Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ — Испачкай рубашку Голды в красный цвет! — бросил отец мне на ухо с непристойной ухмылкой, проведя рукой по моему плечу. Не реагируя на него, я повел Голду в другое крыло особняка. Она молчала рядом со мной, глядя вниз, чтобы я не видел ее испуганного лица. Она позволила мне мирно увести ее — уже хороший знак: теткам не пришлось силой волочить ее в мою комнату. Я бы с удовольствием показал ей, как сильно я хочу сделать ее счастливой, но вместо этого только толкнул дверь и она проскользнула внутрь, где тишина и уют просторной викторианской гостиной обрушились на нас. Тяжелые дубовые двери закрылись, отдалив какие-либо звуки окончательно и Голда боязливо осмотрела поднятые мною ставни. Ее робкий стан покоился у дивана, на спинку которого она опустила левую руку, удерживая в правой бокал с вином. Опять же, мы не разговаривали. Я хотел было сказать что-нибудь обнадеживающее, но правда заключалась в том, что сказать на самом деле было нечего, поэтому я принялся опустошать карманы у каминной полки, чтобы увлечь себя хоть чем-то. Голда сделала глоток вина. Несмотря на угрозы Барнетта, она лакала свой третий бокал и тяжело вздохнула позади меня. Мое тело уже билось от желания из-за ее наряда, самого скромного на свете, и в том-то была беда, что моя фантазия не переставала работать. А эти три месяца со дня знакомства — они не были лишены моего желания, скованные утомительным ожиданием, когда я смогу, наконец, прикоснуться к ней на полных правах. Моя Голда выглядела дьявольски красиво: узкая талия, гладкая кожа, розовые губы. Я не мог не задаться вопросом, будут ли ее вздыбленные вершины того же цвета или на тон темнее. Я снял шляпу, а с плеч — пиджак, и перебросил его через кресло с расчетом на то, что сегодня ночью у нас все случится и не раз. Я не был уверен, что мой член будет удовлетворен одним раундом. — Что тебе сказала Кармель? — спросил я, чтобы заполнить напряженное молчание между нами, лязгнув крышкой портсигара. Выуживая губами сигарету, я пытался вспомнить, когда в последний раз я чувствовал себя близким к тому, чтобы разорваться от мужского желания. Мои вчерашние категоричные обещания не притрагиваться к Голде растекались горячим свинцом в брюках. Еще один жадный глоток в тишине. Я затянулся, швырнув на полку пистолет и обернулся. — Как относишься к дыму, м? Ничего?.. — она не дала мне закончить живым отрицанием, отчего напиток в ее бокале пошел волнами. — Нет, что Вы. Я подошел ближе и, взяв сигарету в губы, потянул бокал из ее рук. Если бы она была в состоянии алкогольного опьянения, мне всего-навсего пришлось бы уложить ее спать и оставить до утра. — Достаточно, ага? — Это только сок из красного винограда… — недовольно пробормотала она и я удивленно поднес бокал к носу, убрав тлеющую сигарету в сторону и вытолкнув дым в бок от ее лица. — Мой любимый. Голда возилась с фатой, пытаясь снять ее, пока я пробовал напиток из ее рук. Очень сладкий. — У меня был только один бокал настоящего вина, мистер Соломонс, под навесом. Я не планировала напиваться, как Лот, или заставить вас усомниться в правильности вашего выбора, — эти большие голубые глаза, вскинутые вверх, поразили меня и я улыбнулся. Она была права, пытаясь завоевать мое доверие и уважение, которые были частью ее инстинкта выживания этой ночью, не зная, что это было тщетным усилием. Голда была в моей власти и ей было жизненно важно оставаться в моей милости. — Когда мой дядя сказал мне, что я женюсь на тебе, он заверил меня, что ты самая красивая женщина, которую только может предложить ашкеназская община. И я ему поверил. Ицхак был прав, как и всегда. Я подошел к Голде и схватил ее за талию. Она полностью замерла, не встречаясь с моим взглядом, даже когда я наклонился к ее губам, вдыхая сладкий аромат. — И он сказал правду. Ты самая красивая девушка в этом мире, которую я когда-либо встречал, — я медленно наклонился и убрал на плечо ее густые волосы, чтобы поцеловать шею, и Голда опустила голову, понятия не имея, что делать. — Так что тебе сказала твоя тетя? — снова спросил я, отпрянув, понимая, что она еще абсолютно не готова. Судорожно вздохнув, Голда поджала губы:  — Тетя Кармель сказала, что я должна вымыться, надеть рубашку и лечь в постель с широко разведенными ногами, чтобы доставить Вам удовольствие, всячески восхваляя. Если Всевышний будет милостив с такой невежей, как я, — она фыркнула, — то мне повезет и летом я воспроизведу на свет мальчика. Нового мессию. Я весело рассмеялся. Меня буквально разорвало. — Я думаю, тебя просвятили об игре власти даже больше, чем стоило и я ожидал. Мессию, да? — она расстерянно кивнула. — Ну надо же, — это было так наивно из ее уст, что я снова рассмеялся, — чудачка. Я прижал ладонь к ее щеке. На этот раз ей удалось не вздрогнуть, но она все еще была напряжена. Прежде чем раздражение могло охватить меня, я напомнил себе, что она не привыкла к мужским прикосновениям от слова совсем. То, что я был ее мужем, волшебным образом не успокоит ее в незнакомой близости. — Ты когда-нибудь целовалась с мальчишками? Глаза Голды расширились и я сдержал новый всплеск смеха. Мое настроение немного сменило угол. — Я ни разу… Честно, мистер Соломонс. — Никогда не целовалась, да? Все мое? Всегда только мое, да? Она утвердительно покивала и я ударил своими губами по ее губам. Ладонь Голды взлетела к моей груди, как будто она собиралась оттолкнуть меня, но этого не произошло. Ее ладони задрожали на моей рубашке, пока я пытался смягчить свой поцелуй, не желая ее пугать, но мне было трудно быть нежным. Я провел языком по ее открытым губам и Голда нерешительно ответила. В ее голубых глазах вспыхнула неуверенность, но я не позволил ей волноваться. Я взял на себя инициативу, не оставив ей выбора, кроме как сдаться. Ощущение и ее вкус разожгли угольки моего желания в бушующий огонь. Я прижался к ней сильнее, мой поцелуй стал более сильным, даже когда я пытался сдержать себя. Мои пальцы дернулись к ее щеке, желая отправиться к шее, чтобы исследовать каждый дюйм ее тела. Я отстранился прежде, чем смог потерять контроль. Голда моргнула, облизнув губы, почти ошеломленная. Я посмотрел на свою жену, которая только что побагровела от моего поцелуя. — Тебе не нужно меня бояться, Голда. У нас есть вся ночь. Эти слова не сделали лучше и она огляделась: ее взгляд задержался на лестнице, ведущей в нашу спальню. — Мой талант рисования мог бы сделать это строение лучше. Я не был уверен, что поможет Голде в этот час. — Скажи мне, что поможет облегчить твои страхи, шейфеле? Она вздохнула:  — Если бы только у меня был выбор. — У тебя есть выбор, — сказал я, перебирая ее пальчики. — Есть выбор?.. — насмешливо прошептала она, глядя на меня, отыскивая ответы в моих глазах. — Вы действительно позволите мне сделать выбор, мистер Соломонс? Я хотел, чтобы у Голды был выбор. Но я не стану проявлять слабость перед Ицхаком и всеми остальными после того, как я уже проявил ее во время помолвки. У Ицхака не было бы причин сомневаться во мне. Даже красивое лицо и ее милая улыбка не должны были смягчить мою решимость. Но несуществующий выбор все же может ощущаться как выбор. Я шмыгнул и, подойдя к каминной полке, схватил нож-бабочку, ловким движением раскрывая ее. Голда смотрела на меня с едва скрываемым интересом, вздрагивая, когда я прошелся лезвием по раскрытой ладони. — Алфи, зачем Вы?! … — ахнула она, скривившись от вида крови, впервые обратившись ко мне по имени. Я швырнул нож на стол и схватил чистый стакан для виски, чтобы поймать кровь. Капли быстро стекли на прозрачное дно, подгоняемые некоторым количеством моей слюны, чтобы это выглядело убедительно, потому что я знал, чего от меня ждут, исходя из первого брака. Голда с любопытством ходила за мной, пока я покручивал в бокале разведенную гуашь розовой жидкости. Краем глаза я видел, как Голда осторожно приближается ко мне. Остановившись в нескольких футах от меня, на ее красивом лице смешались чувства. Глубокий румянец на ее щеках заставил меня еще больше возненавидеть себя за мою слабость.  — Зачем это, мистер Соломонс? Я выпрямился, протягивая ей бокал с неоднозначным содержимым:  — Они хотят крови. У них будет кровь. А у тебя — выбор, если, конечно, подашь мне свою ночную рубашку. Голда бросилась к своим заранее приготовленным вещам и выудила из стопы принадлежностей свое ночное платье, прижимая к себе. — А почему слюна? — ее любопытство было таким оживленным с мерцающими угольками энергии, которое я увидел, когда она приблизилась ко мне. — Кровь не всегда выглядит одинаково, да? — я крутил жидкость из одной стороны бокала в другую. Голда опустила руки на пояс:  — А вы уверены, что крови достаточно? Я улыбнулся:  — О чем тебе понарассказывали женщины из твоей семьи, м? Ты ожидала кровавой ванны, шейфеле? Голда закусила губу и в моей голове возник образ, как она это делает в агонии страсти. — Я знаю, чего от Вас ждут. А еще я знаю, что будет с Вами и дядей Барнеттом, если вы не покажите мою рубашку утром, — Голда сглотнула и я коснулся ее руки губами, чувствуя, как ее тепло просачивается в меня. — Тогда сделай свой выбор, милая. Она посмотрела мне в глаза, а потом некоторое время разглядывала свою рубашку:  — Хорошо, мистер Соломонс. Немного поколебавшись, Голда убрала ее за спину. Ее разумность наполнила меня облегчением. По крайней мере, это отличало ее от моей покойной жены. Она удивила меня, когда без подсказки выудила из моих рук бокал и, выплеснув его в раковину, направилась в спальню по винтажной лестнице. Платье подчеркивало ее талию и красивый изгиб бедер. Я последовал за ней, отставая на пару шагов. Впервые я позволил себе увидеть в ней женщину — чего я до сих пор избегал любой ценой, но сегодня это было необходимо. Войдя в спальню, Голда робко остановилась и оглянулась через плечо. Несмотря на очевидный невроз, она коротко улыбнулась, прежде чем повесить сумочку на край стула перед просторной кроватью. Ее глаза на мгновение остановились на уготованном ложе, ее румянец налился сильнее, и Голда откашлялась. Я подошел к ней. Ее сладкий аромат доносился до меня, заставляя задуматься, будет ли она на вкус такой же, как ее выбор в парфюмерии. Я разглядел замысловатое кружево ее платья с длинными рукавами. — Помочь снять? Голда посмотрела на меня, слегка нахмурившись, прежде чем кивнуть. — Да, будьте добры. Обернувшись, она склонила голову набок, чтобы волосы не закрывали кружевной верх спины. Ее шея была длинной и элегантной, абсолютно безупречной, и мне пришлось подавить желание прижаться к ней губами. Пощадить ее было проще, чем заваривать кашу, которую придется хлебать всю жизнь. Сделаю свое дело плохо — и она превратится в Дафну, с ее вечными попытками отделаться от супружеской обязанности по самым изощренным причинам. Голда повернулась и посмотрела на меня сквозь длинные ресницы, будто услышала мои мысли. — Что-то не так? — его голос звучал так тихо, почти беззвучно. Ее робкие слова дразнили меня на кончике языка. — Все так, — мои руки сами скользнули под шнуровку и я прикоснулся к ее нежной коже. Колючие мурашки тут же покрыли каждый сантиметр ее тела. Голда медленно спустила платье с плеч, стоя спиной ко мне, и я не мог отвести взгляд, пока она обнажала каждый миллиметр своего стана. Мой взгляд остановился на ее идеальных ягодицах, в которые я хотел вонзиться зубами или зарыть в них свой член, который становился все тверже. — Можно мне сходить в ванну? — ее дрожащий голос прервал мое нарастающее возбуждение. Я схватил в губы сигарету, чтобы успокоиться, клацнув портсигаром, сдвигая ее в бок. — Конечно. Голда, прикрыв верх руками, выступила из наряда и поспешила в ванную. Устало освободив ворот, я подошел к кровати и рухнул на нее, прислушиваясь к шуму текущей воды. Для Голды мне потребуется все мое терпение и забота. С самого детства у меня не было ни того, ни другого по отношению к женщинам. Протерев усталые глаза, я встал и подпер руки на бедрах, пытаясь достичь состояния, которое позволило бы мне правильно обращаться с моей молодой женой. Я не хотел ее обижать. — Мистер Соломонс? — дверь открылась, привлекая мое внимание. — М? — я приблизился к порогу и увидел стоящую в ванной Голду, прикрывшую свое тело одними руками, накрыв левым предплечьем грудь, а вытянутой правой кистью острый угол лобка, собирая языком воду с верхней губы. — Можно, пожалуйста, полотенце? Здесь нет. Я нехотя развернулся и резким взглядом окинул комнату, хватая с комода белое полотно, расправляя и вместе с ним врываясь в ванную комнату. Зубы Голды отбивали ритм, но я знал, что это было не от холода, опуская на ее плечи махровую ткань, заворачивая также, как я проделывал это с Ноа. Оставалось только подхватить мою жену на руки и отнести на кровать. Мои пальцы задели кончик ее носа с прозрачной капелькой, стряхивая ее на чугунное дно. Моя рука сама потянулась к лежащей на углу белой ночной рубашке и, расправив ее, я помог Голде просунуть в нее голову. Сбросив полотенце и обнажившись, она поспешила продеть руки. Я бережно расправил низ и скрыл ее тонкие бедра. — Спасибо, — Голда мягко улыбнулась мне. Ее волосы ниспадали на плечи мягкими локонами, и она выскочила из ванны. Проведя босой ногой по полу, Голда покраснела. — Что теперь? Я встретил ее взгляд. Она обратилась ко мне за советом и это было единственное, что я без труда дал ей. Я выпрямился во весь рост и опустил ее руки на мой жакет, помогая распахивать пуговицы. Сделав видимый вдох, Голда потянула ткань с моих плеч и я поддался, откидывая жакет куда-то в сторону. Прежде, чем она взялась за мою рубашку, какое-то время я смотрел на ее красивое лицо, а затем наклонился и прижал к ее губам простой поцелуй, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Она не двигалась. Проведя большим пальцем по ее скуле, я повторил движение и Голда едва ли смягчилась по отношению ко мне. — Почему ты все еще в рубашке? — спросила она после третьего простого поцелуя и я принялся за пуговицы, но остановился на половине пути, как большой любитель игр. — Так достаточно? Голда оттолкнула мою руку и стала распахивать мою рубашку своими тонкими пальцами. Я снял рубашку и откинул ее прочь. Глаза Голды привлекли меня. — А как же майка? Сдерживая улыбку, я начал стягивать и ее, запустив руки за голову. Голда вела себя совсем не так, будто боялась меня и, определенно, противоположно Дафне. Я смял майку в руке, сделав шаг к Голде. Она вздохнула:  — Вы выглядите очень сильным. Голда потянулась к моим плечам и мой бицепс дрогнул. Она обвела их глазами, касаясь выпуклых вен и волос, но ее внимание перетекло к моей груди, где вырисовывались тени военных татуировок. Она провела касанием по определенным цифрам и символам, поднимая глаза. — У моего папы были такие же. Я поджал губы:  — Мы вместе были на войне. Твой отец был в моем взводе, которым я командовал. Он был хорошим парнем. Голда ярко улыбнулась и мои губы дернулись, прежде чем я оставил ей горячий поцелуй. — Вы были друзьями? Снова взяв ее за руку, я подвел ее к кровати. — Ложись, остальное я расскажу тебе утром, хорошо? Она опустилась на постель, заметно напрягшись. Я сбросил туфли и растянулся рядом с ней, все еще одетый ниже пояса. Взяв ее за бедро, я притянул ее к себе и наклонился над ней. Нервы пробежали по ее красивому лицу. Я сосредоточился на ее теле, поцеловал в шею. Голда затаила дыхание. Не очень хорошая реакция, но не такая уж и плохая. Я еще раз поцеловал место прямо под ее ухом и она удивила меня, вздрогнув и захихикав. Она хихикает. Я сделал паузу, затем поднял глаза. Она прикусила нижнюю губу, выражение ее лица смешалось между смущением и неуверенной улыбкой. Приподнявшись, я подавил вздох. — Извини, — быстро сказала она. — Я не хотела смеяться. У меня боязнь щекотки, кажется. Она посмотрела на меня с неуверенностью, ее глаза внезапно наполнились тревогой. Все шло не так, как я надеялся. Макияж и элегантное платье делали ее старше. Теперь, одетая в ночную рубашку, она выглядела юной девочкой, какой и была. Я делал то, что было необходимо. Я угрожал, мучил, убивал, поэтому спать с женой должно было быть проще простого. Однако… Я проигнорировал ее извинения и встал. Чем быстрее я покончу с этим, тем лучше, стягивая брюки и носки. Когда я потянулся за подштанниками, то заметил взгляд Голды: ее глаза были огромными, отчего она выглядела еще моложе и невиннее, смотря на меня со смесью восхищения и страха. Я отпустил пояс, решив, что будет лучше, если я пока буду держать себя прикрытым. Присев на край кровати, я дотронулся до ее колена. Она снова дернулась и закусила губу, пытаясь сдержать еще один смешок. — Я почти уверен, что знаю одно тайное место, где ты не боишься щекотки, — язвительно сказал я. Она поджала губы:  — Такого места нет, — ее глаза расширились, прежде чем эврика настигла ее. — Вы имеете в виду… — она втянула воздух, поняв мой намек. Я встал на колени, желая расслабить ее достаточно, чтобы свести к минимуму ее боль. Моя первая жена проплакала в свой первый раз — неприятный опыт, который я ни за что не хотел повторять. Приподняв ее ночную рубашку настолько, чтобы дотянуться до ее трусиков, мой пах знакомым образом сжался, видя впадину между ее бедрами. Я коснулся пальцами, скользнув ими за ластовицу ее нижнего белья. Голда была совершенно неподвижна, наблюдая за мной с приоткрытыми губами. — Могу я снять их? — это был риторический вопрос — мы оба знали, чего от него стоит ожидать. — Что, если я скажу нет? — спросила она с намеком на наглость. — Думаешь, тебе станет легче, если я продолжу, несмотря на то, что ты сказала «нет»? — Я сомневаюсь, что Вам будет до этого дело. Я двинулся к ней, опираясь на вытянутые руки. Ее ладони защитно поднялись, словно пытаясь остановить меня, и своей мягкостью прижались к моей груди. — Послушай, я уже достаточно зрелый, чтобы знать о том, как нелегко тебе будет вынести первичный дискомфорт. Факты остаются фактами, если ты будешь стараться вместе со мной, это существенно облегчит твое состояние и укрепит наши отношения, да? — Дело не только в боли, Вы не понимаете. До этого момента я не приближалась к мужчинам ближе, чем на два или три метра, а теперь Вы здесь, надо мной, полуголый и собираетесь… — она глубоко вздохнула. — Через сколько ты начнешь плакать, чтобы я успел найти какой-нибудь кувшин, м? — я не смог удержаться от поддразнивания. Голда рассержено поджала нижнюю губу. Через мгновение она твердо сказала. — Я не буду плакать, — затем она посмотрела на меня. — Почему Вас это беспокоит? Вы видели слезы у вашей первой жены? Я отпрянул:  — Знаешь, это все — чей-то блядский бардак, — обведя рукой пространство, что окружало нас. — Кто-то же придумал тебя, этот дом и нашу ночь. Она обиженно прикусила губу. — Голда, — пробормотал я и ее взгляд остановился на мне. — Помоги мне разобраться во всем этом. Она посмотрела на меня своими большими глазами и медленно кивнула. Меня наполнило облегчение. Опустив голову, я слегка поцеловал ее в губы. Затем снова. При третьем поцелуе ее губы нерешительно соприкоснулись с моими, и я взял ее прекрасную пухлую нижнюю губу в свой рот. Она издала ломкий звук и закрыла глаза. Мой язык погрузился в ее уста, впервые попробовав на вкус. Не прекращая поцелуя, я положил ладонь ей на грудь, и глаза ее резко открылись, а тело вздрогнуло. Я отстранился от ее рта, наблюдая за ней, поглаживая ладонью ее бок, а затем обратно вверх — мягкое прикосновение, обещание, что я буду относиться к ней бережно. — Ты позволишь мне раздеть тебя? И снова безмолвный кивок. Я сел на корточки и помог Голде приподняться. Я завел пальцы под подол ее ночной рубашки и потащил ее вверх. Она подняла руки, чтобы высвободиться, и я отбросил хлипкую вещь на пол, вновь обратив внимание на Голду. Ее руки были скрещены на груди. Так мило закусив губу, она медленно опустила их, подарив мне прекрасный вид на ее грудь. Я потянулся к ней и нежно провел костяшками пальцев по долине между этими красивыми полусферами. Голда вздрогнула, сморщив нос, подавляя улыбку. Ее щеки покраснели. — Простите. — Нет-нет, — сказал я, — я бы предпочел, чтобы ты смеялась и реагировала как угодно, только бы не плакала. И сейчас она, к счастью, не выглядела так, будто была близка к слезам. — Ты очень красивая, — сказал я ей. Потому что это была правда и потому что я не хотел, чтобы она меня стеснялась. Это только усилит ее напряжение. — Спасибо. — Не за что, славная, — пробормотал я, проводя костяшками пальцев по внешней стороне ее груди. Ее соски затвердели и румянец на щеках распространился по всему лицу. Я провел большим пальцем по ее соску и Голда сделала небольшой вдох. Я повторил движение, подавляя стон от ощущения ее идеального комочка. — Нравится? Она откашлялась:  — Да. Приятно. Я перевел руку к ее белью. — Опустись на спину, — она так и сделала, и ее тело заметно напряглось. Мышцы ее живота стали заметны и она затаила дыхание. — Я только сниму твой низ, Голда. Медленно, я потащил ее белье по бедрам к икрам и щиколоткам, и облегчение, а затем желание захлестнули меня. Большинство еврейских женщин были полностью покрыты воском и, хотя мне это нравилось, с Голдой это только подчеркнуло ее возраст. К счастью, на холмике у нее был неровный треугольник светлых волос и следы неглубоких порезов. — Я знаю, что была обязана убрать все это, но лезвие дяди Барнетта, оно… Я снова рассмеялся, уронив голову на ее грудь. Меня буквально разорвало. — Что не так с его лезвием? Слишком острое? Голда пожала плечами, улыбаясь:  — Мне показалось, что слишком тупое. Во всяком случае, я больше его не брала, а нового мне не выдали. Все еще смеясь, я провел пальцами по ее низу:  — Это прекрасно, — прохрипел я. Она застенчиво посмотрела на меня, сомкнув ноги. Я позволил себе полюбоваться ею, затем наклонился и поцеловал ее живот, глубоко вздохнув, уловив аромат ее тела. — Раздвинешь ножки? — Зачем? Я посмотрел вверх, подавляя нетерпение, вызванное ее упрямством, когда увидел тревогу на ее красивом лице. — Голда, доверься мне, идет? Она раздвинула ноги, но только чуть-чуть, и мне пришлось раздвинуть их самостоятельно чуть шире, чтобы я смог оказаться между ними и удобно расположиться на постели. Я заглянул туда и мое желание стало более невыносимым. Наклонившись вперед, я заметил, как Голда напряглась, и ее рука вылетела, прижавшись к моему лбу, останавливая меня. На мгновение я был уверен, что начну смеяться. — Что вы делаете? Мои глаза округлились:  — Хочу расслабить тебя. Ее взгляд был таким трепетным. — Зачем? — Многим женщинам нравятся ласки. Думаю, тебе они тоже приглянутся. Ее нос сморщился, как будто я собирался сделать что-то отвратительное. — Так вы собираетесь… поцеловать меня там, внизу? Я усмехнулся, ничего не мог с собой поделать. — Да, я собираюсь поцеловать тебя там, с расчетом, что тебе это понравится так же, как и мне. Ее брови взлетели. Я опустил голову к ее бедру, подавляя еще один смешок. Ее кожа мягко касалась моей заросшей щеки и мои глаза снова нашли ее идеальное лоно. Я ласково убрал ее руку со своего лба, медленно укладывая Голду на постель. Я приподнялся и наклонился ближе. Голда затаила дыхание, ее тело стало таким напряженным, что я был уверен, что она взорвется в любой момент. Мои губы коснулись ее бархатных складок и она вздрогнула, резко втягивая воздух. Мой взгляд метнулся к ней: глаза ее были зажмурены и она оставалась неподвижной. Стоило мне только опуститься вновь, как Голда вскочила, пытаясь выползти из моих тисков, но я не позволил, обвив ее бедра. — Что такое? — Подождите! Нам нельзя так. Миссис Лазоверт говорила, что у тех, кто занимается подобным, может родиться немой ребенок. Я коснулся губами ее бедер с внутренней стороны, слушая пуританский бред. — Скажи мне, шейфеле, — начал я, прищурившись, — ты приняла сегодня ту вещицу, которую я передал тебе в день нашей помолвки? Голда живо кивнула. — Выходит, мы лишены возможности зачать мессию, немого и какой-либо вообще ребенка, не так ли? Она сглотнула, согласно хлопая ресницами. Я погладил ее грудь и Голда опустилась на спину, шумно вздохнув. Я поцеловал то же самое место, приложив немного больше давления. Опять резкий вдох. — Щекотно? — прохрипел я. — Нет. Я улыбнулся и продолжил целовать ее шелковое лоно, дав ей время привыкнуть к моему вниманию. Голда почти никак не реагировала, кроме прерывистого дыхания и сжатия простыни в пальцах. Я не был уверен, понравилось ли ей это. Я провел ладонью по ее внутренней стороне бедра и слегка надавил, желая развести их ради меня, чтобы у меня был лучший доступ, но она снова сопротивлялась. — Позволь мне, Голда. Я чувствовал, как ее ноги смягчаются и, наконец, я полностью их разлучил. Намек на возбуждение покрыл ее отверстие, и меня наполнило облегчение. Я опустил голову и провел языком по ее чувствительным складкам. Рука Голды снова вылетела, но на этот раз она не оттолкнула меня: ладонь легла на мои волосы, но ее пальцы дрожали, перебирая мои пряди. Я парил над ней и кончиком языка обвел ее клитор, потратив время на эксперименты, чтобы понять, что ей нравится, но она была очень тихой и напряженной, что усложняло задачу. Ее клитор определенно работал, когда я проводил по нему языком. Она уже знала о его существовании и, судя по тому, как ее таз извивался, подстраиваясь под траекторию моего языка, даже пыталась им пользоваться. Ее дыхание участилось, а тело откликнулось на мою помощь, но через пятнадцать минут стало совершенно ясно, что она слишком нервничает, чтобы кончить. Я поцеловал ее внутреннюю поверхность бедра. — Сможешь достигнуть вершины? Голда покачала головой. — Ты ведь уже достигала ее сама? — она потемнела и я улыбнулся. — Один раз. Я думала о Вас и трогала себя инстинктивно, мистер Соломонс, — поспешила она оправдаться. — Извините, и… — на ее лице отразилось резкое смущение. — На это уйдет время, прежде чем ты научишься получать удовольствие со мной, а не в союзе со своими фантазиями. Я сделал паузу, зная, что должно было случиться дальше. — Ты готова, шейфеле? Я знал, что это не так, и не потому, что она не испытала полного удовлетворения. Она была влажная, но в основном из-за моего языка. Голда робко кивнула. Я встал с кровати и выскользнул из подштанников. Мой член определенно был готов, качнувшись, устремившись вверх. Обоняние, вкус, вид Голды направили поток крови к нужному месту. — Я уже не уверена… — прошептала Голда. Мои брови приподнялись и, на мгновение, я был уверен, что начну смеяться. Я подавил порыв и опустился на кровать рядом с ней. Выражение ее лица оставалось сомнительным и, что еще хуже… испуганным. К черту все. Мы должны были покончить с этим. Я забрался на нее и направил свой член к ее отверстию, но она отпрянула. — Голда… Ее глаза были жалобными и устремились в мои. — Я знаю, что вы меня не любите, но вы же можете просто обнять меня?.. Пожалуйста. Мое сердце неприятно заныло. Голда — ребенок моей сестры, дочь моего врага, терпеливая сирота, сносит все, что ей уготовила судьба и просит только об одном. Опустившись на локти, я заложил одну руку под ее лопатки и крепко прижал к груди, касаясь губами ее уха:  — Я никому не дам тебя в обиду, моя маленькая девочка, в этом большом и безжалостном мире, — и мой злой разум мрачно добавил: «Я обижу тебя сам».