Секс, любовь и иудейство

***

POV/ГЕНРИ Я вошел в палату и сразу же направился к Алфи. Когда я заключил его в свои объятия, он расплакался. Наверное, это было странно — наблюдать как крупный и властный мужчина беспомощно повис на мне в поиске утешения. Альфред был огромен, а его трясущиеся плечи делали его еще более возмутительным. Я плакал вместе с младшим братом, и многие из присутствующих, очевидно, могли позавидовать степени нашей близости. Однако, Алфи не заслуживал какого-либо утешения вообще. В отличие от нее, — мой взгляд остановился на Голде, чья совесть и слезы были чисты, когда дело касалось новорожденного. Алфи же был поглощен чувством вины, видя своего крошечного мальчика, видя его таким маленьким и таким уязвимым, понимая, что он никогда не откроет глаза, не улыбнется и не сделает первый шаг. Вина была слишком велика для него. Мой взор скользнул к Мэгги, которая все это время терпела Алфи, хранила тайну, которая казалась ей свинцовой гирей в груди. И вот все кончилось, и вместо облегчения, которого она жаждала все эти месяцы, она почувствовала к себе глубокую и мучительную ненависть. Моя бедная мать постарела за несколько часов. Я видел, как она перебирала промокшие ткани, как ее глаза бегали по комнате, ожидая, что кто-нибудь обвинит ее в случившемся через сына. Та самая женщина, которая любила Алфи-младшего больше, чем остальных детей. Та, что была с Ноа, когда его собственная мать была на это неспособна. И Рива, Рива все твердила Голде о том, что у нее с Алфи еще будут детишки, что-то бормоча о том, как Всевышний, закрывая одну дверь, тут же открывает другую. У этой тупой пьяной суки четверо детей, о которых она совсем не заботиться. Рива, как и все пьяницы, заботилась только о себе и о том, что она чувствует и чего хочет. Я проводил пошатывающегося брата взглядом. Стоило признать — Алфи уничтожил Голду, он уничтожил ее юность, невольно наслаждаясь каждой секундой процесса. Закономерный вопрос, который всплыл в моей голове — чувствовал ли Алфи потерю маленького мальчика, которого использовал как оружие против Голды. Интересно, испытывал ли он чистые угрызения совести за все те месяцы, что причинил ей столько душевной боли. — Я надеюсь, что ты никогда не узнаешь другого счастливого дня! — крик Голды, схожий с лязгом разбитого стекла, заставил всех обернуться, — Пусть тебе придется вечно сидеть в больнице, с безжизненными телами всех твоих детей, и ты никогда больше не сможешь прикоснуться к ним или полюбить их! Голда приподнялась с подушки, отыскивая глазами Алфи. Его снова не было рядом. — И почему я ожидала чего-то другого? — ее горький тон создавала впечатление, что она хотела убить его, выцарапать ему глаза, заставить его заплатить за то, что случилось. — Я не смогу загладить вину за то, что не хотела его сначала. Я любила его, просто боялась… его и того, что он может стать таким, как Алфи. — Голда закусила губу до крови, ища поддержки в глазах кузена. Симон встал перед ней на колени, а она положила голову ему на плечо и заплакала.