Секс, любовь и иудейство

***

POV/ГОЛДА — Голда… — протянул Алфи, когда я выскользнула из ванной, дав ему уединения. Бросив полотенце на скамейку, я схватила с полки чистую ночную рубашку и натянула ее через голову, подняв с пола первую. Пытаясь не обращать внимания на пятно, что расплылось и по-прежнему выглядело ужасно, я сложила ее и побрела в спальню, где легла под одеяло. Я видела, как Алфи выбрался из воды, угрюмый и мрачный, потянулся за полотенцем, прежде чем выскочить из воды и обернуть им пояс. Он подошел к умывальнику и почистил зубы. Наблюдать, как он это делает, было более интимно, чем быть обнаженной перед ним. Мое тело все еще гудело от адреналина, когда две минуты спустя появился Алфи в белых пижамных штанах и сорочке, и я пробежалась по нему глазами. Он заметил мой безмолвный взгляд и, приблизившись к постели, нахмурился, изучая мои веки на предмет слез. Через минуту он лег в кровать и умышленно оставил достаточно места, чтобы между нами поместился еще один среднестатистический человек. Разве мы не собирались прижаться друг к другу в нашу первую ночь после того, что случилось? Тактильная близость — это то, чего я хотела от брака. Последние несколько лет в моей жизни не было касаний. Мне категорически не разрешалось иметь молодого человека, который мог бы подарить их мне, у меня также никогда не было папы, который мог бы подарить мне телесную связь. Что касается дяди Барнетта, то он обнимал меня два раза в год — в день рождения и на Песах, но только до двенадцати лет, потому что с двенадцати я стала считаться женщиной и была взрослой, чтобы искать такой ​​близости с дядей. Моя тетя никогда не была из тех, кто с самого начала проявлял свою привязанность на физическом уровне. Она была клинически холодна ко мне и совершенно жестока, и я не знала, с чем это могло быть связано. Став женой Альфреда, я не очень сильно надеялась, что этот брак откроет для меня двери привязанности, выходящей за рамки постели, однако, небольшое ожидание все же жило во мне после всех этих взглядов, подмигиваний и улыбок, что дарил мне Альфред вместе с безумно дорогими украшениями по любому поводу. Я хотела, чтобы меня обнимали и лелеяли. Не получив ласки в детстве, я мечтала получить ее в замужестве. Возможно, я поступила глупо и абсолютно наивно, полагая, что Алфи готов на это. Он повернул ко мне голову, закинув правую руку за голову, но остался лежать на спине. Я невольно вздрогнула и Алфи шумно разомкнул губы. — Нет нужды бояться, Голда, что я снова возьму тебя. Мы выполнили заповедь, не так ли? Заповедь, устой, обычай… Как же эти слова мне опротивели, звуча в моей недолгой жизни ежедневно. — А я и не боюсь, — прошептала я, заставив Алфи насмешливо фыркнуть, — я… я лишь… Темные брови Алфи сошлись вместе, когда он схватил сигарету и захлопнул портсигар. — Я не умею читать мысли, представь себе, и у меня недостаточно терпения угадывать твои фантазии, ага? Его голос был грубым. От его отпора внутри меня все упало, а глаза стали теплыми от слез. Алфи вытянул дым с тихим треском, приподнявшись на локте и, выталкивая клубы, посмотрел на меня сверху вниз. — Все прошло больнее, чем я думал? Конечно, Алфи решил, что меня беспокоит что-то физическое. — Голда? — его сильная рука коснулась моего плеча и я вздрогнула от этого горячего прикосновения. Не понимая моей реакции, Алфи плавно отнял руку, но я схватила ее. — Я хочу… — это было непросто попросить такого человека, как Альфред, прижаться ко мне теснее с его чугунным взглядом и суровым видом. — Я хочу… есть? — мои плечи опустились от собственной неуверенности. Алфи задумчиво посмотрел на меня:  — Неудивительно, ведь ты практически не ела за столом, ага? Мы поднялись с постели и я побрела за Алфи вниз, усаживаясь за высокий кухонный стол, складывая руки. — Что будешь есть? Я пожала плечами, когда мой муж открыл какой-то шкаф, выудил оттуда миску с хлебом, а в другом арахисовую пасту. Обернувшись, он схватил деревянную доску и, разрезав пополам сдобу, небрежно шлепнул на нее ложку арахисовой пасты и протянул мне. — Поздний ужин, значит, да? Я скривилась:  — Я не ем арахисовую пасту. Алфи устало поднял веки, откусывая свою половину. — Не? — прозвучало недоверчиво из его набитых сдобой уст. — Какая жалость, Ваше изнеженное высочество, — притягивая к себе мой кусок. — Если бы ты побывала на войне, то оценила бы почем фунт лиха, ага, как я или твой папочка, когда единственное, что могли предложить американские войска — только эту соленую дрянь, да? Выслушав его несправедливую тираду, я покачала головой: — У меня сыпь на орехи с самого детства и стоит мне съесть хоть ложку — она жутко зудит, распространяясь по всему телу. Алфи прекратил шевелить жвалами, отбрасывая свой кусок, опираясь на вытянутые руки. Вероятно, он уже сотни раз пожалел, что женился на мне. — Твои психологические трюки, чтобы добиться моего внимания — забавные. Вы с Ноа этим будете схожи, — указал он на меня пальцем, прищурившись. Я хмыкнула и спрыгнула со стула, чтобы уйти, но Алфи остановил меня одним рывком и придвинулся ближе, пока я не почувствовала его тепло и широкие пальцы, что все еще сжимали мою руку. — Что в вас, дам, вселяется, черт возьми, после секса, м? Что за катаклизмы происходят в ваших телах и сердцах, что вы начинаете круговертить своими мужьями, а? Я попыталась вырвать запястье из его смертельной хватки и Алфи не отреагировал, смотря на меня своими серыми глазами. — Ничего, — отрезала я, прежде чем его черты заострились от злости, а губы примкнули к моим, оставляя пепельный след. Я скользнула по ним, пока не оказалась усаженной на столешницу и прижатой к Алфи теснее. Мое лицо оказалось на его сильном плече, а одна из моих ног перекинулась через его мускулистое бедро и зависла с его помощью. Терпкий аромат с его шеи был хорошим, а сам Алфи сильным, теплым и мужественным. Я судорожно вздохнула, слыша, как падает на пол мелкая посуда, чувствовала, как Алфи обвивает меня рукой, сначала слегка, затем сильнее, вынуждая ахнуть. Его рубашка слетела и, собравшись с духом, я положила свои руки ему на грудь, исследуя ее, высоко вздымающуюся, с бешенным биением сердца. Мои пальцы были беспокойными и по-девичьи любопытными, поскольку до этого дня мне не разрешалось прикасаться к мужчине, открывать их наготу. Я лениво проследила за волосами на его груди, понимая, что мне это нравится, пока Алфи поглаживал мои бедра, запуская ладони выше, под ткань моего ночного платья. Я видела своих кузенов без рубашек и их светлые чистые тела, особенно, Симона, потому как мы были почти ровесниками, и мой интерес был объясним. Но Альфред был зрелым мужчиной: широкоплечий и с волосами на теле. Мои пальцы скользнули ниже, по гребням его живота, следуя за волосами, пока я не наткнулась на его пояс. Алфи перехватил мою ладонь: — Голда, моя любознательная… — его голос был низким, почти рычащим. Он наклонил голову в то же самое время, когда я наклонила свою и внимательно изучил мое лицо. Что я сделала не так? Разве ему не нравились эти прикосновения? — Хочешь коснуться? — спросил он с ухмылкой, ухватившись за пояс штанов, оттягивая его вниз, дразня мою пытливость углом темно-каштановых вьющихся волос. Я сглотнула и дважды кивнула, устремляя взор к сползающей белой ткани, обнажающей семимильными движениями его орган, вздернутый вверх. Моя ладонь сама потянулась к его плоти, неумело касаясь ее указательным и средним пальцем, словно боясь, что она может укусить меня. Алфи нетерпеливо схватил мою руку и обвил ею кипящий член, издав притупленное шипение. Я моргнула, пытаясь понять эмоции своего мужа: ему больно или приятно? — Ты же помнишь, что по правилам этой ночи ты должна была сама ввести мой член внутрь, да? — спросил он неожиданно, выводя узоры по моим бедрам. — Я сделал тебе маленькую поблажку, не так ли? Я слабо кивнула: — Так, мистер Соломонс, — от этого человека было невозможно уйти с каким-либо неоплаченным долгом. — Замечательно, что ты меня понимаешь, ага? — его улыбка была хитрой и кривой, а глаза лукавыми, сводящими взор к моим бедрам, между которых Альфред так удобно расположился, водя своим орудием по моей коже. — Ц-ц-ц… — заприщелкивал он осуждающе, началом выводя линии, и я млела от прикосновения обжигающей плоти к моей прохладной женственности, — если раббинет узнает, ей будет очень нехорошо. Ее учением пренебрегла самая прилежная ученица, не пропустившая ни одного занятия… Да, шейфеле? — я слышала его тон и нотки смеющегося подстрекательства, ведущие к моему незамедлительному действию. — Откуда Вы знаете, что я самая прилежная? — мой вопрос был так не кстати, заставив Алфи оторваться от моего низа, цыкнуть и устало покрутить головой. — Лутон такой крошечный, а миссис Лазоверт, что приходится моему дяде женой, очень болтливая от природы. Грех мне, если бы я не интересовался твоими делами за эти три месяца… Однако, не будем сходить с нужного поезда, ага? Ты же не хочешь никого огорчить, да? Мне ничего не оставалось, кроме как взять требуемую от меня инициативу и, обвив ладонью его достояние, приблизить к себе. Через час Алфи опустил голову на подушку и в этот раз без разговоров погасил свет, привлекая меня на свое плечо. — Засыпай, шейфеле, — прошептал он, целуя меня в висок. — Сон облегчит твое состояние, — и отвращение вспыхнуло в моем сердце. Это же очевидно, что ему было безразлично мое состояния на самом деле. Все, что его волновало в первую очередь — удовлетворение своей потребности, а какой ценой для меня — не его дело. Была полночь и мои глаза закрывались, несмотря на еще одну встряску, которая в этот раз длилась дольше прошлой, и я нуждалась в том самом компрессе, о котором Алфи говорил. К сожалению, я снова не почувствовала ничего кроме огромного давления и неприятного жжения. Тем не менее, Алфи был по-прежнему нежен. Он часто прерывался на ласки и мы практически не прекращали поцелуи с языками, несмотря на инерционные толчки. О, его припухлые губы были повсюду, более сентиментальные, чем в первый раз, а пальцы, пусть и немного суховатые по ощущениям, но очаровательно ловкие, безошибочно нашедшие самую высокую точку моей чувствительности. Особой эстетикой оказалось наблюдать сверху вниз за здоровенным джентльменом с репутацией плохого парня, упивающегося моей грудью. Он делал это, кажется, как младенец, оттягивая и отпуская, касаясь моих вишневых горошин пальцами, и вновь припадая губами. Столешница была прочной и не скрипела, пока я пятилась по ней к стене, опрокидывая черпаки и ложки, ища опору. Свое успокаивающее дело сотворила и вторая теплая ванна, которую я принимала одна, а Алфи сидел на краю и мягко намыливал мою кожу. «Мне очень жаль, если я вновь заставил тебя почувствовать дискомфорт или болезненность. Я не хотел, ага?» — сказал он, когда я умывала лицо, будто шум воды смоет его неприкрытую фальшь сочувствия. Алфи не имел права касаться меня примерно одиннадцать дней, медленно посвящая в таинства брака, чтобы показать свои чистые намерения, а вышло достаточно откровенно и до тошноты честно. Я не ответила и, очевидно, он понял, почему. Я закрыла глаза, привлеченная к его плечу. В комнате воцарилась тишина и, в конце концов, мое дыхание замедлилось, когда усталость сразила меня. Через какое-то время я почувствовала его шевеление и вздрогнула. — Спи, спи… — голос Алфи разбудил меня, пока его рука пыталась осторожно опустить меня на постель. — Вы… куда? Почему Вы уходите? — я приподняла голову, протирая глаза, оглушенная резким пробуждением в короткой фазе сна. — У меня есть незавершенные дела, не так ли? — Алфи сел в постели, хватая со стула брюки от костюма. Мои внутренности упали. Алфи был моим мужем, но только по имени. Я не испытывала к нему сильных чувств — и даже не знала от слова совсем. Ничего не сказав из-за страха выдать обиду, я отодвинулась на свою половину и как можно дальше, прикрываясь одеялом, наблюдая за его сборами. Моя сторона кровати была ледяной, а не теплой, как у Алфи. Я проглотила свою боль и тоску, подавляя страх остаться в этой огромной половине дома в полном одиночестве и мертвой тишине, пытаясь дышать ровно. Тем не менее, слезы все равно потекли из моих глаз. Я могла различить очертания головы Алфи и знала, что он наблюдает за мной, натягивая рубашку. Осознание того, что темнота скрывает от него мое выражение лица, мало утешило меня, потому что у меня было ощущение, что он знал, что я плачу по звуку моего дыхания. — Я не привык ночевать дома, — пробормотал он. — В основном — из-за работы: проверка ночной смены и сортировка бумаг о поставках… Я безразлично кивнула, потому что о словах не могло быть и речи. Наша первая брачная ночь, а мой муж уходит. Сказка. POV/АЛФИ «Думаю, это чертовски судьбоносно, что моя первая брачная ночь во втором браке копирует первую — моя жена плачет» — Голда не сумела сдержать всхлип. Я никогда не был поклонником физических контактов и обычно даже не спал в постели со своей покойной женой, за исключением тех, когда хотел секса. Дафна мечтала о том, чтобы я был рядом каждую ночь, как нормальный супруг. Она всегда пыталась подчеркнуть свое безумное желание видеть меня рядом с собой, особенно когда мы спали вместе — она позволяла многое, только бы я остался, черт возьми. Холодный рассвет осветил ее опухшее лицо, с которым я вернулся в нашу спальню. Сбросив пиджак, я бесшумно опустился на край постели и осмотрел ее ресницы, что прилипли к коже от засохших слез. Она спала в середине постели на животе, подмяв под себя одеяло, сладко сопя в полной тишине, изредка морщась от ярких лучей. Я почувствовал необоснованное желание прикоснуться к ней — и далеко не в сексуальном плане. Опершись на локоть, я наблюдал за ее мирным сном. Как и многие ночи подряд, тело Дафны преследовало меня под моей сжатой на ее шее рукой, стоило мне задремать. Мне почти никогда не снились те, кого я убил, даже война, но моя жена все еще настойчиво заполняла мои ночи. Голда зашевелилась, приоткрыв губы в мягком вздохе. Я поцеловал ее в лоб, приподнялся, повернувшись к ней спиной. Кровать скрипнула. Я обернулся через плечо. Голда уже сидела и терла лицо, обрамленное растрепанными волосами. Ее ночное платье немного сползло по плечу, обнажая его. Кокетливо поправляя его, заметив мое внимание, наши глаза встретились, и Голда нерешительно улыбнулась, кажется, простив мне мой уход. Я подмигнул ей в ответ: — Как спалось? Ранний утренний свет был мне не по душе, потому что Голда выглядела совершенно очаровательно, как девочка-подросток. — Хорошо, — буркнула она, поправляя волосы. Я встал: — Нам нужно спуститься вниз уже через час. Кармель скоро заберет рубашку. Голда взяла мои часы с тумбочки, клацнув крышкой: — Еще нет и восьми. Почему так рано? Для меня это было обычным временем. Я не был намерен тратить время на постель. Мне нужно было вернуться на винокурню, чтобы проследить поставку рома. А еще использовать Барнетта и его силы против итальянцев. Натягивая чистую рубашку, я видел, как Голда наблюдает. Ее реакция меня удивила. Конечно, для меня было приятным сюрпризом, что мое тело ее привлекло. Один хороший знак. — Мне, кажется, снова нужно в ванну… — Голда закусила губу на мой взгляд, откидывая одеяло, демонстрируя мне расплывшееся розовое пятно на её сменной ночной рубашке. Мои глаза посмотрели на ее чуть разведенные колени, на светлую кожу бедер и на мгновение я подумал, что можно было бы повременить с переодеванием. Голда была невероятно красива и идея снова погрузиться в ее узкое лоно была слишком заманчивой, но ярким знаком «стоп» стала ее ночная рубашка с волной сожаления. Была причина, по которой община настаивала на подобной традиции, особенно Ицхак. — По моему совету: встань под душ, идет? Горячая ванна усилит кровотечение. Она послушно кивнула и встала с постели, отправляясь в ванную комнату. Пятнадцать минут спустя она приняла душ и оделась, выбрав одно из платьев: элегантное, темно-синее платье ниже колен и с длинными рукавами, немного облегавшее ее стройное тело. — Мне следует покрыть волосы, правда же? Повернувшись к своей жене, парящей в дверях уборной, я нахмурился. — Желательно, чтобы не накликать на нас ворчание твоей тетки и моего дяди, ага? В остальное время можешь не покрывать, потому что я все больше и больше перетекаю на сторону светских евреев. Голда не совсем поняла меня, судя по лицу, скривив губы, возвращаясь к зеркалу. — А косметика? — раздался ее голос, стоило мне встать под теплые струи. — Я хочу прикрыть следы слез, — прозвучал голос уже ближе и я протер глаза, наблюдая ее любознательный взгляд в тонкую щель. — Я не хотел, чтобы ты плакала. Она слегка пожала плечами, глядя мне в лицо: — Поэтому Вы ушли? Ладно, я не буду мешать вам собираться. Я знаю, какой Вы занятой, мистер Соломонс. В ее голосе прозвучал намек на неодобрение. Она никак не отреагировала, когда я сказал ей, что собираюсь провести день на деловых встречах, пока мы не отправимся в мой особняк ближе к вечеру. — Я много работаю, Голда, и не буду тебе объяснять. Как женщина, твоя единственная работа — растить моего сына. Гнев вспыхнул в ее глазах: — А еще спать с Вами, — с этими словами она повернулась и ушла. У меня не было желания выносить ее подростковые выходки. Ей лучше поскорее избавиться от них совсем. Когда через десять минут я вышел полностью одетый в еще один темный костюм-тройку, я нашел Голду внизу на диване в гостиной. — Что ты здесь делаешь одна? — угрюмо спросил я. — Жду Вас, — Голда покачала головой и вздохнула. — Доверие — основа брака, мистер Соломонс. — Откуда тебе-то знать? — насмешливо произнес я. — Я думаю, что знаю о браке больше, чем ты, девочка. Выражение ее лица вспыхнуло. — Интересно, согласилась бы с этим покойная Дафна? — Голда сказала это и рефлекторно зажмурилась, когда ярость охватила меня и моя рука невольно дрогнула, чтобы пригладить на бок волосы одновременно со стуком в дверь. Нет, я не собирался бить ее, однако, может, схватил бы за шею. Сдерживая гнев, я направился к проему, радуясь расстоянию, которое отделяло меня от Голды. Я распахнул дверь, чувствуя, как у меня в висках отбивает пульс. Счастливая улыбка Генри упала, когда он увидел меня. Его глаза живо устремились в глубь гостиной. — Все в порядке, а, Алфи? — встревоженно спросил меня старший брат. Сглатывая бешенство, я разлепил губы, пропуская Генри, Ицхака и всех остальных мужчин в гостиную:  — Да. К слову, мужчине полагается встряхнуться, когда он просыпается рядом со своей женой, вам не кажется? Мои близкие жаждали новых сплетен, которые сделают их скучную жизнь немного ярче. Голда, увидев мужчин, двинулась к окну, вжимаясь в подоконник, обхватив себя руками, выглядя хрупкой и совершенно красивой. Глаза мужчин семьи блуждали по гостиной. Я взял приготовленную рубашку и вывернутой стороной вручил дяде Ицхаку, запуская вторую руку в карман брюк, выказывая свое пренебрежение. Дядя придирчиво взглянул на пятно, затем внимательно посмотрел на Голду, которая корчилась от его внимания. Она жутко смутилась от десяти пар глаз, уставленных на нее, включая Барнетта и Симона. — М-да, приятель, — сказал Генри с притворным негодованием, переводя взгляд с рубашки на меня, — разве никто не говорил тебе, что нужно быть нежным с девственницей? Я подцепил Генри за рукав пиджака и приблизился к его уху: — Ты не будешь соваться во второй мой брак, приятель, ага? Я скажу это только один раз. Помни свое место, Генри. И самое главное, не говори с Голдой о Дафне, это понятно? Он сделал вид, что не слышал, присоединяясь к остальным мужчинам. — Пропустите меня, — преломляющий бас ворвался в комнату и я обернулся. Симон, который не должен был здесь находиться, как неженатый, уставился на своего отца и тот, немного поколебавшись, пропустил старшего наследника. Голубые глаза юноши остановились на рубашке, прежде чем они разочарованно перетекли к Голде. На лице Симона отражалось беспокойство и сочувствие, и мое презрение поутихло. Парень волновался за кузину — неплохой жест с его стороны. Он повернулся ко мне взглядом, который, вероятно, должен был устрашать, однако, это выглядело так нелепо. Я приподнял брови и выпрямился, глядя на него в ответ. Фактически, мы поравнялись, и если бы не находящиеся между нами джентльмены, то столкнулись бы лбами. — Симон, — резко сказала Голда, переводя взгляд с кузена на меня. — Ты не поможешь мне спустить чемодан? — Пап?.. — Симон взглянул на Барнетта и тот моргнул в знак согласия. Голда слезла с подоконника и пошла к лестнице: ее движения были жесткими, вероятно, от боли между ног. Я подавил улыбку, разрываясь между восхищением ее шоу для Ицхака и разочарованием из-за того, что у нее действительно был повод так тяжело передвигать ногами. Генри тихо присвистнул, мой отец только ухмыльнулся, а Барнетт отвернулся к окну, оценив вид на Темзу. Подарив мне едкий взгляд, Симон последовал за своей двоюродной сестрой, и дядя Исайа покачал головой, обращаясь к Барнетту: — У твоего парня чересчур дерзкий вид. — Оставь это, — процедил мой отец. Мы с Голдой не вызвали подозрений. Еще бы. Я был ебучим Алфи Соломонсом. Пощада моей невесты определенно не соответствовала бы моей репутации.