Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ Я обернул Ноа полотенцем и вытащил из ванны, вытирая краем его влажную мордашку. Девочки уже сидели на постелях и ели молоко с печеньем, одетые в махровые халаты и о чем-то спорили, пока Голда по очереди приводила в порядок их влажные волосы. Ноа, коснувшись босыми ногами ворса ковра, тут же рванул к кузинам, но я перехватил его в пустой попытке взобраться на кровать. Ему нравилось купаться. Вода успокаивала всех четверых, снижая их голоса и уменьшая степень возбуждения нервной системы. Кейла ластилась возле меня, как и всегда, как самая младшая и истосковавшаяся по вниманию отца. Я помог надеть ей носки, возвращаясь к Ноа, позволяя племяннице вскарабкиваться мне на спину. — Дядя Алфи… — тянула она, дурачась, выкручивая мои несчастные уши. Я поднял глаза на Голду, заметив, как она нежно поцеловала Еву в макушку. Моя жена действительно любит этих детей. Я мог представить, как она будет обожать нашего общего ребенка, которого я обязался зачать перед Ицхаком. Черт, каждый аспект моей сраной жизни был действительно продиктован какой-то ебанью. Мысленно вздохнув, я поправил пижаму Ноа. Если бы не трагедия, то в июле Голда родила бы своего первенца… Я поднялся с кровати. Вся эта семейная дребедень, казалось, будто была не по мне, но не в этом ли заключались драгоценные покой и счастье? — Так, ну все, негодники. Я выключаю свет. Кто не успеет забраться в постель, за тем придет наш Голиаф и утащит с собой в Ист-Энд к Сатане на ужин. Дети с визгом разбежались по кроватям. И даже вечно плаксивый Ноа освоился на новой кровати с паровозиком в руке. Я и не заметил, что он подрос и в своем взрослении продолжал игнорировать меня, так и не назвав папой. Я выключил свет и прикрыл дверь в спальню до того, как Голда, поправив одеяло у Ноа, крепко поцеловала его и всех девочек, выскользнув передо мной. Меня окутало жаром, когда ее ягодицы задели мой пах, стоило нам оказаться в проеме. Мне потребовалось мгновение, чтобы унять свое желание и природу источника возбуждения. — Мне нужно в ванну, — шепнул я, выпрямившись, и мой пульс участился, а рука рефлекторно схватила мою жену, прижимая ее к стене на резком выдохе. — И надолго? — спросила она низким голосом. — Нет, только не засыпай, идет? Она ухмыльнулась, оставляя меня, как последнего идиота, поправлять стояк в коридоре и осязать аромат духов на рецепторах. Вода зашумела, когда я встал под теплые струи, смывая с себя запах Руби. Я жадно намыливался, смывал пену и начинал заново, пытаясь смыть с себя грязь супружеской измены. Перед глазами стоял гребаный договор, в котором черным по белому было сказано, что все владения Ицхака Гершовича Лазоверта переходят Альфреду Соломонсу-младшему. Сюда входила винокурня, множество заведений и все то, что приносит моему дяде доход. В обмен на мальчика, которого я назову Алфи-младшим. Черт, я развязываю настоящую семейную войну, отголоски которой будут звенеть несколько поколений. Почистив зубы, пригладив волосы и обернув полотенце вокруг пояса, я направился в спальню. Голда настороженно посмотрела на меня. Мне нужно было быть рядом с ней, нужно, чтобы она избавила меня от этой чертовой тьмы. Я уронил полотенце, но Голда быстро увела глаза, чтобы не видеть меня нагим. Ее прежний томный лад утекал, как песок сквозь пальцы. Я скользнул под одеяло и приблизился к жене, пока ее тепло не просочилось в меня. Желая увидеть ее лицо, я схватил ее за бедро и перевернул. Голда не сопротивлялась. Я посмотрел на нее сверху вниз, когда она лежала на спине передо мной, а ее глаза отражали блеск моих. Я нуждался в ней еще ближе. Ближе. Еще ближе. — Шейфеле… — я потянулся к ее ночной рубашке, желая, чтобы этот барьер исчез, чувствуя необходимость в том, чтобы прильнуть к ее коже своей. Голда коснулась моей руки, останавливая. — Алфи, мы… — в ее голосе послышалась необоснованная тревога, и когда я встретился с ней взглядом, то же мерцало в ее голубых глазах. — Тебе не нужно меня бояться, детка, так? Да уж, ждать от Голды чего-нибудь сладкого было глупо, учитывая, с какой скоростью из нее выветрился напиток смелости. Было трудно признавать это, но она отвыкла от меня за эти семь с половиной недель. Почти два месяца никакой тесной близости, ничего из того, что делало нас супружеской парой. Все, что она пережила, те изменения с ее телом и организмом были для меня не столь осязаемы и травматичны, как для нее самой, и в этом был главный предмет расприй. — Позволь мне обнять тебя? — спросил я, заметив ее зажатую позу, граничащую с желанием и сблизиться и не подпускать никогда больше в жизни к своему чудесному телу. Я понимал больше, чем Голда думала, что повернулась ко мне со скрещенными на груди руками. — Если обнимешь, то больше не оставишь одну? — спросила она и ее глаза вопросительно округлились. — Клянусь. Наконец Голда позволила мне прижать ее к себе так тесно, как только я мог, накрыв одеялом пояс. Наши взгляды встретились. Все было как в первый раз: та же робость и скованность, нехватка взаимопонимания и надежды на хорошее. Я коснулся кончиком носа ее щеки и мягко потерся им, чтобы приблизиться губами к скуле. Очередь мягких поцелуев поспешила по ее лицу. Голда вздохнула, облизываясь, чтобы сказать: — Я скучала по тебе. Мои брови невольно сошлись: — Я дома каждый вечер, милая. Когда ты-таки успела соскучиться? Она пожала плечами: — Да, ты дома каждый вечер, только не со мной, с тех пор, как мы вернулись из Лутона в Камден тем утром. Слишком абстрактно и далеко друг от друга. Я поцеловал ее в уголок уха. — Прости меня, если я был так нужен. Но, мне казалось, что я себя исчерпал с этими бессмысленными клише, вроде «у нас еще будут дети», «так было угодно Всевышнему». Я не хотел, чтобы ты возненавидела меня, славная, поэтому жался к тени, пытаясь раствориться в ней и не мучить тебя, так? Голда фыркнула, слезы вновь подступили к ее глазам, превратив их в озера. Я придвинулся к ее губам. — Не плачь, сладенькая моя, — это звучало так сухо и скупо из моих уст, но я ничего не мог с собой поделать. — Я действительно сожалею. Но ты же знаешь, что отчаяние — хуже смерти. Голда слизнула слезу, кивая опущенной головой — чувство вины просело в ней, как подтаявший снег. Я стер каплю с ее подбородка, убирая светлые волосы с красивого лица. — Что нам остается, любовь моя? — мой голос звучал тихо, и глаза Голды осветились, потому что она искала ответы, парящие в вере, в которой я искал утешения, как и Голда, разбредаясь по синагоге. — Следовать заповедям, первая из которых велит нам не отчаиваться и продолжать попытки наполнить эту землю. У тебя будет мое продолжение, когда все вокруг рухнет. Голда улыбнулась, осмыслив суть сказанного мной. — Ты правда хочешь ребенка от меня? Я поднял брови в положительном жесте. А что мне оставалось делать? Я хотел власть, чертову власть, к которой, блять, шел годами! И теперь, чтобы получить ее, я должен привести в мир еще одного Ноа с той женщиной, которая сейчас скромно закусила губу, прежде чем позволить мне еще один поцелуй. — Тогда что было раньше? Зачем была та настойка? Я покачал головой: — Не будь со мной так строга, Голда, ладно? Я лишь боялся обременять тебя, да? Ноа — был такой трудной работой, а ты еще такая юная, — мои руки опустились на ее плечи, скользящим трепетом собравшим ее мурашки. — Я не смог противостоять ходу природы, верно? Голда резко схватила воздух от посетившего ее предположения: — Что если… Я перехватил ее, опустив указательный палец на уста. — Ш-ш-ш… Нет, шейфеле, это случилось не из-за настоя. Я советовался с доктором — эти травы сбивают цикл, всего-навсего. Но ты забеременела до того, как они начали наводить беспорядок. Я все думаю, не в первую ли нашу ночь, м?.. — я подмигнул Голде и она смутившись, рассмеялась. Я улыбнулся. Моя умелая ложь была бесспорным победителем. Ничто иное не подействовало на летальный исход ее беременности так сильно, как травы, заключенные в темном стекле. Ни наши разговоры о смерти моей жены с выстроившейся стеной недоверия, ни бокал красного вина, ни беспардонный секс с дерзким глубоким проникновением не подкосили Голду и ее женский дух так, как та желтая ядовитая жидкость, вызывавшая редкие сокращения матки еще тогда, когда в нашем браке царила едва ли не идиллия. Но я не мог признаться даже самому себе, что трагедия — полностью бумеранг моих действий, который ударил меня в спину с такой неистовой силой, что я потерял возможность дышать, стоило правде из уст доктора обрушиться на меня. С той секунды мои поползновения приблизиться к Голде сошли на нет. Я не позволял себе касаться ее лишний раз в тактильном и сексуальном плане. Когда я делал это, полученная пуля истины в кабинете врача оттаскивала меня от Голды невидимыми тисками совести или чем-то подобной ей. Руби Лурье снова стала бездонным резервуаром для моих всплесков. Никаких чувств к кувшину, куда я сливал свое семя с примесью гнева на собственное эго. Впервые в жизни я полюбил кого-то, действительно полюбил Голду, и не исключительно в сексуальном плане. С юности, я был в восторге от женского общества и пытался засунуть свой член в самое большое количество отверстий. Это как вид спорта, где нужно пробежать как можно больше дистанций и финишировать победителем, чтобы отправиться покорять очередной Олимп. Всю свою жизнь я знал, что девяносто пять процентов секса было в голове. И по мере взросления мое либидо должно было пойти на спад. Но я становился старше, а мои женщины — моложе, что, с другой точки зрения, не имело никакой логики. Я поцеловал Голду в висок, скулу и щеку, почти по-отечески, прежде чем слияние губ поглотило нас в свой омут. В чреде жадных ласк ее руки вскинулись сами собой — Голда позволила мне снять ее ночную рубашку через голову, оставшись в одних белых трусиках. Мои глаза скользнули по ее прекрасной груди, по тому, как напряглись ее розовые соски. Я провел пальцем по поясу ее белья, но она замерла и, наверное, делала правильно. Было бы лучше, если бы этот маленький барьер остался между нами еще на какое-то время. Ее живот был плоским и я был вновь готов захлебнуться от нехватки надежды, которую он вселял в той или иной степени, опускаясь на постель и утягивая Голду за собой. Наши грудные клетки соприкоснулись, но Голда держалась в подвешенном состоянии, словно опасаясь, что может причинить мне неудобства своим весом. Я крепче сжал ее спину, настойчиво притягивая ее к себе, выводя ладонью линию вдоль позвоночника к изгибу ее ягодиц, чтобы огладить. Сначала Голда была напряжена, но постепенно расслабилась, когда стало ясно, что я не буду принуждать ее. — Плохие воспоминания? — уточнил я, оглаживая ее ягодицы, подавляя желание грубо сжать или отвесить шлепок. — Разве твои ссадины не нуждаются в том, чтобы их обработать? — Голда сменила направление разговора, касаясь моих костяшек своими губами, отражая через этот маневр то, как она сильно скучала. Я прижался к ее губам мягким поцелуем, чувствуя, как насилие покидает мое тело. — Утром. Раны ничего не значили. Мои пальцы, увешанные кольцами, вновь вернулись к ее ягодицам, обдавая Голду прохладой, скользя по линии ее трусиков, время от времени проскальзывая под них. — Такая чертовски мягкая, а, — прошипел я с ухмылкой и Голда ахнула, когда мои пальцы нагло зарылись в ее волосы, выдержав мой взгляд полуприкрытыми глазами. Она опустилась к моей шее и я вздохнул от влажного языка, который вывел полосу к мочке уха. И где она только этому научилась? Голда подняла голову и слегка улыбнулась мне. Я хотел ее ближе, еще ближе. Моя рука обхватила ее задницу и слегка сжала, а средний палец задел ее складки сквозь ткань трусиков. Голда томно вздохнула, напрягшись на мне. Я внимательно следил за ней, пальпируя влагу на белье. Мой член шевельнулся, но прежний темный голод сменился более сдержанной потребностью. Так мокро. Она опустила глаза в явном смущении и я остановился, желая заглянуть в них. — Посмотри на меня, детка, — приказал я тверже, чем хотел. Глаза Голды метнулись вверх, полные волнения. Как она, блять, могла быть смущена, когда я хотел застонать от ебучего триумфа над реакцией ее тела на мои прикосновения? Какого черта она вообще стеснялась меня, своего мужа? Я знал каждую ее трещинку, заучил каждый шрам, но мы все еще были чужаками в одной постели, с общим нерожденным ребенком и обручальными кольцами. — Тебе стыдно из-за этого? — я провел пальцами по ее складкам, пропитанным влагой, скользким и источающим тот сладкий аромат ее средств ухода, и Голда дернула бедрами, ее губы раскрылись в задыхающемся стоне. Она была такой отзывчивой, как никогда, черт возьми, раньше. А эти волосы, когда я оттянул вниз полоску ее белья, они ебать как меня заводили своей невинной природой. Голда заметила мое любопытство и покраснела. — Не получилось воспользоваться воском… я… Я отмахнулся, увлекаясь ее губами: — Нахуй этот воск. Ты прекрасна. Я осторожно ласкал ее, позволяя ей привыкнуть к моим прикосновениям, чтобы она увидела, что я буду сдержан. То, что случилось в ту роковую ночь больше не повторится, и я делал все, чтобы вторить ей это без слов. Ее красивое лицо менялось, пока я вел ее все ближе и ближе к оргазму, а мои пальцы заливали ее соки и это было лучшее, что я мог себе представить. Когда мои ласки переместились к ее клитору, Голда начала дрожать, ее дыхание стало прерывистым, и я не сводил с нее глаз ни на одну секунду, пока она кончала на меня, выталкивая воздух из легких в мой приоткрытый рот. Я держал пальцы на ее пульсирующей «девочке», которая жаждала моего члена, чувствуя себя собственником. Жаль, она не сняла трусиков, чтобы прийти к истоме на мой член и одарить его волной сокращений. Голда прижалась лицом к моей щеке, крепко сжимая меня, пытаясь отдышаться. Кажется, она не прикасалась к себе все эти недели, все еще сотрясаясь в удовольствии. Я уткнулся носом в ее волосы, отодвигая свои потребности назад. Мне зверски хотелось уступить им, стянуть одеяло и войти в нее, но тогда все выйдет из-под контроля. Слишком много тьмы и яростной энергии, что пылали во мне. — Бля, ты такая мокрая, сладкая моя. Если бы ты знала, как сильно я хочу тебя прямо сейчас, ты бы убежала, да? — из меня вырвался резкий смех. Часть меня хотела, чтобы она убежала, чтобы я мог кинуться за ней и, поймав, швырнуть на кровать и взять без разговоров. Азарт охоты напоминал о себе. Голда приподнялась, осторожно сдвигая вниз одеяло, выпуская мой член, который тут же дернулся, коснувшись ее мягкой руки. Удовольствие пронзило меня. Я застонал, как пубертатный юнец, и все мое тело напряглось. Голда посмотрела на меня, напряжение волнами расходилось по ее телу. Я рефлекторно поддал бедрами вперед, чтобы подтолкнуть ее к тому, чтобы Голда взяла в руки мой нетерпеливый член. — Бля, — прошипел я, заметив, как она внимательно осмотрела его широко раскрытыми любопытными глазами, сияющими очарованием. Сука. Никто никогда так не смотрел на мой член, как на пришествие! Это было так чертовски очевидно, что она давненько не сталкивалась с моим «приятелем», не зная с какой стороны лучше подойти. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не запутаться пальцами в ее волосах и не направить ее голову вниз, чтобы погрузиться в ее соблазнительный рот. — Ты станешь моей смертью, Голда, чтоб меня, — пробормотал я. Голда быстро подняла взгляд, практически извиваясь от смущения. Ее голубые глаза встретились с моими и я просто хотел поцеловать ее, прижать к матрасу и показать ей, как быстро я могу привести ее ко второму оргазму. Я всегда желал женщин, но это был краткий всплеск интереса, вспышка, которая погасла так же быстро, как и появилась, но моя потребность в Голде разгорелась глубже, яростнее. Взгляд моей жены опустился на мою грудь, затем снова скользнул ниже. — Ты прожжешь его насквозь, любовь моя. Попробуй обхватить его своими руками, давай, детка, порадуй меня. Голда, облизнувшись, обвила ладонью головку и потянула вверх. Искры хлынули из моих глаз. — Ах, тише… — мои губы невольно растянулись в улыбке, пока я перемещал ее пальцы на основание. — Вот так… Вот сюда. Голда зажмурилась и протянула: — Ну извини… Каждый первый опыт, который я испытаю, будет с тобой, так что… — защищаясь, сказала она. Мне хотелось рассмеяться над тем, насколько она не обращала внимания на реальность ситуации. Я мягко потянул ее запястье к основанию, медленно взводя его вверх к головке и опуская вниз. — Я буду наслаждаться всем, что ты разделишь со мной в первый раз, — сказал я, проводя большим пальцем по разгоряченной щеке Голды. — Ты даже не представляешь, как сильно ты меня заводишь. Я поцеловал ее, желая попробовать ее сладость. Голда погладила меня по груди, разжигая животное желание, уже кипящее в моем теле. Я отпрянул: — Сегодня вечером ты спросила меня, приятно ли «это» женщине, так? Губы Голды приоткрылись, когда она повела рукой к головке члена, проводя по ней несколько круговых движений пальцами, облизывая губы, отчего мои внутренности сжались. — Мне нравится гладить его. Он такой широкий и так забавно уходит в бок. Почему? Я хотел всего, что она была готова дать, и даже больше, но только не разговоров о легкой кривизне моего члена. — Черт возьми, я не знаю. Он всегда был таким, — я сказал это так мягко, как только мог, желая добавить, что никто не жаловался. — Моя физиологическая особенность, ага? Я схватил ее за запястье, но не тянул, желая, чтобы она сделала это на своих условиях, и Голда повела ладонью по той самой легкой кривизне. Неуверенность промелькнула на ее лице. Я не понимал, как такая чудесная девушка, как она, могла стесняться показать себя. Ее тело было способно поставить самых дерзких мужчин на колени. В том числе и меня. Неужели дистанция между нами была такой непреодолимой? Она двигала рукой вверх и вниз, слишком осторожно, слишком медленно. Я откинулся на подушку, подавляя стон, закидывая руку за голову для лучшего угла обзора. Ее щеки порозовели от моего пристального внимания. Может быть, ей было бы легче, если бы я отвел взгляд, но я просто не мог не наслаждаться этим зрелищем. — Ты можешь взяться сильнее. Пальцы Голды стали крепче вокруг моего члена, но все еще не были такими твердыми, как я хотел или нуждался в этом. Сладкая пытка. — Сильнее. Он не упадет. Голда крепче сжала ладонь и увереннее провела по изгибу, мягко обнимая пальчиками головку. — Почему я не замечала раньше? И не чувствовала, что он… Все, чего я хотел — это кончить, но ее вопросы тормозили мои процессы. Я испустил усталый смех. — Потому что ты невнимательная, да? Стыд промелькнул на лице Голды и она вырвала руку, отводя глаза. — Я же не знала, — прошептала она пристыженным голосом. Ебена мать. Я разрывался смехом, потому что она действительно думала, что мой член был чем-то из ряда вон выходящим. Ей что, показать всех из Соломонсовской породы? Взяв Голду за руки, я потянул ее на себя, заставляя ее встретиться со мной взглядом. — Эй, — пробормотал я, удивленный спокойной нотой своего голоса, когда внутри я был близок к возгоранию. — А откуда ты знаешь, как должен выглядеть член, м? Голда шумно сглотнула, загнанная в угол вопросом. — Случайно увидела на «французских картинках» у дяди Барнетта в столе. Прости. — пробормотала она на выдохе. Я осторожно засмеялся, потому что мой член все еще был в ее ручонках. — Я дразнил тебя, глупая, а ты раскрыла мне все карты. Голда скрестила руки на груди, которые я тут же нежно развел с виноватым выражением лица. — Я знаю, что они стали намного меньше, — заметила Голда, возвращая мое внимание от груди к ее неуверенному лицу. Я улыбнулся, чувствуя под пальцами ее ребра и округлость полусфер, бережно обводя их. — Ты похудела, милая, но по-прежнему чертовски красивая, — мои мысли продолжали возвращаться к ее предыдущему вопросу. — Ты хочешь прикоснуться к нему губами сейчас? Голда быстро кивнула, облизывая неотразимые губы. Она была такой чертовски невинной, смотря на меня из-под длинных ресниц. Ее нерасторопность была пыткой и наслаждением. Я позволил ей исследовать меня так долго, как мог, прежде чем наши губы приоткрылись, а языки встретились, заставляя Голду расслабиться в поцелуе, и вскоре она это сделала. Я гладил ее тело, моя ладони медленно плавали по соблазнительной выпуклости ее бедер. Мои пальцы нырнули между. Голда остановилась, когда я провел кончиками пальцев по ее промежности. Мои прикосновения были легкими, напоминая себе, что для нее это снова было в новинку. Рычание застряло у меня в горле от шелковистого ощущения Голды. Мое дыхание стало прерывистым: — Коснись его губами, славная. Я продолжал дразнить ее чувствительную точку зная, что это снизит ее запреты, и оказался прав. Когда я приблизил Голду к оргазму, ее собственная рука сжала мой пенис крепче, чем раньше, но все еще слишком нежно. В то время как мои пальцы продолжали работать с ее «подружкой», я обхватил другой рукой ее ладонь, что сжимала мой член, и сильно сжал. Удивление отразилось на лице Голды от силы моей хватки, когда я показал ей, как надо ласкать меня. Я наблюдал за ней, пока она смотрела, как наши руки играются с моим членом. Я вздохнул, когда предэякулят образовал густую каплю, как у мальчика-пубертата. Голда задыхалась, почти отчаянно прижимая свою «девочку» к моим пальцам. — Алфи! — ее возглас перешел прямо к моему члену, который набух еще больше. Я помассировал ее клитор и Голда застонала, выдвинув свой зад назад, толкаясь против моей руки. Еще один оргазм в пользу моей жены. Голда, рухнув на постель, переводила дыхание, прежде чем проползти по кровати и остановиться точно напротив моего члена. Она наклонилась, приближая свои сухие губы к головке. Мои пальцы в ее волосах сжались и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не направить ее голову вниз. Голда замолчала с небольшим смешком, смущенно показывая пальцем. — Я не знаю, что делать. Блядь. Мой член дернулся. Голда рассмеялась, восстанавливая ритм сердца, на этот раз безудержно, и я не мог не усмехнуться. — Тебе нравится мучить меня, не так ли? Голда дунула на мой член, заставив меня снова дернуться. Я чувствовал себя чертовым подростком. — Я не думаю, что это называется минетом, верно? — спросил я, и Голда, игриво прикусив нижнюю губу, окинула меня взглядом полным озорства. Из меня вырвался смех. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал это… умиротворение. — Ты меня убьешь, солнце мое. «Солнце, да?» — уточнил я у себя. Меня понесло на розовые сантименты. Солнце?! Заведи сюда кого-нибудь из моей родни, вроде Генри или Олли, которые знали меня жестоким мудаком, умерли бы на месте от блядского «солнце». Ладно, это моя жена, моя постель и моя комната. Здесь я могу раскошелиться на мирскую чепуху. — Не смейся. Я не хочу сделать что-то не так! — потребовала Голда. — Так давай, я скажу тебе, что делать, славная ты моя? Голда покорно кивнула. Какая послушная, ты только посмотри. — Зубы за губы, так? Иначе не видать потом мне наследников, как своих ушей, да? Голда спрятала зубы, приоткрыв рот. — Ближе, — я потянул ее к себе так размеренно, как только мог, хватаясь за основание члена, придвигая его к Голде, — губы вокруг головки и никаких зубов, верно? Голда фыркнула самым недостойным образом, но потом замолчала. Я мог сказать, что она нервничала, чего, на самом деле, не должно было быть. Я знал, что у нее нет никакого опыта, и не ожидал, что она поразит меня своими навыками. Судя по тому, как мои яйца уже пульсировали, я бы, наверное, кончил, как только ее губы коснулись моего гребаного члена. Когда Голда не сдвинулась с места, я погладил ее по голове, пока не обхватил ее затылок. Наконец, Голда сомкнула губы вокруг моего начала и погрузила в рот. Вид этого зрелища был лучшим, что я когда-либо видел. — А теперь поводи вокруг него языком. Брови Голды нахмурились, когда она попыталась обойти мою толстую от бешеного прилива крови головку. — Да, вот так, хорошо, хорошо, — простонал я, — ты умница у меня. Она отпрянула, пробуя вкус смазки, которую собрала, и постепенно освоилась. Я дал ей необходимое время, позволив привыкнуть к запаху тела, желая, чтобы она научилась получать от этого удовольствие. — Возьми еще немного и подвигай головой вверх и вниз. О… Боже, — я стонал как последний ублюдок. — Блядь… Тише, детка. Тише. Ш-ш-ш… Спокойно и размеренно, не спеши, вот, вот так… да… Это было потрясающе. Голда вздрогнула, когда я надавил ей на затылок и уперся в заднюю часть горла. Она испугалась, закашлялась, глаза заслезились. — Блять, извини, милая, — прохрипел я, погладив ее губы, стерев злые слезы, прежде чем снова убрать руки за голову. Голда удивила меня тем, что прошлась языком по всей длине, от основания до головки, и остановилась. — Все правильно? — ее глаза с поволокой вскинулись. — Черт возьми, да. Она начала лизать мой член, как будто это было ебучее эскимо. — Я куплю тебе за это мороженое, — пошутил я и Голда улыбнулась. — Уже хочу кончить. Голда освободила меня и слюна потекла по ее подбородку. Она стыдливо стерла ее, заметив мой взгляд. — Что тебе нужно, чтобы я сделала? Я разрывался между желанием спустить ей на грудь или на губы, выбирая меньшее из зол. — Лечь и дать мне войти в тебя. Голда на секунду закусила губу, будто я подрывал ее планы. Если она выбрала этот способ, как метод контрацепции, то я был вынужден сказать, что он плох. Опустившись рядом, я подтянул ее к себе за бедра, перекидывая правое через мои собственные. Наши губы слились в поцелуе, когда я стал входить, раздвигая ее тугие стенки. — Ах… хм-м… — Голда сжала мой бок, — Алфи… — и я уменьшил напор, проникая степенно, не оставляя ее уста не на секунду. — Ш-ш-ш… потерпи, как только пройдёт головка сразу станет легче. Расслабься, нежная моя. — прошептал я ей в губы. Голда цеплялась за мою бочину, и мне ничего не оставалось, кроме как приподнять ее ногу выше для более удобного проникновения. — Вот так. Вот так… Девочка моя, папочка жутко хочет тебя. Ведь ты такая… такая, бля, охуенно узкая, да-а, — я шумно втянул носом воздух и задвигался напористей. — Сладенькая моя, — шептал я, — славная девочка с чертовски тугой «киской»! Тебе нравится ощущать меня внутри? Голда согласно проскулила, прикусывая губы. Безумно хотелось сорваться на бешеный ритм, но я только увеличил глубину проникновения, чувствуя, как начинает подходить. — О блядь, детка… — горячий поток хлынул из моего тела. Я матерился сквозь зубы, извергая семя, прикрыв глаза, содрогаясь от каждого толчка. Я простонал имя жены и мои бедра, наконец, замерли.