***
POV/ГОЛДА Ноа нашел меня перед зеркалом в спальне, где я поправляла макияж. Его взгляд был вопросительным и если бы он просто спросил, я бы рассказала ему все, что он хотел услышать. Ноа сжал свои маленькие пальчики вокруг мяча, который ему подарили сегодня вечером, и приблизился ко мне. — Тебе понравился конструктор, что мы с папой подарили тебе, милый? — я подкрасила губы, поворачиваясь к Ноа, который долго смотрел мне в глаза, прежде чем спросить: — Папа злой? Я чуть не упала от услышанного и у меня перехватило дыхание. Ноа сказал всего два слова за два с половиной месяца моего пребывания в этой семье и теперь он выбрал вечер своего третьего дня рождения для такого вопроса. Я подождала, пока пройдет мой первоначальный шок, прежде чем облизнуть губы и приблизиться к мальчику, медленно опускаясь к нему. Ноа стоял возле нашей с Алфи постели, перебирая пальцами ворс пледа. Я села на край кровати, усадив Ноа рядом, точно напротив меня, вглядываясь в его тревожное лицо. Он крутил в руках мяч, слегка подкидывая его. —Кто тебе сказал? — это не могло быть тем, что он решил для себя, как я думала. Он был слишком мал, чтобы рассуждать так глубоко. — Мама, — его голос был трепещущим шепотом и мое сердце сжалось. Он по-прежнему не смотрел на меня, только на мяч, обводя глазами разноцветные линии. — Что она сказала, твоя мама? — Папа злой. Я закусила губу, пытаясь решить, что сказать. — И все? Ты знаешь, почему? Ноа тянул время, швырнув мяч в стену и, сбегав за ним, он снова вернулся на постель, карабкаясь по матрасу. Он поднял глаза, встретившись со мной взглядом. Очевидно, Ноа достаточно доверял мне, чтобы задать этот вопрос — вопрос, который, должно быть, тяжким грузом лежал на его детских плечах все эти месяцы. Истина была исключена. И если быть честной, я не знала, как правдиво ответить на его вопрос. Все, что я знала, это то, что Ноа заслужил счастливое детство после всего, через что он прошел. Ложь была скользкой дорожкой, но я не знала всей правды. Для меня Алфи был неплохим, но был ли он таким же для Ноа, другой вопрос. — Обидел маму, — я закусила губу, пытаясь понять, что он только что сказал. — Обидел. Маму. Обидел. Он, — мальчик указал в сторону двери, очевидно, ассоциируя Алфи. — Твой папа обидел маму?! — я постаралась сохранить свой голос от тревоги, но у меня не вышло. — Как он ее обидел? Что он сделал? Ноа вытянул руку и, сжав ее в кулак, сцепил зубы, изображая хватку. — Маму… — он повторил этот жест, указывая на свое горло, обвивая его руками, — маму так. — Нет, — прошептала я в беспомощности. — Нет, Ноа… Этого не может быть, — это была правда или ложь? Правда или ложь, которая может разрушить нашу семью. — Ты видел это? — Ноа кивнул, сглатывая неведомый мне ком, и его плечи опустились. Неужели он видел смерть своей матери? И действительно ли она произошла от рук Алфи так, как это изобразил Ноа. Мистер Соломонс задушил свою жену?.. — А твой братик? Его звали Джозеф, верно? Ноа слез с постели и потянул меня за руку. Мы вышли в коридор слыша музыку и голоса внизу, направляясь к кабинету Алфи. Мальчик толкнул дверь и, подбежав к столу, ловко потянул на себя ящик, выуживая оттуда жестяную коробку, в которой хранились фотографии и другие личные вещи моего мужа. Ноа отыскал нужную фотографию и протянул ее мне. — Джо. Я опустилась в кресло и посадила Ноа к себе на колени. На снимке с широко раскрытыми светлыми глазами был изображен крошечный мальчик в коляске, в окружении игрушек и кукол, черты которого были так схожи с чертами Алфи. Припухлые губы являлись изюминкой — Джозеф был маленькой копией своего отца. Неестественный цвет кожи малыша заставил меня насторожиться — посмертный снимок ребенка заставил мои внутренности перевернуться. Ноа прижал фотографию к своему телу и на данный момент он казался довольным. Я почувствовала себя дурно, увидев как Ноа касается губами снимка. Внутри меня все похолодело, под ложечкой странно засосало, когда Ноа поцеловал брата. — Джо, — тихо сказал он, заглядывая в изображение — это стало концом и я рванула в уборную, опускаясь над раковиной. Меня стало рвать, слишком неистово, чтобы я смогла остановить нескончаемые позывы, скрываясь от любопытных глаз Ноа. Я уставилась на себя в зеркало, чувствуя ладошку мальчика на своем бедре. «Нет! Этого не может быть! Только не сейчас!» — слезы ужаса и неподдельного страха хлынули из моих глаз, когда я позволила себе признаться в том, что жду ребенка. Это стало внезапным осознанием, рухнувшим на меня, и я заплакала сильнее. Алфи убил свою жену, убил своего сына. Что, если он примется за меня, когда наиграется? После того, как я справилась со своим состоянием, мы с Ноа пошли в кабинет Алфи, вернув все на свои места. Поцеловав висок Ноа, я поднялась на ноги и мы вернулись к столу. Дрожь разрывала меня на части и я не имела представления о том, что делать дальше. POV/АЛФИ Когда мы сидели за столом, ужиная, одна неприятная тема была определенно закрыта: Дафна. Слишком много ее присутствия задерживалось в этих стенах. Дядя Ицхак, как ястреб, следил за мной и Голдой. — Когда ты собираешься благословить нас еще одним внуком, Альфред? Голда, опустившись рядом со мной с довольно-таки вялым видом, подавилась глотком чистой воды. Ноа перевел взгляд с моей жены на меня, сидя на полу в куче подаренных ему игрушек. Я не уверен, что он понял. — Я благословляю тебя внуком со дня на день, — многозначительно сказал дядя Ицхак, указывая на Голду. — Роди Алфи сына. Это скрепит ваш брак. Голда побелела и когда я сжал ее руку, то почувствовал, какая она холодная и влажная. Я медленно отложил вилку и нож. Вена пульсировала у меня на виске. Коснувшись Голды под столом, я собрал все свое терпение. — Мы работаем над этим — медленно, но верно. — Ты должен помнить о своей молодой жене, — сказал мне отец, прежде чем я вернулся к еде. Продолжение родословной было чем-то глубоко укоренившимся в каждой еврейской семье. — Я доволен тем, что сейчас у нас есть Ноа, — быстро сказал я и Голда сделала еще один глоток воды, прикрывая глаза. — Сейчас, а что будет через несколько лет?***
Было трудно подавить свое раздражение во время ужина, поэтому я почувствовал облегчение, когда все наконец ушли. После того, как я проверил свои дела, то нашел Ноа в дверях нашей с Голдой спальни. Она сидела перед зеркалом, распуская волосы, пока мальчик качался на двери. — Ты не мог бы уложить Ноа? Я не был уверен, что правильно ее расслышал, потому что сталь в ее голосе заставила меня поежиться. Я подошел к Голде, затем посмотрел мимо нее на кровать. Ноа уже был в пижаме и сидел на одеяле, гладя Вуди. — Собакам не место в постели, — это было мнение, которого я придерживался, но у меня не было сил вышвырнуть Вудфорда. — Хочешь, чтобы папа прочитал тебе сказку на ночь? Ноа кивнул. Он выглядел нерешительным. Я встретил ледяной взгляд Голды, задаваясь вопросом, что произошло. Она натянуто улыбнулась. Я наклонился и коротко поцеловал ее, прежде чем пойти в кровать. Брови Ноа нахмурились. Я опустился рядом с ним и схватил книжку с тумбочки. — Моя Голда! — заявил он, указывая на Голду, поджав зубы в собственническом жесте. Я отложил книгу, пытаясь взять себя в руки от восторга. Я скучал по голосу Ноа, даже если он задавал трудные вопросы. До сих пор я избегал физической близости с Голдой перед ним, опасаясь, что это может его расстроить. — И моя. — Твоя? — он выглядел любопытным. Я погладил его по голове. — Твоя и моя, потому что она нам нравится, наша Голда. — А мама? Глядя в его карие глаза, глаза Дафны, я ничего не мог сделать, кроме как солгать. — Она тоже мне нравилась, — было время, когда это утверждение являлось действительностью. Сначала она мне нравилась, пока, в конце концов, не остались только обиды и мой умерший сын. — Я хочу к маме, — от его признания у меня пересохло во рту. Конечно, я знал, что Ноа скучал по ней, даже если она не заботилась о нем и Джозефе в последние несколько месяцев своей жизни. — Я знаю, — я прижал его к своей груди, надеясь, что он не отступит. И он этого не сделал. Ноа позволил мне поддержать его и один только этот маленький жест был величайшим подарком, который я только мог себе представить. Я был рад, что он не спросил, скучаю ли я по ней тоже. Одной лжи было достаточно. — Убил, — тихо сказал он, указав на меня пальцем, — Ты убил маму, — и Голда, вскочив со стула, бросилась в ванную комнату, за которым я услышал несколько громких всплесков. Моя рука замерла на его макушке: — Ложь, — мой голос звучал странно для моих собственных ушей. Я всегда сохранял хладнокровие, но сейчас был готов сорваться с цепи. — Ничего подобного. Все во мне упало. Голда слышала и я вряд ли смогу оправдаться перед тем, что было сказано младенцем. — Ложь, — вторил я на вопросительный взгляд моего сына, который видел нас в ту ночь с Дафной. Я убил ее на глазах у Ноа. — Это ложь, ты слышишь? Ноа отрицательно замотал головой и я предупреждающе вытянул указательный палец. — Спать. Он лег на подушку и я встал с постели, отправляясь в уборную, обнаружив Голду над раковиной, со слезами и тянущейся полоской слюны. Увидев меня, она вытерла ее рукой и вжалась в угол. Я постарался вести себя непринужденно, будто и не слышал слов Ноа: — Как ты? Все прошло? Она задумчиво сузила глаза. Я хотел сказать еще кое-что. То, что о чем я догадывался в последние дни, ровно как и Голда. Она двигалась от меня по стене, часто и быстро дыша, как загнанная в угол клетки. — Что с тобой, м? Тошнит, я слышу по утрам, звукоизоляция никудышная, а? Твое ночное платье стало тесновато, нет? Голда молчала, отрицательно качая головой. — Нет? — я сделал шаг к ней и она замерла, вжавшись в стену, позволив мне поднять ее ночнушку и обвести неестественно округлый низ ее стройного живота. — Ты думаешь я слепой, м? Ничего не вижу и не слышу. Нет крови, нет тряпок, а теперь это, — я ткнул пальцем и Голда скривилась. — Роешься в моем белье? Я хмыкнул, задев ее подбородок: — В этом нет нужды. Все и так очевидно. Ты беременна, миссис Соломонс, — притянув ее к себе за предплечье, я коснулся губами ее уха. — Теперь мы повязаны, так что давай без детских глупостей, идет?