***
POV/АЛФИ Я был в доме Руби в Сохо и безмятежно пил белый ром, пока она крутилась рядом. — Зачем ты приехал сюда? К одиннадцати вечера я буду в клубе, встретились бы там. Теперь это была новая концепция — я заявился к ней домой. Конечно, Руби была удивлена. — Откуда у меня мог появиться трепак? — я поднял на нее глаза. Руби чуть не потеряла сознание, и я был поражен, что она так смутилась. Я поставил бы деньги на то, что она настоящая маленькая дрянь, распространявшая сифилис. — Я жду ответа, да-а. Честного ответа. Руби рассмеялась над моим тоном и с испуганной улыбкой сказала: — Я не знаю, дорогой. Может, ты иногда заглядываешь не на те адреса, чтобы выпить лишнюю чашечку чая. Я кивнул, не понимая, куда катится наш разговор. — Ну, милая, ты видела мою жену, верно? Ты в курсе последних событий, не так ли? У меня умер сын. Она засмеялась, а затем серьезно спросила: — Хочешь сказать по моей вине? Ты таскаешься по всяким уличным девкам, и я не… Я поддался вперед и ударил Руби по щеке. От приложенной силы она рухнула на кремовый коврик, который тут же стал пропитываться каплями густой крови, что рванула с ее рассеченной губы. Я с восторгом наблюдал за ней, как она оглушено перевернулась на спину и уставилась на меня, очевидно, напрочь забыв, зачем я пришел. Я поджег сигарету и глубоко затянулся. — Хочешь сказать, я подобрал эту дрянь не от тебя? — сделав жадный глоток рома, я увидел, что Руби, распластавшаяся передо мной, на самом деле, очень женственна и изящна. — Я погубил сына, искалечил жену. Наш брак, блять, держится на тонкой нити! А все из-за кого? Руби испуганно дернулась. — Спроси у своего братца, он должен знать. Теперь я был в ясном сознании и протрезвел быстрее, чем это возможно. — Что ты сказала? Причем здесь Генри? Руби услышала едва уловимую перемену в моем голосе и поняла, что сказала не то. Ее попытка отползти от меня оказалась пустой. Я схватил ее за шею: — О, нет, Руби. Ты знаешь кое-что, чего не знаю я, понимаешь? Теперь ты скажешь мне правду, и я имею в виду чистую правду, или я задушу тебя, черт возьми. Уж это я умею. Выбор, моя маленькая любовь, за тобой. Руби занервничала. — Я не знаю, что тебе сказать, Алфи. Как-то по-пьяни он говорил о том, что у него всё еще есть амбиции в жизни, и это — твоя Голда. Она лежала на спине, пока я сдавливал ее глотку, и сила, с которой она ударялась об пол, изматывала ее. Боль, вероятно, была острой, напомнившей Руби, насколько опасным я могу быть на самом деле. Я испытывал откровенную ревность. Моя девочка, вероятно, отбивалась от Генри, пока я был в неведении. Неужели этот ублюдок смог решиться на такое? В молодости, как и в зрелом возрасте, он часто попадался на мелких домогательствах до соседских девочек, с одной из которых инцидент закончился изнасилованием. Иногда я чувствовал беспокойство, когда Генри смотрел на мою жену мутным взглядом, который означал, что он думал о том, какая она в постели. Я также ясно понимал, если бы Голда рассказала мне хотя бы полбуквы, я бы прикончил обоих. Генри, конечно же, знал множество подробностей моей личной жизни с Голдой — это стало для него своеобразным катализатором, когда он выслушивал мой ночной пьяный трёп. Генри нравилась Голда, с ее хорошим умом и красивыми глазками. Несмотря на две неудачные беременности, она еще не потеряла прекрасных внешних данных. У нее все еще были сиськи в нужном месте и живот, как стиральная доска. Генри считал меня удачливым ублюдком. Руби смотрела в мои глаза, которые раньше находила сексуальными и манящими. — Я предупреждаю тебя, Руби. Лучше скажи мне, какого хрена Генри приходил к моей жене. Потому что, если ты солжешь, и я узнаю, что ты дважды солгала мне, я сломаю твою гребаную шею, так? Глаза Руби были выпучены. Я был так зол, что прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что она буквально не может мне ответить. Я немного ослабил хватку, а затем заревел, перекрывая ее кашель и отплевывание. — Ответь мне, блядь, ты, сука! Руби трясло от страха и шока, и она сказала сквозь слезы: — У Генри действительно была гонорея несколько месяцев назад. И он хотел Голду, это всё, что я знаю. Словам потребовалось несколько секунд, чтобы они проникли внутрь моего мозга, и когда они это сделали, я не мог не сойти с ума. Гонорея и Генри, что заразил мою жену — как визжащий клаксон звучали в моем затылке тяжелой болью. Я несколько раз ударил Руби об пол по лицу и голове, прежде чем перейти к ударам руками и ногами. Я был так зол, что мог кого-нибудь убить, и я точно знал, кто это будет.***
— Голде плохо, мамочка. Я переживаю за неё. — Абигайль сидела на кровати матери, болтая ногами, пытаясь уговорить ее выпить чаю или чего-нибудь съесть. Девочки по очереди заставляли Риву вставать с постели и есть. Они беспокоились о маме. Абигаль, как самая смышленая, понимала, что ее мама просто-напросто спивается. — С ней все будет в порядке, а теперь отвали и дай мне поспать! Абигайль вздохнула, спрыгивая с высокой кровати. — Представь, мама, если бы умер наш маленький Генри? Как бы ты плакала, а? — Я бы парила на седьмом небе от счастья. А теперь забери этого болвана и оставь меня в покое! Малыш Генри, в попытке подобраться к поблескивающей шкатулке, уронил на себя стул и громко взвыл, привлекая внимание. Ему нравилось, когда его окружали люди, когда он был центром вселенной, как и его отец. Рива встала с постели и грубо подняла его на ноги, подтянув за руку. В ответ он стукнул мать кулачком по голени, и тут понеслось. Рива прыгнула вперед и сильно ударила его по голове. Сила, с которой мальчик приложился об стену, отозвалась глухим стуком, и Ева с Кейли взвизгнули от ужаса. — Уймись, маленький безумец, пока я тебя не прибила! Абигаль подняла брата, дрожащей ладонью потирая его ушибленную макушку, а Рива залпом выпила вина. Это был ее анестетик против ран, оставленных самим Генри. Ева, стоявшая в дверном проеме, грызла ногти и слушала мать, которая совершенно не сочувствовала горю Голды. Малышка Кейли робко подошла к постели. Являясь копией отца, она часто получала в свой адрес снисхождение. — Мама, пожалуйста, съешь этот бутерброд, который мы для тебя приготовили? Абигаль, передав брата Еве, оттолкнула Кейли с дороги, схватила одеяло и стащила его с полуголой матери. Рива закипела. Она села на кровати и в гневе закричала: — Почему вы не можете просто оставить меня в покое! Дети пытались не смеяться, переглядываясь, но потом, внимательно посмотрев на свою мать, тут же растеряли все мысли о смехе. Ноги Ривы представляли собой массу синяков и царапин. Ее руки вздулись, лицо отекло. Застиранное постельное белье, ковер с ожогами от сигарет и пятен рвоты Генри, а еще запах пота. Ева и Кейли подошли к двери. Они услышали достаточно, всего за несколько часов в родном доме, сгорая от желания вернуться к Голде, и как можно скорее. Абигаль тихо заговорила с явным отвращением в голосе. — Посмотри на себя, мама. Как ты живешь, и как много ты пьешь. Даже папа не хочет приходить домой из-за тебя! Знаешь что? Он ненавидит тебя. Ева пыталась заставить сестру покинуть комнату, толкая ее в спину. — Не говори с ней так. Рива рассмеялась. — Не говори с ней так, — передразнила она голос дочери. — Езжай к своей Голде, к этой чертовой королеве драмы, подальше от меня. Бедняжка, оплакивает ребенка, которым боялась забеременеть… У нее было все: дом, муж, даже чертова собака! Но детей — нет, и когда Всевышний дал ей шанс выносить его, она испугалась! Сейчас она воет, потому что чувствует себя виноватой за то, что боялась родить его похожим на такого эгоистичного уебка, как Алфи. Рива проглотила слюну и продолжила кричать ничего не понимающей Абигаль. — Даже у твоего отца было больше времени на Голду, чем у Алфи, а она не выносила его беспокойство! Я наблюдала за ней, когда Генри подходил с вопросами и предложениями о любой помощи, пока Алфи был в очередном загуле. Бедняжка. Ее лицо было сморщенным, как будто она съела лимон. — Потому что папа любит Голду, а не тебя, старую дуру! Абигайль ужаснулась высказанным мыслям — ее отец действительно любил тетю Голду, которая все эти месяцы была рядом с ними, являясь их убежищем. Рива же собрала последний недостающий кусок пазла — Генри умел обращаться с женщинами, а Голда часто была в зоне его досягаемости. Он мог быть таким обаятельным и милым, чтобы свести молодую девчонку с ума. Рива вспомнила, как он говорил о ней, Голда то и Голда это, сводя с ума от ревности. Рива все еще помнила как на одном из семейных обедов Генри шутил о том, какая же это жалость, что он не женился на своей племяннице. Он улыбался, бубня о том, что ему нужно было выждать несколько лет, пока Голда не станет достаточно взрослой.