочному, ничего не стоит снести эту проклятую дверь с петель, как ты уже могла догадаться, — процедил он в мои губы, приблизившись к лицу. Я невольно сглотнула и напряглась, вызывая в его мимике парящее недовольство. — Неужели ты все еще не преодолела свой страх передо мной? Обычно я видел такое выражение, как у тебя, только на лицах моих врагов после того, как брал их в руки. Алфи подтолкнул меня в глубь спальни, пытаясь не обращать внимания на то, как я вздрогнула от его прикосновения, входя за мной и прикрывая за собой дверь с серьезным раздражением. — Вы не можете врываться в мою комнату с таким грозным видом, мистер Соломонс! — выпалила я, смотря на него широко раскрытыми от страха глазами. Его губы, которые мне внезапно жутко захотелось поцеловать, приоткрылись. — Никаких мистер Соломонс, и разве я выгляжу сердитым? — спокойно спросил меня Альфред, осматривая мои глупые рисунки на стенах, и я несмело пожала плечами, — Ты слишком плохо меня знаешь и еще не видела по-настоящему сердитым, шейфеле. Я бросила на Алфи возмущенный взгляд:  — В этом нет моей вины. Как помните, вы сами отказались узнать друг друга ближе перед свадьбой. Это был мой первый знак неповиновения и я закусила язык. Но, заметив на лице Альфреда легкую улыбку, я избавила себя от самокопания. Он подошел и взял меня за подбородок большим и указательным пальцами. Я застыла и мой вызов сменился беспокойством. — Ты самый настоящий ягненок в лапах волка. Но разница в том, что я не собираюсь терзать тебя, Голда. Я планирую сделать с тобой много других приятных вещей, сладость и, держу пари, многие из них тебе понравятся, а какие-то даже станут более предпочтительными. Я сжала губы от его наглости, тогда он наклонился, чтобы поцеловать меня. Видимо, другие женщины никогда ему не отказывали, но я была, как он выразился, девочкой, а потому ловко увернулась, вжимаясь в стену. — Что вы делаете?! — Не смотри на меня как на подлеца, который поймал тебя в темном переулке! Час назад, отправляясь сюда, я считал себя последним мерзавцем, не так ли? А теперь, оставив тебя вдали от мучений, я чувствую себя непохожим, как из другой оперы, ага? Я сглотнула, поглядывая на Соломонса с опаской, по-прежнему с трудом налаживая зрительный контакт. — Я сейчас же позову дядю Барнетта! Альфред улыбнулся:  — Я не трону тебя сегодня, как от меня потребовали мои, а поддержали твои горячо-любимые родственнички, чтобы убедиться в истинном свершении брака, если ты об этом беспокоишься. Думаешь, для чего тебя привели сюда, заставили раздеться и лечь? Я могу подождать еще двадцать восемь дней и даже больше, но «они», сидящие внизу, не хотят ждать так долго, — ярость промелькнула на его лице, — Все еще хочешь позвать дядю Барнетта? Ты вроде бы уже не ребенок, чтобы жаловаться кому-то? Задумавшись ровно на миг, я отрицательно помотала головой, закусив губу:  — В прошлый раз ваш кузен назвал меня девочкой и вы согласились с ним. — И ты это запомнила? — прошелся он взглядом по моим обнаженным плечам, — Я лишь хотел поцеловать тебя, но испуганный блеск в твоих глазах существенно усложняет ситуацию. Я не смогу поцеловать тебя даже в день обручения, если ты будешь так на меня смотреть, серьезно. — Тогда, может быть, мне стоит сохранить этот взгляд для вас в нашу первую брачную ночь, — быстро сказала я, закусив губу. Альфред склонился к моим губам практически вплотную, обжигая мятным дыханием, щекочущим мои глаза:  — Ох, если так, то мне придется выбрать позу сзади, чтобы не видеть эти испуганные, красивые, голубые глазки, не так ли? Я почувствовала, как кровь отлила от лица и резко отпрянула от Соломонса, подавив комок прежде, чем врезаться в стену. Сдерживая раздражение, он увился за мной и, вжав в бетон, покрытый цветочными обоями, сказал настолько спокойным голосом, на который только был способен:  — Послушай, шейфеле, это лишь плохая шутка. Я не зверь. — Весь Лондон судачит об обратном, — бросила я, — Многие говорят, что у вас нет…сердца. Это правда? Альфред посмотрел на меня с минуту сверху вниз, обводя жадным взором мои губы, сменяя тему:  — Я хотел обсудить с тобой еще один маленький вопрос. Ты уже начала посещать ребецин? Я отрицательно помотала головой:  — Только с завтрашнего дня. Он понимающе кивнул, запуская руку в карман брюк, вынимая оттуда полужидкое вещество, заключенное во флакончик из темного стекла. Катая его в пальцах, он посмотрел на меня. — Ты когда-нибудь пила микстуры? — Конечно. От кашля. — Что ж, ты могла бы начать свадебное утро с приема вот этой вещицы, — он вытянул флакон в пальцах, заставив меня насторожиться. — Зачем? — В качестве средства, помогающего избежать детей, — Альфред выпрямился надо мной, — Понимаешь, о чем я? Я покраснела и мотнула головой. — Но я хочу иметь детей. Альфред опустил свой вес на руку, прижатой к стене точно над моей головой:  — Само собой ты хочешь, чтоб меня. Значит, инстинкты в тебе работают и это прекрасно, чудесно! С учетом твоего возраста, просто замечательно, правда? А это средство поможет избежать нежеланных, отложив их появление на более лучшие времена, чтобы они стали желанными в наивысшей степени, как мною, — указал он на себя, — Так и тобой, — ткнув меня в грудь, — Не так ли? Я в замешательстве развела плечами, покрывшись пунцом, на что Соломонс мягко улыбнулся и спросил:  — Ты же уже знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной в брачную ночь, м? Нахмурившись, чтобы Альфред не счел меня несведущей, я гордо вытянула шею:  — Я знаю, что происходит между нормальными парами, вообще-то. В нашем случае, я думаю, вы ищете слово изнасилование, верно? Соломонс тяжело вздохнул, подавив ярость в исказившихся губах:  — Я не буду вдаваться в подробности, откуда у тебя такие изуверские предположения на счет первой брачной ночи, но примерно догадываюсь. Я лишь хочу, чтобы ты начала пить это средство, — и всучил мне флакончик. — Разве мне не нужно обращаться к врачу, прежде чем я начну принимать это вещество? Вдруг, это опасно? — Мой знакомый доктор, светский еврей, знает о том, как устроено женское естество, и именно он дал мне эту жидкость, уверив, что все будет хорошо. Нужно пить ее каждый раз перед тем, как мы окажемся с тобой в одном ложе. — А что, если я этого не сделаю? — мое упрямство было пороком. — Тогда я поступлю по-своему. Ты молода и тебе может хватить одного раза, чтобы понести от меня, — его глаза на мгновение прищурились, — Я не хочу пугать, но тебе лучше привыкнуть слушаться меня, шейфеле. Ладно, — закончил Алфи и открыл дверь, отчего я пошатнулась. Он ушел и оставил во мне странное чувство пустоты там, где раньше было возбуждающее ожидание и подслащенный страх, его твидовое пальто и трость.