***
— Говорить не о чем, Алфи. Перебирая в пальцах края платья, я знала, что, смотрящий мне в глаза мужчина, никогда не оставит меня в покое, никогда не позволит мне забыть о том, что произошло. Я крепко зажмурилась, чтобы Алфи увел от меня свой тяжелый взор. Его свинцовые руки легли на мои усталые плечи мертвым грузом. — Уйди от меня. Мой голос был низким, с той отчетливой скрытой злостью, бурлившей под поверхностью моего разума. — Почему бы тебе просто не выслушать меня, сладкая, м? Я говорю тебе, меня оклеветали, черт возьми, так? Я смотрела на человека, который украл год моей юной жизни, изувечив меня угрозами, ненавистью и ревностью. Он все еще пытался манипулировать мною, даже сейчас. Он все еще использовал свою жестокую любовь, чтобы сделать меня несчастной, пытался навязать свою волю даже после сегодняшнего события. Это было так возмутительно, его поведение, что я рассмеялась, удерживая поток слез. Он развел руками в очевидном жесте: — Всё просто — Мэгги отомстила мне… До этого мгновения я не собиралась ему отвечать, желая, чтобы он просто ушел. Но Алфи последовал за мной по коридору, когда я просто хотела побыть одна, просто хотела собраться с мыслями, и на моем пути оказался его кабинет. — Ты спал с Руби! — вырвалось из меня, — Признайся мне в этом! Алфи было больно, но мое презрение к нему стирало его сочувствие. — Забудь ты это, мать твою, по-хорошему. — голос Алфи частично восстановил свою силу и стал намного громче, чем я хотела. — Я, блять, не виновен в смерти сына! Он схватил меня за руку, которую я тут же отняла прежде, чем взял бы ее в железную хватку. — Ты уйдешь от меня? — Голда, услышь меня. Я не мог заразить тебя ничем подобным. Если бы ты… Я прервала его. — О, замолчи, Алфи. Я не могу понять одного — чего тебе не хватало во мне все эти месяцы? Ты насиловал меня каждую ночь, каждую чертову ночь, плевав на мой живот, тошноту или боли в пояснице. Я была безотказна для твоих «хотелок», и теперь, даже в день похорон ребенка, ты продолжаешь пытаться сделать мою жизнь невыносимой. Ты оставишь меня в покое теперь, когда наш сын мертв?! Я хочу вздохнуть спокойно: нет младенца, а значит — мы больше не повязаны! Алфи ткнул в меня своим длинным указательным пальцем, пока на лице его читалась обида. — Насиловал, да? Насиловал, значит? Мучал тебя, так? Я сглотнула. — Бедняжка, ты так страдала, чтоб меня, пульсируя на моем гребанном члене! — ярость хлынула из него бешеным фонтаном. — Это твоя последняя попытка сломить меня? Он покачал головой с короткой холодной ухмылкой, едва заметной из-под усов и бороды. — Уходи, Алфи, пока я не позвала Симона и не рассказала ему, что ты со мной делал. Альфред нахмурился, притягивая меня к себе. — Тогда я сделаю просто — выстрелю ему в рожу. Представим, что я уже сделал это. Стена и дверь будут в крови. А нам до заката придется успеть похоронить ублюдка. Пожалей себя, шейфеле, ты устала.***
Рива слушала историю свекрови о ее молодости. Так было всегда, когда они были на похоронах или свадьбах. Любое семейное собрание заканчивалось тем, что ее свекровь рассказывала о давно минувших временах и о том, что случилось с давно умершими родственниками. Она теснее прижалась к Генри. Как уютно было в гостиной Голды, с ее глубокими мягкими диванами и кремовыми стенами. Девочки устроились рядом, а Генри-младший дремал на руках у отца, и она так наслаждалась вечером, что забыла, что все они собрались на похороны. Авиталь рассказывала девочкам о своей бабушке, о том, как она курила трубку и никогда не пропускала посещение Синагоги, как дедушка бил ее почти каждый день, а она позволяла ему такое отношение. — Глупая, как она могла любить того, кто каждый день давал ей люлей? Когда он, наконец, помер, она должна была сойти с ума от счастья! — голос Абигайль был злым, и все ей улыбнулись, включая и Алфи, который теперь сидел на полу перед камином вместе с Ноа. Симон сидел напротив и долго смотрел на него, пока Алфи ухмылялся, поглядывая на Голду тем наглым собственническим взглядом, как бы подчеркивая свое преимущество — до рукоприкладства он еще не опустился. Увидев, что молодой человек смотрит на него, Алфи почти дружелюбно подмигнул ему: — Кстати, приятель, на завтра у меня есть для тебя работенка. Справишься — сделаю своей правой рукой. Симон коротко кивнул — он знал, что это был первый шанс со стороны Алфи в попытке разрешить их разногласия. И все это делалось только ради Голды. — Ты, должно быть, шутишь? Впутывать Симона в свои грязные дела… — Голда уставилась на мужа, поднявшись с плеча его матери, все еще крепко держа ее за руку. — Не беспокойся, детка, все уже улажено. Генри услышал разговор и увидел выражение лица Олли. Его внезапный сердитый вид казался почти демоническим. Он смотрел на Алфи с таким презрением, что Генри ожидал, что его дюжий племянничек обидится, вскочит с кресла и нападет на дядюшку. Вместо этого Олли отпил вина и опустился на спинку. Но Генри догадывался, что вскоре эти два засранца столкнутся, представляя, кто выиграет.