***
POV/АЛФИ Под утро мое состояние ухудшилось. Я даже не был уверен, почему: из-за отца или напоминания о младшем сыне. Испытав огромное количество эмоций за эту ночь, гнев был самым предпочтительным вариантом. Много лет я мечтал избавиться от родителя и сегодня мое желание исполнилось. Но это сделал кто-то другой. Кто? Кто, черт возьми? Кому понадобилась убивать Соломонса-старшего? Я бесконечно спрашивал себя, преодолевая знакомый узкий коридор собственного заведения. Насилие все еще горело в моих венах, стучало в висках, желая вырваться на свободу. Руби появилась на пороге своей комнаты: бледная и вялая. Протерев сонные глаза, она мрачно улыбнулась мне. — Не сегодня, Алфи, прошу тебя. Я знал, что за этим последует. — Снимай свой ебучий шелк, да? Не хочу ничего слышать. Глаза Руби блеснули мрачным страхом, но она не сдвинулась с места: — Алфи, пожалуйста… в другой раз. Руби стала терять границы, насколько я мог заметить, совершая пустую попытку закрыть передо мной дверь. Дверь моего блядского заведения. Особенно после того, как она поставила мне забавный ультиматум, прислав записку в Пекарню в эту пятницу. Эта шлюха пообещала позвонить ко мне домой, а затем пригрозила разоблачением перед Голдой. Я закрыл за собой дверь: — Повторяю для глухой — снимай свой чертов шелк, да? Я буду, черт возьми, сверху! Для меня ее угрозы были пылью. Она уже делала так. Звонила моей первой жене, рассказывала ей о моих связях, угрожала, развивая скандалы. Но если с Дафной это было пустяком, потому как я не боялся ее потерять, то с Голдой и ее остро развитой девичьей гордостью, которая не позволит ей проглотить эти вещи, наш брак, склеенный, как разбитая чашка, рухнет за наносекунды. Я знал, что должен заткнуть рот этой суке своевременно, иначе она станет одной из тех дамочек, которые доставляют больше проблем, чем пользы. У Руби был почти приличный ум: она превратила три свои обыкновенные, данные природой и ничем не отличающиеся от остальных дырки в настоящие золотые прииски. Чуть более десяти лет спустя, у этой девушки была сексуальная империя, и, честно говоря, она построила ее на мне, других Соломонсах и прочей еврейской знати, но начинала она с Энди Рахиновича — старого букмекера, друга дяди Ицхака, который стал первым платить ей за секс, а мне — за мою работу клерком. Ей нравилось глубокое и грязное проникновение с тех пор, как в четырнадцать лет она потеряла девственность с этим пожилым мужчиной, который был достаточно любезен, чтобы показать ей, чего поистине не хватало всем женщинам в этом мире. Энди показал ей, сколько удовольствия можно получить от секса без любви и даже привязанности. Он научил ее относится к половым актам так же, как относятся к ним мужчины — пришел, увидел, получил удовольствие. Она забеременела от него в пятнадцать и Энди первоначально пошел рысью, не оглядываясь на нее и совместное прошлое. Теперь он сидел за убийство и по своему желанию исправно переправлял их общему сыну деньги на содержание. Не то, чтобы Руби их не хватало — после расставания с человеком, который научил ее кончать и пользоваться телом, она пристрастилась к сексу и легкости бытия. Я апатично посмотрел на нее. Чего же стоила ее привязанность? Отдельная загадка. Она хотела моего присутствия в ее жизни на более длительной основе, как и Голда, в этом они были похожи, как сиамские близнецы. Но если последняя была моей законной женой, то Руби — всего лишь парочкой отверстий, после нескольких попутных совместных обедов в забегаловках и грязных трахов, решившая, что у нас полноценные отношения. Она стояла и смотрела на меня снизу вверх. Какие надежды питала Руби изо дня в день, зная, прекрасно зная, что я использую ее для своих физиологических целей? Что с ней вообще было не так? — Я знала, что эта твоя школьница никогда не сможет тебя удовлетворить, — дерзко заметила она и все медленно стало вставать на свои места: ревность, зависть и безответные чувства. — Не трогай мою маленькую жену, да? — она вздрогнула, когда я примкнул к ее шее, прикусывая пульсирующую венку — шлюх не целуют в губы. — А пока, окажи услугу, встань на колени. Я настроен поиметь тебя в рот. Руби вздрогнула — моя грубость возбудила ее. Ее соски сморщились, а губы приоткрылись, но она оттолкнула мое лицо. — Ты не можешь обращаться со мной, как с каким-то ничтожеством, я этого не потерплю, Алфи! Я притянул ее к себе теснее за густые волосы: — Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Руби была так близка к моему лицу, что я почувствовал ее дыхание. Она понимала. Прекрасно понимала. — Собралась рассказать о нас моей Голде? Руби изо всех сил пыталась покачать головой, но я держал ее, как в тисках. — Не смей угрожать мне, да? Потому что любой, кто делает это в мой адрес, заканчивает свою жизнь с пулей во лбу, без разницы — мужчина или женщина. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Руби облизнулась, совершая пустую попытку вырваться. Ее зеленые глаза помутнели от слез, когда я запустил руку в ее халат, чтобы сжать грудь. — На колени, да? Она ударила меня по лицу: — Уходи! — Ах, ты, блять, сука! — разозлился я, растерявшись от пощечины, роняя Руби на постель, резко подтягивая к себе за ноги. Она ушиблась головой, сжимая затылок руками. — Нет! Неет, пожалуйста! — она пинала меня ногами и я дважды ударил ее по лицу ладонью, оставляя красные следы от колец на щеке. — Заткнись! Ты, гребаная шалава, не в праве решать, когда мне браться за тебя! — ругался я. — Не смей поднимать на меня ни руку, ни ногу! Или я тебе переломаю их нахуй! Я схватил ее за ткань халата, оторвав почти все верхние пуговицы, вновь толкая Руби на постель. Я осмотрел ее грудь сквозь ткань тонкого кружевного бюстгальтера. — Где твоя грудь? Покажи мне ее, мать твою! Руби отрицательно замотала головой, но не заплакала. Жизнь закалила ее от бесполезной влаги. Я сам задрал ее белье и сжал в ладони правую полусферу, а после примкнул к ней, оставляя жадные укусы до тех пор, пока не почувствовал ржавый привкус на губах. — Алфи! — она визжала на весь бордель, и мне пришлось зажать ей рот рукой. Она стала бить меня по голове и я разозлился сильнее, схватив ее руки. — Алфи! Алфи, остановись! — Пора тебе заняться моим членом, да, — приказал я, распахивая брюки, стаскивая их до колен, и все вокруг стихло ровно на секунду. Руби закричала, когда я схватил ее за волосы и направил ее рот к моему члену. Она упрямо уткнулась носом в мой пах. — Блять, Руби, не испытывай меня! Бери в рот, еб твою! Она нехотя разомкнула губы и я стал трахать ее жестко и быстро, глубоко заталкивая член. Горло было умелым и скользким, роняя головку в тугое пространство гортани. Мой разум продолжал возвращаться к Голде с каждым движением бедер, пока я рассматривал ее волосы — противоположные золотистому цвету моей жены. Я пытался представить, что это Голда, пытался представить ее сладкий аромат, но парфюм Руби передавливал мои рецепторы. Когда мне надоело, я пихнул ее на постель и она завизжала в мою уготованную ладонь, задыхаясь от давления, которое я стал оказывать, продираясь в нее без какой-либо смазки: — Ты же лучше всех знаешь, Руби, что все мужчины от природы эгоисты, ага? Она попыталась вмешаться в процесс проникновения, который тяжело растягивал ее запасной вход под неудачным углом. — Не лезь туда, — я отшвырнул ее руку, — я все знаю сам! — огрызнулся я, вскидывая ее ноги выше, ладонями неосторожно разводя приоткрывшееся отверстие, — Ну, сука, какая же ты все-таки гребаная растраханная шлюха, чтоб меня! Я не мог больше терпеть и, схватив подушку, подтянул ее под Руби, устраиваясь сверху, пресекая ее попытки вырваться. Член скользнул глубже, на всю длину, пока я слушал бессвязные ругательства Руби в мою ладонь. Время от времени я отрывался от своего занятия, переводил дыхание, вытирая ладонью капли пота с лица. Из-за кокаина я часто терял чувство такта, сбивался и выскальзывал, на ощупь вставлял член и вновь начинал вбиваться. Когда вопли стихли, я убрал руку с красного и заплаканного лица Руби. — Все идет как надо, да? Руби зло посмотрела на меня: — Ненавижу тебя! Я продолжил втрахивать ее в матрас: — Правда? А я уверен в обратном. Не ты ли каждый раз мурлычешь мне о любви? Руби отвернулась и я стал беспорядочно гладить ее грудь. — Давай, Руби, напряги свою задницу так, как я люблю, помоги мне кончить. Я снова ударил Руби тяжелой ладонью, разбивая металлом ее губы. — Делай, как велю! — прорычал я ей в лицо, ударив Руби еще раз в одно и тоже место, одновременно толкаясь в нее до упора. Она всхлипнула, сжав мой член, когда я оскалился, ускорив темп. — Я сейчас кончу, — вырвалось из меня за секунду до того, как я стал спускать в Руби, совершая последние фрикции после финала. В глазах все потухло, сгустилось, как в тумане, и я тяжело согнулся. Меня нещадно замутило и я, лениво подтянув штаны, двинулся к раковине. Открыв кран, я поднес лицо к ледяному потоку, часто сглатывая от сосания под ложечкой. Руки стали дрожать, холодный пот покрыл все еще влажную спину и я замер, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение. Второй полоски было много, слишком много. Подавляя рвотный рефлекс, я принялся омываться, прежде чем заправить рубашку в брюки. — Все еще хочешь позвонить Голде? — спросил я, поворачиваясь к Руби, что в ужасе трясла головой. — Просто уходи. Ухмыльнувшись, я опустился в кресло возле окна, клацая ночником. — Ты всегда будешь моей основной пташкой, Руби. Потому что только ты можешь сносить все мои грязные надругательства, в то время как Голда создана для нежных занятий любовью. Так? Она увидела себя в зеркале напротив своей кровати, а затем поняла, что я поглядывал на самого себя, когда имел ее. Она была покрыта синяками и укусами с алыми кровоподтеками и сочащейся кровью на сосках, выглядя ужасно. — Ты здесь, чтобы не пострадала юная Голда, да? И ты любишь меня, Руби. Это твоя абсолютная жертва. Она подняла глаза: — Иди домой, Алфи, умоляю. Выудив из кармана несколько купюр, я швырнул их Руби, склоняясь к ее лицу. — Если моя жена когда-нибудь услышит о моем маленьком забредении в твою задницу, я снесу это гребаное место с лица земли вместе с тобой. Ты поняла меня, Руби? Она не отреагировала должным образом и тогда я схватил ее за подбородок, сжав ее нижнюю челюсть до побеления. Руби отчаянно кивнула в знак согласия. — Я поняла. Поняла! Я грубо толкнул ее обратно на кровать и ушел, насвистывая себе под нос.***
Рива трясла младенца, пока тот извивался в ее руках, раздражая лежащего на краю постели Генри. Он чувствовал отвращение к женщине, которая поправила внезапно обвисшую грудь, предлагая ее новорожденному. — Ты тупая корова, он не хочет есть. Дай мне его! — Генри докурил и, быстро потушив окурок, взял сына на руки. Мальчик покраснел от плача, когда его опустили на пеленальный стол. Он выгнулся, поджимая ножки к груди, заливаясь вновь и вновь. Распеленав его, Генри приподнял маленькие ягодицы: — Как я и думал. Напилась своего чертового шампанского? Посмотри, теперь у него болит живот. Рива подняла виноватый взгляд на мужа, который заметил пустую бутылку игристого, спрятанную за прикроватной тумбой, когда проследовал в уборную с сыном. — Ты знаешь, что мне нужно было забвение? — спросила она в сторону коридора. — Роды были тяжелыми, а ты, как всегда, шарахался по женщинам! Справедливости ради, я могу позволить себе глоток шампанского, а? Генри покачал головой, внося новорожденного в спальню, чистым и укутанным в полотенце. — Глоток размером с бутылку. Думаю, если бы я оказался вдовцом, Голда была бы готова к браку со мной не меньше, чем с Алфи. Рива временно потеряла дар речи от ярости и шока. В глубине души она знала, что Генри несет чепуху, но ее ревность была всепоглощающей, которая моментально разбила остатки ее дружбы с Голдой на части. — Она бы не пошла за тебя даже под дулом ружья, — это было сказано со всей уверенностью, на которую Рива только была способна. Он вытер младенца: — Разве ты не заметила, что она всегда мила со мной? А как любит моих дочек? Они проводят с ней все выходные и возвращаются домой чистыми, довольными и с хорошими манерами. Мне стоило оставаться холостым до тех пор, пока Голда не вырастет. Рива фыркнула и Генри признался: — Я часто захожу к Алфи и, видя ее с Ноа на руках, размышляю о том, как это прекрасно — быть женатым на девушке с красивой мордашкой, опрятной и хозяйственной, очень скромной, да, по нашим меркам. Она всегда покрывает голову, прячет колени и локти, чтобы не соблазнять даже собственного мужа вне спальни. А в ней, я думаю, у них чертовски жарко, потому что у Голды стоячие сиськи, округлая задница и наверняка никаких растяжек на бедрах и животе. Рива прикрыла глаза: — И муж, который боготворит ее. В этом вся разница. Генри зло ухмыльнулся, уложив сына в кроватку. — Я слышал от отца, что они вернулись к попыткам зачать ребенка после перерыва в постели. Фактически, они жили как дядя с племянницей последние несколько месяцев — что непостижимо уму! Как думаешь, Голда быстро забеременеет во второй раз? Рива пожала плечами, выкуривая сигарету. — Авиталь сказала, что Голда строго соблюдает законы чистоты, ежедневно ходит в Синагогу и делает все, чтобы Всевышний сжалился над ней, потому что она пила противозачаточный сбор. Генри нахмурился: — Противозачаточный сбор? Рива ухмыльнулась: — Болотная мята и пижма. Алфи не знает и половину из этого. Глаза мужчины расширились, прежде чем он вернулся к сыну. — Но раббинет сказала, что может пройти полгода, прежде чем ее организм восстановится и будет готов к беременности. Я имею в виду, что у нее нет постоянного весета. И она даже не может правильно рассчитать свои дни без помощи взрослых. Генри улыбнулся язвительной Риве. Только у его жены могла появиться такая славная информация. Рива искоса посмотрела на мужа: она могла справиться с меняющимися женщинами Генри, но Голда? Та самая Голда, являющейся ее единственной родственницей, которой она хоть чуточку доверяла из-за своего влюбчивого мужа. Голда была не только молода, но и красива: у нее нежная кожа, белые зубы и густые волосы. Она ухаживает за собой и выглядит безупречно без макияжа со своей естественной непревзойденностью. Она надеялась, что Голда не пресмыкнется перед Генри. Когда ее муж чего-то хотел, он делал все возможное, чтобы получить желаемое. Его очарование возрастало, когда фантазия влекла. Он пойдет на все возможные ухищрения и Голда, в силу своей наивности, будет поражена за несколько минут. Генри был проницательным, чтобы воспользоваться случаем, если между Голдой и Алфи возникнет новое охлаждение, рано или поздно. А спать с юной женой брата — это по-своему забавное занятие для обиженного жизнью Генри Соломонса.