***
POV/ГОЛДА Все вернулись в дом, и основная толпа, наконец, разошлась. Был ранний вечер, и остались только близкие родственники. Алфи был доволен количеством людей, пришедших пособолезновать ему. Для меня было неожиданностью, что так много людей в Лондоне знали о том, что у меня с Алфи будет ребенок, и все они пришли почтить память младенца. Я взглянула на Мэгги — она держалась без слов и слез, беспокойная и напуганная. Я не смогла принять ее соболезнования. Процессия была тяжелой, а слезы присутствующих женщин — искренними, или почти. Похоронить ребенка оказалось невыносимо трудно, каждый боялся оказать на моем месте. Алфи, по приходу домой, стал пить, как и большинство гостей. Даже Ицхак сильно измотался, но в такой день, что еще оставалось делать? Они просто хотели обезболить себя, вот и все. Мои тетя и дядя были в растерянности, и я почувствовала, что полностью отдалилась от них и их жизни. Дядя Барнетт глотал виски, которое помогало ему переживать чувство вины и избегать моего взгляда, и он был этому рад. Тетя Кармель так постарела за такой короткий срок, и мне не было жаль ее. Мой взгляд упал за Риву. Она пила, постоянно, и очень много. Не в силах связать предложение и шатаясь на ногах, она была куда трезвее Алфи. Маленький Генри учился ходить, оставленный без присмотра. Все дети в этом семействе были предоставлены сами себе. Что касается моего малыша, то вердикт о смерти звучал так — неудачные преждевременные роды. POV/СИМОН — Это трагическое событие, и я всем сердцем сочувствую тебе, Алфи, и твоей жене. — эти слова принадлежали глупому старому ублюдку Ицхаку в точных репликах коронерского суда. Ицхак с одной стороны понимал потребность защищать свою плоть и кровь, своего Алфи, своего «мальчика». Было очевидно, что Ицхак хотел заставить его заплатить за случившиеся, но кровь, похоже, действительно была гуще воды. Но не кровь моего мертвого племянника. У Голды, что запивала слезы стаканом апельсинового сока, очевидно, больше не было чувств к этому человеку, которого она полюбила, человеку, которого она теперь так яростно ненавидела. Ицхак, Генри и все остальные — это они превратили Алфи в животное, которым он стал, и все они сегодня молчали, потому что Алфи был Алфи, а он был сумасшедшим, и он использовал свой гнев и свою ненависть, чтобы контролировать всех вокруг себя. Алфи боялись самые крутые люди в Лондоне. Он позаботился о том, чтобы его репутация гарантировала ему уважение, но я его больше не боялся. Я видел его насквозь, как оконное стекло. Алфи был просто глуп, он несся по жизни, и ему дали шанс к взлету, потому что он был полезен Ицхаку. Я тоже пользовался уважением Ицхака Лазоверта, именно мне доверяли, выбрав для управления различными предприятиями. Голда сносила его достаточно долго, но теперь Алфи пришел конец. Я был полон решимости привлечь его к ответственности за смерть маленького мальчика. Желание стереть его с лица земли поднималось в моей крови ртутный столбиком. Абсолютная потребность отомстить за Голду была чем-то, чего я никогда не испытывал до сих пор. Все началось с ее первого выкидыша, и не смотря на то, что я был рад тому факту, желание убить Соломонса только возрастало.***
Абигаль наблюдала за своими играющими младшими сестрами, и чувствовала себя обделенной. Она взяла своего двоюродного брата за руку и вышла в сад. День был жарким, но она нашла подходящее место в тени деревьев, и усадила Ноа на качели. Ей нравилось это место, дом и Ноа, что мирно покачивался, вскидывая карий взгляд к голубому небу. Было удивительно, что он не бегал по лужайке, будто осознавал происходящее вокруг. Ноа был славным маленьким мальчиком, и Голда не чаяла в нем души. У него было все, что только мог пожелать ребенок, а он ни в чем особо не нуждался, довольствуясь парой игрушек, Голдой и тишиной. Это было невероятно для здорового мальчугана трех с половиной лет. В отличие от Генри-младшего. Абигаль услышала требовательный визг брата из гостиной, смешавшийся с басом дяди Алфи, доносящемся из окна его кабинета. — Я хочу поговорить, шейфеле.