Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ Подъехав к собственному дому, я был объективно впечатлен, несмотря на то, что это строение было моим ебучим обиталищем на протяжении многих лет. Это место — альтернатива тому жилищу в Ист-Энде с черепичной крышей и старомодным камином, с которого я начинал, когда женился на Дафне. Я всегда напоминал себе о том, что однажды получу нечто больше, вроде того, что сейчас устремлялось напротив меня с четкими линиями, гаражом и более или менее ухоженным палисадником. Если бы Дафна не была такой грязной стервой, этот огромный особняк не выглядел бы дерьмовой дырой, как снаружи, так и изнутри. Вклад в недвижимость — идеальный способ отмывания денег от грабежей и наркотиков. Теперь по всей Англии у меня было понатыкано особняков и тех, которых не касалась рука Дафны, все еще выглядели безупречно в своем запущении, чем те, в которых мы жили постоянно. Возможно, ее нежелание следить за домом было во мне. Я не хотел возвращаться сюда, желая, чтобы ночь длилась вечно, и неважно на винокурне или в борделе. Да, дело было определено во мне и моем отношении к женщине. С Голдой, до того, как все пошло по пизде, я обычно позволял себе пару бокалов эля, а потом уходил, пожелав всем ублюдкам спокойной ночи. Я был счастлив вернуться домой к молодой жене, к нашей прекрасной постели и почти размеренной жизни. С Дафной я никогда не мог этого сделать, даже когда мальчики были совсем маленькими. Может быть, это была черта характера или чего-то в нем не хватало, я не знал. Дафна была моим большим безнадежным делом. С ней я был в ловушке, с рождением Ноа, которая стала сдавливать меня, как железная коробка. Джозеф являлся моим и маленьким глотком воздуха и дополнительными шипами у этих ебучих стен, которые вот-вот обещали задавить меня насмерть. Чем больше патологий находили детские врачи у моего младшего сына, вроде плохого сосательного и глотательного рефлексов, недобора в весе и прочее, тем меньше я хотел находиться рядом с женщиной, но тем крепче держали меня сами дети. Я ненавидел свою жизнь и все же не знал, что с этим делать. Что же касается Голды, то я искренне опасаюсь от нее подобных метаморфозов. Несмотря на то, что я хочу ее больше, чем кого-либо и когда-либо прежде, меня в принципе устраивает, что она не липнет ко мне после выкидыша и держится особняком. Потому что есть мужской мир, а есть женский. И у каждого свое отношение к случившемуся. Иногда, засыпая рядом с Голдой, я встречаю мысль, что мы больше нездоровы вместе, но если Ноа потеряет вторую мать — это станет концом света. Поправляя шляпу, я чувствовал необходимость подлечить эти отношения, сделать их более рациональными, ведущими хотя бы к двум или трем адекватным жизненным целям, а не к взаимному самоуничтожению. Воспитание Ноа в полноценной семье, рождение еще одного общего сына, чтобы поправить мое положение у власти за Камден и Ист-Сайд, и обретение хоть какого-то блядского покоя в мои-то годы через пресловутый секс и небольшое количество недобитой романтики. Все, что мне оставалось — это подбить клинья под Голду, нашу постель и ее «девочку». Дверь распахнулась и моя жена, увидев меня на пороге, впервые за долгое время приветливо улыбнулась. Я вошел в дом, умышленно потирая кончик носа разбитой костяшкой, чтобы оправдать свое отсутствие и исчерпать все ее вопросы одним жестом. — У тебя кровь! — воскликнула она, широко раскрыв глаза, и я отмахнулся. — Иди ко мне, — подозвал я ее и мы обнялись, снова впервые за несколько недель, прежде чем в ее руках оказалась коробочка с подвеской. Мои губы коснулись ее щеки, до того, как Голда вскинула глаза. Она выглядела прекрасно: ее волосы были теперь короче, опускаясь на плечи светлыми бликами, которые делали ее еще более утонченной, чем раньше. Голубые глаза сверкали на зимнем солнце, обрамленные длинными ресницами и изогнутыми бровями. — Подарок… а за что? «Вероятно, за чувство вины, что сидело во мне с тех пор, как я взялся за старое, милая, да, и изменил тебе четыре раза, три из которых с Руби и один раз с какой-то левой девкой» — крутилось у меня на языке. Я попытался улыбнуться, стягивая пальто: — За то, что я давненько тебя не радовал, так? Мне стоило больше находиться рядом все это время, да… Голда подняла брови: — Тебе нужно было справиться с этим так, как ты мог — каждый переносил потерю по-своему. Я покивал, потому что отчасти это было правдой, касаясь руки Голды, и она вновь не отпрянула. — Я должен был поддержать тебя, так? — сказал я, касаясь пальцами ее обручального кольца. Голда нахмурилась: — Ты поддерживал: возвращался с работы раньше, приносил мне что-то вкусное, пытался рассмешить, рассказывая забавные истории, — заглядывая в мои глаза, она с тревогой спросила: — Ты здоров, Алфи? Или, может, случилось что-то плохое? С кем ты подрался? Я вздохнул: — Так, проучил парочку кретинов, чтоб меня, взял их в оборот и невольно задержался. Что я пропустил? Голда последовала в столовую, поиграв плечами, рассматривая украшение. — Ничего интересного, если честно. Ты хочешь, чтобы этот чудесный цветок шиповника залечил мои раны? — Да, которые я вольно и невольно уже нанес тебе или нанесу, — я прикусил губу, поймав ее взгляд. — Этого не избежать, зная мой дурацкий нрав, шейфеле. Голда усмехнулась. К тому времени, когда я вошел в гостиную, то увидел, что Рива, как обычно, напилась до чертиков, и спала в углу дивана. Отекшая и небрежная — меня передернуло: абсолютное отражение покойной Дафны. Да, кажется, моя первая жена никогда не отпустит меня. Мои бесчисленные тети ворковали в гостиной у камина, а дети мирно рисовали, расстелившись на полу. В столовой я увидел, что мой отец и его братья уже ушли, но обычные прихлебатели все еще были там, включая Генри, который водил глазами по моему лицу. Да, самодовольный ублюдок догадался, что я хожу на левый берег. Обед подходил к завершению, а потому Ицхак и все остальные душевно беседовали, орудуя зубочистками и допивая свои напитки. Я поздоровался, пожал руку ему и всем мужчинам в семье, поцеловал маму, прежде чем поднять на руки Ноа на перевес с Кейли. Я опустился за стол и, когда Голда поставила передо мной тарелку с едой, я ей улыбнулся: — Спасибо, дорогуша. Голда улыбнулась в ответ и Генри ухмыльнулся на это. Он завидовал моей женитьбе, как и душевному спокойствию, с чего-то решив, что я обрел его насовсем. Говядина была мягкой, а салат хрустящим, и, наблюдая, как Ноа рисует, лежа на животе, болтая ногами, я почувствовал покой. Он был само очарование и маленький Брахма рядом с Голдой, а девочки Генри — они просто боготворили ее. Голда следила за тем, чтобы их волосы были идеальными и чистыми. Она купала их каждый вечер, если трио проводило у нас выходные. Голда читала всем четверым книжки, устраивала забавные ночевки. Именно она создала то непревзойденное убежище, когда пьянство Ривы и насилие Генри стали для них невыносимыми. Я заметил взор брата: как бы он ни был благодарен Голде за все это на словах, его завистливая природа также никуда не исчезла, я был в этом уверен. Дядя Ицхак начал рассказывать длинную запутанную историю о том, как он заработал свои первые деньги — естественно, нелегально. Наблюдая за тем, как он раскручивает сказку, я наконец расслабился, поглощая обед. Через часок все разойдутся и тогда я смогу приблизиться к Голде, чтобы попробовать растопить непробиваемый лед.