***
Спустя два месяца POV/АЛФИ Руби протянула мне сигарету. — Ты решила выебать меня во всех смыслах, детка? Я нихрена не сказал, ни слова. Я сел в кровати, втягивая дым — моя ухмылка сводила Руби с ума. — Ты назвал меня Голдой! Дважды, пока кончал мне в задницу. Как бы тебе понравилось, если бы я назвала тебя Рафаэлем или Генри, мать его за ногу? Я покачал головой и подавил зевок, хоть и чувствовал себя самым последним выблядком на свете, но шанс побыть с Руби, которая знала все мои «хотелки» был слишком хорош, чтобы его упускать. По крайней мере, так я говорил самому себе, хотя на самом деле прекрасно знал, что Руби была предлогом. Предлогом, чтобы не возвращаться к жене, которая избегала меня второй месяц. — Мы все из одного племени — Соломонсы. Я бы не обиделся, так? Что-то внутри ругало меня, говорило, что я, блять, не должен находиться здесь, в борделе. Если Голда заподозрит меня в неверности, это вызовет дополнительную плохую кровь. Руби встала с кровати и, вытянув из-под кровати таз с водой, без какой-либо скованности опустилась в него ягодицами, все еще алыми и со следами моих рук. Она вздохнула, запуская ладонь между ног: — Что у тебя с женой? Я нахмурился, зажимая сигарету губами, протягивая руки к умывальнику. — Ничего. Ничего хорошего: живем, мало помалу, как дядя с племянницей, да. До меня доносились всплески. — Подай мыло, Алфи. Я протянул Руби жалкий обмылок, смывая со своего пришествия следы измены, щурясь от дыма. — Из-за ребенка? Я вздохнул, обмывая уже скулы и шею: те места, которые, обычно сильнее всего впитывали запах женских духов. — Из-за него. Руби поднялась на ноги, обматываясь полотенцем. Я похлопал по простыням: — Иди сюда, маленькая потаскушка. Я выдам тебе в рот, прежде чем уйти. Толкая Руби на постель, слушая ее сумасшедший смех и взбираясь к ее лицу, я знал, что сегодня должен быть дома. В священную субботу я был обязан находиться с семьей, делить постель с женой и, чтобы оправдать свое отсутствие, мне придется что-нибудь придумать. POV/ГОЛДА Галит готовила все утро и ароматы, исходившие из кухни, сводили с ума собравшуюся в столовой семью Алфи. Дядя Ицхак и его жена Ревиталь уже были в гостиной, нарядные и полные гордости за прекрасный уют, который я смогла создать вокруг. Когда-то этот большой, отдельно стоящий особняк в стиле Тюдоров с четырьмя спальнями, огромным садом и просторными ванными комнатами казался мне холодным замком, из которого мне хотелось сбежать. И только по прошествии времени, когда я четко осознала, что бежать мне уже некуда, у меня получилось взять себя в руки и наполнить это место теплом. Лондон, по мере наступления весны, больше не казался мне таким мрачным и сырым. Мне нравилось слушать пение птиц за окном, что гнездились в саду; вдыхать ароматы цветущих вишен и яблонь; греться на солнышке в гамаке у патио вместе с Ноа. А вот и он, что пробегая мимо, нежно поцеловал меня в щеку. — Мамочка! — прекрасное слово, которое он выучил совсем недавно, что теперь стойко вошло в его обиход. Я успела только мягко прижать его к себе, прежде чем Ноа завизжал от надвигающихся на него двоюродных сестер, которые теперь проводили у нас праздники, выходные и каникулы. Такова была инициатива Алфи и я ее полностью поддерживала. Девочки были моим спасением от тоски и уныния после того, как я потеряла ребенка. А я была их спасательным кругом от общества бесноватых родителей. Алфи оправился от потери гораздо быстрее и целиком ушел в работу. Увы, но с тех пор у меня ни разу не получилось принять его проявления любви без вздрагиваний. Я знала, что он убил свою жену, и он знал, что я живу с этим знанием, напрочь игнорируя его. Конечно, мы не занимались любовью. Я старалась вообще не прикасаться к Алфи без надобности и вскоре он перенял мою манеру. Чаще всего его первые поползновения вновь перейти к более интимным отношениям обрубались мною с плеча. Я притворялась ритуально нечистой, спящей, больной и уставшей, и Алфи откатывал к своей половине постели, нарочито вздыхая. Иногда он проявлял настойчивость, решив, что это то, что нам нужно в замешательстве из-за утраты. Небрежно целуя меня в шею и щеки, маневрируя вокруг моих плеч и ключиц, Алфи пресловуто задирал мое ночное платье, сжимая ягодицы или грудь. Медленно, но верно, он протискивался между моих ног, нарочно навалившись всем весом, стаскивая с меня белье. «Алфи, пожалуйста, прекрати…» — шептала я, потому что мозг каждый раз генерировал факт того, что ласкающий меня мужчина убил свою первую жену, вызывая тяжесть под ложечкой. Мой взгляд невольно скользнул к Генри, который благодарно улыбнулся, когда я предложила ему бокал виски. — Все в порядке, милая? Я кивнула, услышав, как подъехала очередная машина в надежде, что это будет Алфи: — Конечно. Генри улыбнулся мне. — Отличное платье. Ты выглядишь великолепно. Я заглянула в его серые глаза, которые были отзеркалены у моего мужа, но Генри, с его безупречным обаянием и белоснежной улыбкой, был для меня далек. Они были как близнецы, только с разницей в пару лет и тем неустойчивым темпераментом, который нравился девушкам. Оба одного роста, размера и схожей внешности. Волосы темные, густые и всегда уложены с легкой небрежностью. Отдельное — глаза с той тонкой поволокой, что цепляла женщин как на рыболовный крючок. А опасный гангстерский вид только добавлял им привлекательности. — Спасибо, — моя благодарность была скромной. — Не за что, дорогая. Ты выбрала более свободный фасон — неужели Алфи, негодник, скрывает от нас благую новость? — поинтересовался Генри, встав чуть позади меня, положив руку мне на плечо. Я отмахнулась: — Нет, пока нет. Мне нужно больше времени, чтобы прийти в себя, как оказалось. Он сделал глоток виски. — Понимаю. — Все уже здесь, кроме главы вашей маленькой семьи? — раздался голос матери Алфи. — Здравствуй, Голда! Я обернулась и угодила в объятия Авиталь Соломонс, которая крепко прижала меня к себе и мягко поцеловала в щеку. На самом деле эта женщина оказала мне колоссальную помощь: она переехала к нам на целую неделю, присматривала за Ноа и заботилась обо мне, позволив выплакать столько слез, сколько мне хотелось бы. Она поддерживала меня словом и чаем с медом, рассказывая о подобном опыте. — Как ты, девочка? Выглядишь превосходно! Появился румянец и блеск в глазах, — она задела мою щеку и я увела взор, прежде чем обратиться к Генри: — Где твой несносный младший брат? Он снова выказывает неуважение. Генри пожал плечами и вышел в большой вестибюль. Через несколько секунд я увидела, как он и Олли выбрались на улицу, подпаливая сигареты. Авива восхищенно огляделась. — Здесь стало гораздо уютнее, Голда. Я поцеловала сестру Алфи в щеку. — Проходите, скоро будет подан обед. Девочки Ривы смеялись и шутили, включая граммофон, и я улыбнулась, закусив губу — Алфи просил их его не трогать. Девочки любили слушать песни более современные, во время которых можно подвигаться, подрыгать руками и ногами. Алфи называл эти песни бесовщиной, не понимая, в чем заключается эстетика беспорядочных сокращений. Мне нравилась такая музыка, в отличие от опер, которые предпочитал мой муж. Я прошла в сад и была благодарна за то, что наконец сделала глоток своего прохладного сладкого белого вина. Рива сидела на садовом стуле, потягивая красное вино, отчего по ее шее и щекам поплыли розовые пятна. Достопочтенно опьянев, она пусто улыбнулась мне, подпаляя сигарету. Ее живот был достаточно большой, по которому она провела рукой, прежде чем убрать с верхней губы полоску от напитка и затянуться. — Как дела? — я присела рядом с Ривой и некоторое время мы болтали, но я знала, что она следит за Генри, за каждым его шагом, прорезая его спину. — Ты знаешь, хорошо, Голда, — она сделала глоток. — А у тебя? Говорят, Алфи был долгое время не в себе из-за твоей «простуды», но мне так не показалось. Он ведь так же жизнерадостно смеялся и стрелял глазками налево и направо в своей пекарне. Не то, чтобы ему наплевать… Я прикусила губу. Рива сказала это нарочно, вероятно, из-за того, что девочки все меньше и меньше признавали ее авторитет, перетекая на мою сторону. Ее голос звучал достаточно громко, чтобы Генри и Олли приблизились к нам с расчетом на дружескую беседу. Но я понимала разочарование Ривы в собственной жизни, натянуто улыбаясь. Что-то во взглядах Генри и Олли не давало мне расслабиться. Эти двое знали то, о чем я даже не могла догадаться. — Когда нам ждать Алфи-младшего? — поинтересовался Олли. Я фыркнула и небрежно пожала плечами: — Когда мы с Алфи будем готовы. Олли и Генри переглянулись. — Роди-ка и ты поскорее, дорогая, пока твоего мужа не утащила за яйца какая-нибудь потаскуха, — язвительно сказала Рива и я почувствовала укол гнева по отношению к ней. — Зачем? Чтобы стать как ты? — вырвалось из меня, когда мы поднялись на ноги. Алфи все еще не было, когда экономка стала подавать обед. Где бы он ни был, я уверена, что он не позволит себе лишнего. Рива отпила еще вина. — Ох, кого мы из себя возомнили со своими гребаными семейными обедами! Как ты смеешь смотреть на меня свысока, заигрывая с моим мужем? Думаешь, я не вижу? Я отхлебнула сока и покраснела, потому что десяток пар глаз обратились в нашу сторону. И дернул меня черт открыть рот. — Что ж, позволь мне сказать тебе кое-что, юная леди, — Рива поставила бокал на садовый столик и Генри грубо заставил ее замолчать. — Я знаю, что ты хочешь моего мужа. Алфи — яловый бык, а сроки поджимают, да? Я была готова провалиться, следя за длинным пальцем Ривы, лак на ногтях облупился, а руки потрескались и выглядели болезненными. Генри, удерживая жену, злобно сказал.— Заткнись, Рива, или я вышвырну тебя отсюда своими руками, клянусь. Обед был нещадно испорчен. О каких сроках шла речь? И самое главное — где Алфи?! POV/АЛФИ Руби лежала посередине кровати, размахивая ногами в воздухе. — Я бы хотела, чтобы ты просто выслушал меня, Алфи, — голос ее был тяжелым от раздражения, потому что она думала, что я все еще не вник в ее слова, поправляя запонки рубашки. — Я услышал тебя с первого раза, блять, Руби. Не нуди, ага? Снаружи подъехал автомобиль, и я театрально вздохнул. — Мне нужно ехать. Руби взъерошилась: — Ты слышал, что я тебе только что сказала? Они привезли около тонны кокаина и теперь торгуют им повсюду! Я кивнул. — И все хорошо, верно? Кокаин поможет расслабиться и клиентам и девочкам. — Да, хорошо, но ты бы знал, кто его принимает за пределами… Я заставил Руби заткнуться жестом. — Это не моя забота, за исключением того, что Коэны теперь должны мне много денег, и после неоднократных просьб об оплате, да, а также возмутительных и наглых оправданий, они получат то, что я называю строгим предупреждением.***
Войдя в сумрак доков, я, как обычно, курил сигарету, высматривая братьев — Авраама и Аарона, увидев меня которые, оба замерли. Меня не должно было быть здесь. Сегодня я мог бы находиться с женой, семьей и почтенно лакать вино. Я ухмыльнулся: — Как дела, мальчики? Они одновременно пожали плечами. — Привезли новую партию. Хочешь попробовать? Я махнул рукой: — Да, если эта хуетень поднимет мне настроение, а то в последнее время мои семейные дела идут дерьмово, так. Аарон, младший и менее скованный, ухмыльнулся: — Я слышал у тебя молоденькая жена. Крошка не справляется с супружескими обязанностями? Я рассмеялся, искренним дружеским смехом, который расслабил братьев. — Вроде того. К слову, сколько вы готовы заплатить сегодня? В кармане пальто я держал набор кастетов. Они были изготовлены на заказ и снабжены шипами, способные нанести большой урон за минимальное время. Авраам дружелюбно хлопнул меня рукой по плечу. — У нас тридцать штук. Стоило признать, он был крупным парнем, но его присутствие не могло меня запугать. — Сходи и принеси, Аарон. — он кивнул брату и тот степенно пошел прочь. Авраам знал, что произойдет, и приготовился. Он облажался, он знал это, но его брат не был самым острым ножом в ящике стола, и он хотел защитить его. — И все-таки, что у тебя с женой, приятель? Я расслабил плечи: — Ничего особенного. Я убил первую, задушил ее, голыми руками, как цыпленка, и вторая об этом знает. Забавно наблюдать за ней, когда она подает мне чашку чая: я вижу страх в ее красивых глазах, да. Я вытащил руку из кармана и набросился на Авраама со всей силой, на которую был способен. Аарон попытался вмешаться, но я повалил его на землю. Я содрал шкуру с лица Авраама менее чем за две минуты. Затем, как только он упал на пол, я повернулся к Аарону и ухмыльнулся ему, прежде чем отделать его, выплескивая все свое напряжение и гнев. Собрав свои деньги, я склонился к лицу старшего парня: — Не обижайся, сынок, но не забудь в будущем платить до последней копейки, если хочешь продолжать вести со мной дела, ладно?