Метаморфий

Арсений просыпается в тепле и солнечных лучах от приглушенного шушуканья: кто-то с кем-то препирается на пониженных тонах, стараясь его не разбудить. — А торт, торт какой? — Узнает он в тихом голосе маму. — Арсений проснется и сам покажет, он его вчера в спальню забрал, — пыхтит Антон. — Ну не заходите! Он проснется же и будет вредничать. — Я чуть-чуть, вдруг он уже просыпается, — шепотом спорит мама. Арсений старательно жмурит глаза просто потому что когда идут проверять, спишь ты или нет, надо обязательно притвориться спящим так, чтобы тебе поверили, иначе игра проиграна, из МИ-6 выгнан с позором. Дверь тихонько приоткрывается, и Арсений изо всех сил старается не дрожать ресницами, но смех напополам с кашлем так и рвется из него, отчего щеки надуваются и почти краснеют. — Он спит, — шепчет Антон, прилипнув к нему взглядом. Раздается тихий смех, шаги, а потом тонкая рука вдруг пробирается под одеяло и щекочет его пятку. Арсений взвизгивает, ежиком прячась от проворных быстрых пальцев. — Не спит, — торжествующе во весь голос говорит мама. — Я своего сына знаю. — Потому что вы щекочете, — недовольно отзывается Антон и мягко садится на кровать, тут же трогая его лоб. — Арс, дать еще поспать? Арсений мычит, придвигаясь спиной поближе к Антону. Мама наваливается сверху, громко чмокая его в ухо, лоб и щеки. — С днем рождения, Арсюш! — Заболеешь ведь, — бубнит Арсений, переворачиваясь и забираясь головой под широкую футболку Антона. — Я в домике. Мама с веселым возмущением вытаскивает его из теплой уютной обители, чтобы зацеловать под шумный смех Антона. Арсений хихикает тоже, нежась в объятиях двух его самых любимых людей на свете. И торт еще, ну что еще для счастья нужно? — Пойду сделаю завтрак. — Мама клюет поцелуем его в переносицу. — Арсюш, очки твои принесла, чтоб глаза линзами не мучил. И температуру померь сейчас же, Антон, проследи. — Да, мэм. — Антон тут же вытягивается, салютуя. — Ты за старшего, — подмигивает мама прежде, чем скрыться на кухне. Абсолютно нечестно, это Арсений сегодня старше стал. Арсений вопит, но замолкает в секунду приземления Антона на его бедра. Тяжелая ладонь ложится ему на грудь, прижимая к постели все его кряхтение и невнятный скулеж. Свободной рукой Антон встряхивает градусник, глядя на ртутное деление, и сует влажные пальцы ему под футболку вместе с градусником. Арсений не рыпается, чтобы не задеть стекло, а Антон, видимо, этой проблемой озабочен меньше всего — потому что он просто озабочен. Как иначе объяснить прошедшиеся между ребер пальцы, захватившие сосок в ласковом скручивании? Арсений густо выдыхает сквозь сжатые зубы, когда Антон царапает сосок ногтями, и, заигрываясь, прижимает краем ногтя, выдаивая из Арса тонкий писк. — Ты что делаешь? — сипит он, перехватывая тонкие запястья. Антон строит гримасу «а на что это похоже, блять», и, видимо, считая Арсения дураком, повторяет это вслух. — У меня мама рядом, — смущенно бормочет Арсений. Большой палец под футболкой добирается до ямки между ключиц, мягко нажимая, пока остальные пальцы обхватывают его шею. У него глаза сами собой безропотно закрываются, рот раскрывается в ожидании, и все тело мякнет под чужим весом в абсолютном беспомощном покорстве. — Тебе не нравится? — шепчет Антон, утыкаясь губами в его ухо. Арс дрожит от горячего дыхания и от ощущения даже через слои ткани горячего твердого члена, лежащего на животе. — Скажи мне, и я отъебусь. — Язык касается его мочки, лижет коротко, а потом в раковину вцепляются мелкие зубы, игриво покусывая и оттягивая. Арсения почти подбрасывает на кровати от горячей влажности и с ума сводящего хриплого шепота. — Ты в мурашках весь, не холодно? От этой деланой заботы в голосе Антона Арсению плохеет. — С-сука… Антон хмыкает и дует ему в ухо — Арсению кажется, что он кончит прямо так, в штаны. Он дергает бедрами в отчаянных попытках потереться о чужие раскрытые бедра, но Антон ерзает и давит на мочевой пузырь, знает, что Арсению надо писать — Антон заставил его выпить таблетку ночью и еще немного чая с ромашкой для крепкого сна, и Арсений хлюпает носом и сопит, принимая правила Антона. И кладет ему руку на бедро. Он скашивает глаза почти к носу, чтобы увидеть, как Антон удивленно вздергивает брови домиком. Пальцы на шее чуть сжимаются, предупреждая, но он не сдается, вминая подушечки в худосочную ягодицу. — Эй. — М-м? Арсений приподнимает бедра, чтобы потереться об совершенно очаровательно запунцовевшего Антона. Погладив кадык напоследок, Антон отпускает его шею, выуживая градусник, и щурится на цифры: — Тридцать семь и две. — Не уснули там? — кричит мама с кухни. — Айда завтракать! — Придется вставать. — Арсений возится под Антоном, но тот и ухом не ведет. — Встал. — Ну ты придурок, что ли! — ахает Арсений и сжимает острую тазовую кость в попытке отодрать от себя. — Иди скажи об этом моей маме. Антон фыркает, чмокает его в висок и со вздохом поднимается. — Торт брать будешь? — Разумеется, — с чрезмерным возмущением отзывается Арсений: он здорово отвлекает внимание мамы от их натянутых штанов. Арсений при Антоне ходить в некрасивых очках с большой старческой оправой, в которых он ходил только дома, не хочет и смущенно краснеет, надевая, но Антон смотрит на него настолько умиленно, что тревожность пропадает, не успев как следует возникнуть. — Наташа все рвалась поехать, — говорит мама, ставя перед ними целую доску бутербродов с маслом и помидорами (Антон кривится, но тащит себе один). — И папа тоже… тебя поздравляет. И ты еще бабушке позвони, она боится звонить не вовремя, так что ты давай, не забудь. Арсений угукает, утыкаясь в телефон, где в вотсапе висит сообщение от отца: «С днем рождения». Красиво, спасибо. — Антон, я не слышу хруста безе! — восклицает мама и вручает ему огромный нож. — Свечи задували уже? Есть можно? — Зря я тебе тикток установил, — закатывает глаза Арсений, но улыбается: — В двенадцать задули, можно есть. Антон разрезает торт и спрашивает, что пьет Арс по утрам. Отвечает Антону мама, и тот понятливо кивает, отходя к чайнику. Арс забирается на стул с ногами, щурится на солнце: как здорово, когда тебя знают настолько хорошо, что можно молчать и наслаждаться. Антон ставит перед ним чашку идеального растворимого кофе, а мама перетаскивает оставшиеся барвинки ему на кусочек; торт выглядит облупленным и лысым, но Арсений доволен, растворяясь в утре сгустком нежности. Паша заявляется с огромным букетом синих роз и заискивающей улыбкой, и только всеобъемлющая умиротворенность Арсения и его любовь к цветам не дает ему Пашу стукнуть. — С днем рождения! — говорит он и смотрит так оценивающе и пристально, что Арс закатывает глаза, пропуская его в квартиру. — Ух ты, тебе идут очки. Паша вручает цветы, выдавая ослепительную улыбку, малость смахивающую на «внимание, сейчас будет моська», но Арс не проникается. Антон приваливается к косяку, бросая на Арсения, прижавшего цветы, задумчивый взгляд. — Как у вас тут дела, ребята? — Ну и какого черта? — спрашивает Арсений, носом играя с нежными лепестками. — Что ты тут устроил? Паша переводит взгляд с одного на второго, кусая губы, и, видимо, раздумывая, стоит ли спрашивать или подождать немного. Выдержки у Паши как у неисправного фотоаппарата — хватает ненадолго. — Ну? — Мы поговорили. — Никакой интриги, спасибо, Антон. — О чем? — А нет, интрига сохранена. — Что Арсений по ночам воет на луну? Или, как правильнее, — на Марс? — Ты меня за кого, за Нюшу принимаешь? — фыркает Арсений. — Скорее за Бараша, — смеется Паша. — Ну что, мне можно тебя обнять? — Да, — вздыхает Арсений. — Нет, — одновременно с ним возмущенно отрезает Антон и загребущими руками обхватывает его за плечи, отодвигая от Паши подальше. На хитрый понимающий взгляд карих глаз добавляет смущенно: — Он болеет же. — Ну понятно, — тянет Паша. Паша говорит, что без него бы Арсений тележился всю жизнь и ничего бы Антону не рассказал, поэтому его намеки в лоб были необходимой мерой в его личном квесте «Давай поженимся». Это правда. Глядя на оживленно обсуждающих его ребят: «А ты когда понял?! Нихуя! Сразу? Он невероятный, да?», Арсений думает, что, может, и не так должна была кончиться эта история. Может, весь смысл был в избавлении, а не в счастливом финале. Практически весь контент про наркоманов кончается плохо: «Ушастый» Герасимова закончился передозом, сильнее, чем оргазм, чем бог и солнце; «Реквием по мечте» кончился безрадостными пустыми оболочками, которых амфетамин высосал досуха; в «Припаркованных» герой умер у костра, изломанный и обворованный бомжами. Только, кажется, «Я, мои друзья и героин» кончился стойкой ремиссией главной героини, торчащей на героине с детства — но это практически за гранью реальности. Антон гладит его лодыжку, улыбаясь. Может, в постоянных перевоплощениях и бессмысленной погоне за любовью Антона, он бы потерял себя, хамелеоном перенимая черты любых понравившихся Антону людей, став набором качеств, которые цветным калейдоскопом подсовывал бы Антону в робкой надежде на взаимность. Может, будучи кем-то он смог бы этой любви добиться, но был бы он счастлив? Может, от этой больной зависимости он бы избавился когда-нибудь, перестав мучить их обоих и дав Антону шанс познакомиться с кем-то не им, кто бы остался с ним дольше, чем на ночь; но здесь инициатива целиком от Антона исходила, Арс, может, и не против был бы задержаться. А сейчас это, выходит, зря все было? Арсений думал, что мечты, ну конечно, сбываются, если этого сильно захочется, только у Зверей бывает — они ж не люди, хотя в загоны тоже попадаются. Выходит, мораль-то была не притворяться? В этой бесконечной погоне он не замечал главного? Или это просто Арсению исключительно повезло, что каким-то образом Антон в него влюбился и сублимировал? — Я понял, что если чего-то хочешь, надо бороться. — Вылавливает Арсений твердый голос Антона. — Это из «Скотта Пилигрима». Он по привычке хочет закатить глаза, но замечает, что они оба смотрят на него, а потом Антон тянется и берет его за руку. — И в первую очередь, надо бороться с самим собой, — добавляет Антон. — Сдаться и струсить гораздо легче. Антон наверняка подразумевает, что найти девушку и жениться, и быть несчастливым легче, чем бороться за свое счастье; у Арсения борьба бы означала избавление от Антона, с глаз долой, как говорится, никаких больше девушек, но, к счастью, его борьбу писать не придется, потому что ему с художником повезло гораздо больше, чем он мог подумать. Он расслабляет ладонь, пытаясь ненавязчиво убрать руку, Паша же смотрит, но Антон сжимает его крепче и подбадривающе смотрит прямо в глаза. Борьба с собой требует сил гораздо больших, чем с чем-то еще, но иногда ради собственного счастья, нужно просто расслабиться и быть собой, и дьявольские силки отпустят сами: Арсений переплетает пальцы, краем глаза ловя довольную улыбку развалившегося в кресле Паши. — У меня есть для тебя подарок, — говорит Антон, после того, как они выпроваживают Пашу и приехавших с пивом Диму с Сережей после шумных посиделок, на которых Арсу пришлось задувать свечки с пиццы и подставлять уши Сереже, починившему проводку и требовавшему чести тянуть именинника за уши. — Шутишь, что ли? — В безмерной усталости после длинного дня находятся силы для изумления. — Ты и так устроил лучший день, какие подарки, Антон. Антон улыбается смущенно, краснеет. — Вообще я по-другому день планировал, не думал, что ты заболеешь, — признается он. — Хотел позвать на какой-нибудь романтичный мастер-класс по глине, чтобы мы лепили члены, или вот Сережа все говорил о своем скалолазании, тоже варик, или там… Глаза не к месту пощипывает. — Ты хотел свидание? — умиленно улыбается Арсений, поправляя очки. — Какой догадливый, — ворчит Антон. — Ты б согласился? Как он, дурачок, может сомневаться? — Дурак, что ли? — Удивление захлестывает даже смущенный трепещущий жар румянца. — Конечно. Антон опускает глаза и неловко пожимает плечами. — Я вот даже свою счастливую рубашку надел, — признается он, дергая ворот желтой клетчатой рубашки. — Перестраховаться лишним не будет. Арсений вдруг фыркает от смеха. — Ты в этой рубашке столько девиц перетрахал. Антон хлопает глазами и виновато поднимает брови. На его лице отражается такая сложная работа мысли, что у Арсения внутри поднимается булькающее хихиканье. — Но все они были тобой? — Так и напомни, с чего ты взял, что она счастливая? Антон багровеет, очевидно, понимая, что во всех его любовных успехах рубашка ни при чем была, и прячет лицо в ладонях. Он так явно нуждается в объятиях, а Арсения так вдруг бесит эта рубашка, что все приводит к тому, что все еще красный Антон оказывается без нее, а обнимающий его Арсений — сверху на коленях. — Я бы согласился на что угодно, — шепотом говорит Арсений, мягко поднимая лицо Антона и гладя по линии челюсти. Антон дергает губами и расплывается в неуверенной улыбке. — Ты бы согласился поехать со мной в Москву? — с надеждой спрашивает он. Арсений теряется от неожиданности. Да, Ариной он говорил, что куда угодно запросто, но в другой город уехать вот так, даже если с Антоном, что он будет там делать? Конечно, он может найти работу в какой-нибудь организации, и то, если его туда возьмут с дипломом шараги, но шансов больше дома, и квартира есть, и мама, зона комфорта, в конце концов. — Мы бы записали тебя в театральный кружок. Или училище. — Антон поглаживает его бедра. Его глаза затуманиваются мечтательной дымкой, которой Арсу хочется поверить: — А я буду играть в КВН. И больше никакого менеджмента. Сдадим госы, защитимся и поедем, м? — Даже не знаю, — растерянно отвечает он. — Кто ж меня возьмет в театральный в двадцать четыре? Уже и возраст не тот, да еще и учиться опять неизвестно сколько… — Арсений, — прерывает его Антон. — Ты хочешь к тридцати, ну пусть, тридцати пяти стать актером, как мечтал с детства, или заработать кроме денег какой-нибудь хронический запор? Сердце покалывает — может, и не поздно это все? Некоторые же находили себя и в сорок, и даже в пятьдесят? Что для него болезненнее: подвести родных, которые ждут от него успеха, или с надеждой смотрящего на него Арсюшу двадцатилетней давности? Жить-то ему с самим собой. И, если повезет, с этим парнем, который смотрит на него с безграничной верой, и улыбается подбадривающе. — А если я вообще не смогу заработать деньги? — безнадежно вздыхает Арсений. Он слегка лукавит: его профиль в фетишистском сайте довольно популярен, и пару раз он уже отправлял свои носки и футболки по почте. Трусы — это слишком, и даже не «пока», а вообще; иногда ему по приколу выполнять какие-то запросы: пенить и крошить мыло на камеру или довольно бесталанно рыдать для Артура Пирожка под его не слишком довольные комментарии: «Раньше было лучше». — Образование ж у тебя все равно будет, не пропадем, — пожимает плечами Антон. — Может, тебе и не придется. А если и у меня не сложится, буду красить ногти. — Как у тебя все просто, — ворчит Арсений. — А чего усложнять? Это же не все сразу будет, посмотрим. — Антон облизывает губы и тянет их, чтобы чмокнуть его в кадык. — Или ты сможешь ограбить банк, внешностей тебе не занимать. — Занимать, — на автомате хмыкает Арсений и пихает его губами в лоб. — Эй! Они молчат какое-то время, покачиваясь в ленивом объятии. — Я сочту это за согласие. Ему так хочется согласиться и бросить все, как в диснеевских мультиках следовать за мечтой без оглядки назад, но, когда тебе двадцать четыре, а на носу диплом и ожидания родителей и родственников, что он должен быть успешным и продуктивным, и, желательно, женатым на хорошей девочке, мечта кажется уже недостижимой, а жизнь конченой. Он ведь даже не войти в айти за перспективами хочет, а в театр — ради чего вообще? Оскара ему в жизни не видать. Но жить с отцом… — У меня не хватит денег на обучение. — Я откладывал, — признается Антон и добавляет: — Не именно на твое поступление, я на тебя не давлю, не думай. Я просто к тому, что у меня есть немного на нас обоих. И я не прошу тебя принимать решение сейчас, давай просто… будем иметь в виду, лады? — Лады, — глупо повторяет Арсений за ним. Сердце у него совершенно не справляется с той огромной любовью, что вот так невзначай выливает на него Антон, который хоть и говорит, что сочтет его молчание за согласие, все равно предоставляет выбор. — Я все равно поеду, — уверенно говорит Антон. — Я хочу. Может, не в этом году, если мы с тобой решим подождать, но когда-нибудь точно. И я хочу, чтобы ты тоже поехал за своей мечтой. Даже если не в Москву, куда захочешь. — А ты?.. — растерянно спрашивает Арсений. — То есть, мы… — Будем вместе все равно, — мотает головой Антон, но тут же с тревогой заглядывает ему в лицо. — Ты ведь будешь со мной? Арсений нерешительно кивает. — Ты ни с кем не встречаешься же, — робко говорит он. — И не целуешься. — Я только тебя целовать хотел, — тихо отвечает Антон и мягко касается губами его шеи в обещании поцелуя. Арсения пробирает мурашками. А ему-то казалось, что Антон не любит никого… А сейчас он сидит и жадно вдыхает воздух у его шеи, облизывая губы. Кончик языка случайно задевает его кожу, и Арс вздрагивает, прогибаясь ближе. — Ту целовал, — все же недовольно выдыхает он. — Ну прости. — Носом Антон поддевает его под челюстью, цепочкой влажных касаний ползет выше, замирая у самых губ. — Ну что? — Поверить не могу, — качает головой Арсений. — Мы столько спали вместе, и ты никогда не целовал меня, а сейчас… — Мы не спали с тобой, — возражает Антон. — Не по-настоящему. Это демо-версия. — Но это был я. Антон пробирается пальцами под его футболку, обнимая обеими руками так, что кончиками пальцев достает до живота. — Прости меня. — Арсений чувствует шеей, как Антон поджимает губы. — Это было неправильно. Не по любви. — С моей стороны — по любви, — грустно усмехается Арсений, пощипывая русые кудри. — А ты в нее не верил. Антон издает невеселый смешок. — Надеялся, — отвечает Антон. — Не верил, что ты в меня влюбишься. Арсений целует его в макушку, аккуратно стаскивает очки, откладывая их в сторону. А потом Антон поднимает голову и тянется к его губам. Это не похоже ни на хмельно-агрессивного Руслана на их пятиминутке счастья, ни на жадного Эда не только потому, что Арсений об этом мечтал, и Антон ласков, и горячо и влажно дышит в рот, не отвлекаясь ни на мгновение. Его пальцы в Арсеньевых волосах вдруг ощущаются совершенно по-другому, не так, как в длинных светлых, и рыжих, и каштановых, Арсений задыхается, цепляясь за его плечи. Иногда Антон случайно угадывал эрогенные зоны девушек — уши или соски, или колени, и Арсению было еще лучше, чем от самого наличия Антона в его — не его — теле и от осознания, что это Антон, но и тогда близко не было хорошо, как сейчас, а они еще и не делают ничего. Антон прихватывает губами его язык и довольно улыбается, притискивая Арсения к себе, а Арс только и может, что мычать удивленно и дрожать от каждого касания. — Ну что ты? — шепчет Антон. Антоновы губы задевают его губы, и Арс не может удержаться и прижимается к ним. Что делать, он по-трезвому не знает, поэтому просто сидит, ткнувшись в его губы, жмурясь от затапливающего удовольствия. Кажется, он до этого под анестезией все чувствовал, раз сейчас его так разматывает от поцелуев. Антон тоже неловкий — Арсения он не целовал никогда, да и, Арс надеется, настоящих девочек у него тоже немного было, — слюнявится, тычется языком в полуразомкнутые губы, кусается, разыгравшись, но Арсений старый солдат и не знает слов любви: но язык Антоновых поцелуев он хочет выучить минимум до уровня B2, хотя би из них только Антон. Арсений отвлекается на то, чтобы лизнуть скулу и жарко выдохнуть в ухо, притираясь пахом к животу, и Антон издает такой восхитительный скулеж, что у Арсения подогнулись бы колени, если б он на них не сидел. Он царапает ногтями загривок, ловя губами изнеможенный выдох. — С-сука, — шипит Антон, подаваясь бедрами вверх. — Все еще думаю о том, что ты со мной спал, а я с тобой нет. Бля, ты еще и краснеть умудряешься! Арсений ерзает на его извивающемся теле и тихо смеется, кусая под ухом. — Я тебя свяжу, — хрипит Антон. — Если ты еще раз так сделаешь. Арсений раздвигает ноги, потираясь низом живота. У него самого волосы дыбом от происходящего, а переплавленный мозг сбоит, дергая его то ближе, то еще ближе, что ни сопротивляться, ни остановиться невозможно, только целовать, лизать и подаваться чужим рукам. — Вот так? — Он втягивает в рот красное ухо, выжимая судорожный вздох. Антон рычит, опуская ладонь ему на поясницу, давит на крестец, направляя движения. Горячие пальцы пробираются под мягкий пояс домашних штанов, сразу плотно устраиваясь в ложбинке. Арсений скулит, тут же дергаясь навстречу. — Хочу знать, от чего ты сорвешь голос, — рокочет Антон. — Такой жаркий и влажный. Он давит сильнее, Арсений всхлипывает, падая на него плашмя, и тот пользуется этим, обхватывая за скулы и целуя его в лоб. — Ну вроде температуры нет, — задумчиво замечает он. — А все равно такой горячий. — Грязные разговоры это не твое, — фырчит Арсений, чмокая его в кадык. Его как-то просили о «детка, хочу дёти-толк», но после шутки Арсения: «Месье, а вы знаете толк в детях», отключились, но у Антона потенциала больше. Антону тяжело оторваться от его рта — он будто пришел на вечеринку, где все уже в хлам, и необходимо срочно догнаться и выпить из Арсения все соки; Арс уже взволнованно хнычет, вспомнив, что болеет, но Антон бормочет: «похуй». Арсений дергается судорожно, то пытаясь потереться, то подаваясь назад к трогающим его пальцам, пока Антон не обхватывает за шею сзади, фиксируя в одном положении: у него простреливающей искрой отключается нервная суматошность туда-сюда-везде-и сбоку, оставляя только блаженную пустоту и счастье ведомости: когда ими руководит Антон, получается вдруг гораздо лучше и приятнее. — Надо снять с тебя штаны, — бормочет Антон, аккуратно ссаживая его с дивана, и вдруг стонет с таким невыносимым блаженством, что выдергивает Арсения из томной неги. — Сорян, так ноги затекли. Арсений уже открывает рот, чтобы возмутиться, что он вовсе не толстый, но извергает только ленивое «ммя?», на что Антон мягко смеется и сползает по его телу вниз, стягивая штаны. И пялится с открытым ртом. Арсений сводит колени, натягивая футболку пониже, переворачивается набок, прячась от любопытного взгляда Антона. — И что это такое было? — недовольно спрашивает Антон, но чмокает подставленную ягодицу. — Ну-ка, иди сюда. Он мягко и настойчиво обхватывает его за талию, переворачивая обратно на спину, и вздыхает над сведенными коленями. — Ноги раздвинешь? Хвастаться ему там все еще нечем. — Нет. Арсений закрывает горящее лицо руками. Это все, конечно, прекрасно, но подставиться под чужой пристальный взгляд он не готов. — Давай я лучше? — бубнит он из-под ладоней. — Нет, — смеется Антон. — Будешь лежать и наслаждаться. Ну хорошо. Целовать тебя можно? — Да. — А отсосать? Арсений скулит, мотыляя головой. В чужих телах, как в масках, можно делать, что вздумается, ведь никто не видит и не узнает, даже если он сделает что-то не то, Антон вычеркнет ее из памяти, а у Арсения будет еще миллион шансов попробовать. Сейчас же он открытый и беззащитный лежит перед ним, не имея права на ошибку. — Мне еще никто… я никогда… — Я знаю, — ласково уверяет Антон, касаясь губами его коленей. — Но ты же хочешь кончить? — Для этого необязательно делать то, что ты собрался. — Арсений бросает на него недовольный смущенный взгляд, раздвигая пальцы. — Я много чего собрался сделать с тобой. — Антон обхватывает его за щиколотки и тянет вверх, выставляя на обозрение его голую задницу. Антон ложится на живот перед ним, подтягивая за бедра ближе к себе. — Не хочешь мне помогать, хоть не мешай. Возмущенный вопль тонет в захлебывающемся стоне, когда Антон мокро лижет под яичками и тянет его выше, чтобы поцеловать между ягодиц. — Ты так вкусно пахнешь, — шепчет он, обращаясь к его заднице. Арсений ерзает и хнычет, пытаясь выбраться из-под губ и языка, следующих за каждым его нетерпеливым тревожным дерганьем, но напарывается на глухое твердое «не мешай». — Я не был в душе, — всхлипывает он. Антон бросает на него насмешливый взгляд. — Ты проторчал в ванной полтора часа и это при том, что у нас света не было! — Поэтому так долго! — Арс, — говорит Антон, перекатывая «р» на языке, — если ты скажешь остановиться, мы остановимся и пойдем доедать торт. А если ты хочешь, но стесняешься, то мы продолжим. — А тебе норм лизать жопу, что ли? — Арсений привстает на локтях, сдувая челку со лба. — Ты ведь… ну? — Да, — твердо отвечает Антон, понимая, что закончить предложение он не в силах. — Потому что это ты. И сделать это я хотел так долго… Он опускает голову снова, вбирая в рот небритое — Арсений совсем не был к этому готов, — яичко, мягко перекатывая во рту, выпускает с хлюпаньем и растирает стекшую вниз слюну пальцами. Длинно лижет по члену, вытащив его между сжатых бедер, и сосет головку с таким усердием, что ноги сами собой разъезжаются. Арсений выгибается, тонко и высоко стонет, и думает, что, возможно, Антону будет без разницы, делает он что-то неправильно сейчас или нет, — потому что он ничего не делает, бесконечно вздрагивая и всхлипывая. И все же? А если Антон в нем разочаруется? — У меня там волосы, — все же решает озвучить он, сжимаясь, будто от его слов Антон скажет: «Да, ты прав, я только заметил, ну нахуй этот прикол вообще». — Мгм, — лаконично отвечает Антон, пытаясь вобрать член еще глубже. Пальцы его поглаживают между ягодиц, перебирая мягкие волоски. Арсений за собой в этой части никогда не следил, уверенный, что ему это никогда не понадобится, потому что он умрет девственником, — а зачем тогда силы и время тратить? Чисто и ладно, а сладко да гладко — удел всяких Аленок. Антону же на это наплевать — в прямом смысле. Арсений ежится от прилетевшей в нежное место слюны и судорожно вздыхает, когда вслед за слюной его касаются горячие губы. — Ты загоняешься? — спрашивает Антон, сжимая его член. — С чего ты взял? — сипит Арсений. Антон выразительно шлепает полутвердый член на язык и закатывает глаза, заправляя головку за щеку. Подпирает ладонью щеку, постукивая по выпуклости пальцами, внимательно глядя на Арсения и, очевидно, что-то от него ожидая. Взмокший Антон, с красными пятнами на щеках, блестящими от слюны и смазки губами и серьезным взглядом выглядит кошмарно сексуальным, и если бы раньше Арсений умолял бы его трахнуть, то сейчас, зная, что это случится именно с ним, а не с какой-то девчонкой, сказать, и, тем более, просить было предельно страшно. Может, самое время отвлечься на торт? Антон стучит пальцами по головке сквозь щеку сильнее, и это ощущается волнующе-приятно, и терпеть очень сложно. Арсений возбуждается физически, но в голове все вопит и ноет: почему-то целоваться и тереться об Антона было гораздо комфортнее, чем лежать распластанным, с закинутой ногой на спинку дивана, раскрытым перед ним с его пронизывающим взглядом без возможности спрятаться. — Я привык делать тебе хорошо, — сдается Арсений. — Погоди-ка, — хмурится Антон, выпуская его член изо рта. — Ты кончал со мной? — Оргазм не главное, — пожимает плечами Арс и поправляется, видя вытянувшееся от огорчения лицо: — Но, по большей части, кончал. Но знаешь, гораздо приятнее было, что кончал со мной ты. Антон прихватывает губами головку, мстительно сжимая. Арсений ойкает и ловит обиженный взгляд. — Ну ничего, мы это поправим, — бормочет он. — Если уж сравнять наши разы у меня не получится, то оргазмы уж точно постараюсь. Хотя и сомневаюсь, что смогу не кончать, просто глядя на тебя. Арсений краснеет, но это уже его обычное состояние: кажется, он просто возвращает свой настоящий цвет. — Ты такой красивый. — Антон упирается подбородком в его бедро, обдавая член горячим дыханием с каждым словом. — Расскажешь, как тебе нравится? Я помню, — тут же говорит он, когда Арс открывает рот, — но наедине с собой? Арсений поджимает губы, отводя глаза. — Один раз я превратился в тебя и дрочил, — признается он. — Мне хорошо было. Большой рот Антона открывается в такую удивленную растерянную «О», что Арсений смущенно кряхтит по-хагридовски: «Зря я это сказал». — Это, наверное, мне хорошо было, — задумчиво говорит он. — Но не говори, что ты не дрочил в своем теле. — В своем теле-2, — серьезно говорит Арсений, но хихикает вслед за заржавшим Антоном. — Но мне и не надо особо было. — А мне надо, — фырчит Антон и склоняется над его подрагивающим членом с интересом исследователя. — Ну что, как ебать тебя будем? Антон стаскивает с него футболку, нависая с таким жадным довольным взглядом, что у Арсения сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Коленом он упирается между Арсеньевых бедер, мешая снова сдвинуть, но Арс все равно стискивает его ногу, касаясь чувствительной головкой шероховатой ткани джинсов. — Ты одетый, — задушенно хрипит Арсений. — Какой наблюдательный, — мурлычет Антон. — Погнали заново. — Че заново? — едва успевает спросить Арсений, прежде чем его снова целуют. Антон прижимается губами, мягко пощипывая, не углубляя и не тычась языком, поглаживая его за ушами, пока Арсений не успокаивается до того, чтобы самому не попробовать открыть рот. Арсений чувствует, как Антон улыбается. — Какой же ты хорошенький, — шепчет Антон ему в рот. — Всего вылижу. Арсений сдавленно пищит ему в рот, вызывая только любящую усмешку. Антон присасывается поцелуями к его шее, глубоко вдыхая и глухо порыкивая — от этого звука у Арсения внизу все сводит, что Антон, несомненно, чувствует. Контраст его наготы и чужой одежды, от которой он чувствует себя обезоруженным, ведь Антон очень нужен ему, как Гагарину — зеленая трава у дома. — Ты такой красивый, Арсюш, — бормочет он во впадинку между ключиц. — Я как тебя в первый раз увидел, так потом не мог перестать к тебе подходить. Так очаровательно щурился на маршрутки, как котенок слепой, я пиздец запал. Арсений, кажется, сейчас заплачет; глаза уже на мокром месте и в носу щиплет, но то, может, и сопли. — Думал, да не, меня ж никогда мужики не интересовали, мы еще и в России живем, да и ты… вроде как, натурал, — признается Антон его соску, тут же целуя и улыбаясь довольно, оттого как он топорщится. — Прикинь, думал даже девушку тебе помочь найти, но потом как представил, что она тебя целовать и трогать будет, выбесился просто ебейше. — Какой дурак. — Арсений тянется к Антоновым волосам, но тот перехватывает его за запястье, целуя извиняющееся. — Не, меня не трогать, — предупреждает он, укладывая его ладонь на спинку дивана. — А то я растекусь тут. Не хочу так. Хочу, чтобы ты. — Но мне хорошо… — пробует Арсений, но Антон подтягивается выше, чмокая его в губы и в нос, и в щеки, и увлекается, рассыпая поцелуи как в мемах с богом и грузовичком. — А потом ты себя еще и подстричь разрешил, — продолжает Антон второму соску. Искорки возбуждения от теплых губ покалывают у поясницы, он выгибается, и Антон просовывает туда ладонь, проходясь ногтями по ямочкам. — Не думал, что мне кто-то будет так доверять. А потом ты таким стал… и так красивым был, а потом вообще невъебенным, там уже не то, что мыслей, чтобы девушку искать не было, я думал, все, пизда, тикай с городу, щас все на тебя набросятся. — Не набросились, — с некоторой досадой бормочет Арсений. — Ну, пару раз я говорил, что ты занят, — говорит Антон без малейшей йоты вины. Конечно, он же МТС пользуется: на шаг, сука, впереди. — Кому? — Тому мужику со скалолазания, например, — недовольно хмурится Антон. — Смотрел на тебя так! И Эду. — Ты че, охуел? — Получается не так возмущенно, потому что Антон целует гребни ребер, покусывая, и это важнее всяких горячих тренеров. — Мы это обсудим еще, — отмахивается Антон. — Как и то, что ты все равно где-то нашел обмудка, который исполосовал тебе всю спину. — Если мы об этом начнем говорить, то сегодня точно не кончим, — бормочет Арсений. Антон целует низ его живота, острые подвздошные склоны кости, оставляя крошки-засосы, и на этот раз Арсений не сопротивляется, когда голова Антона оказывается между его бедер. Арсений подается вперед бедрами, но Антон только прижимает их к дивану и поднимает глаза, с предупреждением глядя на дернувшуюся к члену руку, молча указывая на спинку, в которую Арс вцепляется до побеления. Удовольствие растекается в нем по всему телу, и Арсений уже хочет сконцентрировать его в паху, но Антон не дает, лаская то его бедра, то соски, то скользя языком вниз к лодыжке. — Хотел этого, пиздец, — бормочет Антон, зализывая очередное пятно. — Такой долбач. Столько времени потеряли. — Прост-и, — шепчет как в бреду Арсений, измотанный жгучими поцелуями и игнорированием его члена. — Дурак, что ли? — вздергивает брови Антон. — Это я виноват. — Спорно, — вздыхает Арсений. — С порно, — соглашается Антон и касается языком головки. — Это не сравнится. Он сосет не так чтобы умело, но так старательно и хорошо, что Арсений стонет и стонет высоко. — Ты охуенный, — восхищенно говорит Антон, дроча ему всей ладонью. — Я и представить себе не мог. — А что мог? — задыхаясь, спрашивает Арсений. — Представлял, как растягиваю тебя, — низким голосом начинает Антон и давит пальцами на сфинктер. Арсений хныкает от прострелившего острого наслаждения. — Как ты мечешься подо мной и стонешь, как краснеешь, как целуешься, как раздвигаешь ноги, как впускаешь меня, как выгибаешься, как кончаешь. Арсений скулит на одной ноте, не в силах сдержать подступающий оргазм, накатывающий волнами. Антон лижет головку, щелкая по уретре. — Как ты трахнешь меня, — смущенно добавляет он. — Я думал об этом, я хочу. — О господи, — шепчет Арсений, беспорядочно толкаясь в сжатый кулак. Антон целует основание члена, жмет кончиком языка на выступающую пульсирующую венку. — Я пробовал сам пальцами, — признается Антон, мучительно не обращая внимания на его почти полубессознательное состояние. — Взял кучу смазки, подрочил норм, кончил даже, но не поймал такого кайфа, как обещают гей-форумы. Арсений едва успевает осознать последнюю фразу Антона, как тот пальцами плавно обводит сфинктер по кругу, потирает, давит, проскальзывая на фалангу, и больше Арс ничего не соображает, кончая на подставленный язык. Арсений пялится в потолок, не в силах пошевелить ни одной конечностью. Он умолчал, — конечно, он мастурбировал и в своем теле, но это было так же плохо, как и само слово «мастурбировал». Оргазм просто наступал от бесконечного трения, пульсировал анабиозно, совсем не как сейчас, когда в его организме произошел взрыв гормонов. Грязный шепот Антона доходит до него урывками, проходя путь от «ого» до «господи, блядь, да». Он никогда не думал о том, чтобы трахнуть Антона самому, ему хотелось быть ближе в любой из возможностей и любить его, но выказанное доверие и предвкушение просто восхитительны, и Арсений прижимается к упавшему рядом Антону ближе, целуя его, куда придется. — Ты не кончил, — бормочет он. Антон треплет его по волосам, тычаясь губами во взмокшую макушку. — Морально я кончил, когда поцеловал тебя.

***

— Это что такое? — Антон смыкает пальцы на его щиколотке и поднимает ее повыше, не обращая внимания на удивленное Арсово ойканье. — Ничего, — бурчит он в ответ, пытаясь спрятать ногу под себя. Выбраться из цепкого плена, разумеется, не удается, поэтому он подгребает вторую под задницу, что не укрывается от внимательного взгляда. Антон перекладывает его лодыжку в одну руку и запускает другую ему под бедра, щипая между делом. — Мозоль! — строго возвещает Антон после пристального изучения на свету его щиколоток и обеспокоенно хмурится: — Ты погляди, тут до крови стер! А тут набухла такая вавка, ну куда это годится? Арсений морщится, тяжело вздыхая: не отцепится же, клещ. — Ботинками натер. — Это понятно, — закатывает глаза Антон. — Когда я педикюр тебе делал, мозолей не было. Че за ботинки? — Я не разносил их еще, — тут же начинает оправдываться Арсений в спину уходящему Антону. — Не говори, что ты… куда ты? Антон возвращается с кремом и пластырями и вздыхает, укладывая его ноги к себе на колени. — Хочешь Гарфилда или панду? — спрашивает он, растирая крем между пальцев. — Пахнет зоофилией, — фыркает Арсений и мягонько пихает Антона в живот. Антон ловит шаловливую ногу и чмокает в середину стопы, размазывая крем, перебирает пальцами сочленения косточек в массаже. — Но я б выбрал Эндрю. Антон закатывает глаза и поджимает губы в ухмылке. — Кстати, о пахнет, — вспоминает Антон. — Помнишь, Паша сказал, что твой подарок не готов еще, а там такая заебистая классная штука? — Ага, — отвлеченно кивает Арс, озабоченный больше ладонями на его щиколотках. Высунув язык от усердия, Антон клеит на стертую кожу пластырь с пандой в своей маленькой противности и тянет его для поцелуя за подаренную им цепь. — Ну, это скорее мне подарок, — говорит Антон, осторожно перекладывая ноги Арсения с колен на диван, и снова уходит, на этот раз в коридор. — Он, похоже, совсем свихнулся на теме запахов и решил мутить бизнес. Арсений непонимающе наблюдает, как Антон притаскивает огромную свечу и зажигалку, в блаженстве закатывает глаза, чуть ли не утыкаясь любопытным носом в затрещавший огонь. Свеча красиво разгорается костром, но особо ничем не пахнет, как бы Арсений ни принюхивался. — Свеча с твоим запахом, — поясняет он, жмурясь от восхищения. — Пиздец, у меня встал. Арсений хрюкает от смеха и тоже лезет поближе, чтобы понюхать. Антон тут же обхватывает его за поясницу, утыкаясь носом в загривок, и сжимает сильнее. — Свечу с моим запахом он тоже сделал, но там ничего особенного, — бормочет он, водя губами по шее Арса и пуская мурашки. — Дай, — тут же просит Арсений. Свеча Антона пахнет сильнее, чем его, будоража Арсения, заставляя его сглатывать слюну: соленым металлом, нагретой солнцем кожей, сигаретами, которые Антон курит — Арс не знает, какими, но губы его пахнут именно так. — Ух ты, как это он так?.. — ошалело бормочет он, сползая на пол поближе к свече. Рядом Антон чуть ли не обнимает свою свечу. — А я чем пахну? — Любовью, — обалдевшим от счастья голосом признается Антон и окунает кончики пальцев в растопленный воск. — Хуй знает, Арс. Сексом? Чем-то сладким? Ебануться как вкусно. Арсений завороженно пялится на длинные пальцы в восковых наперстках, кусая язык. — Я хочу, чтобы ты облил меня воском, — выпаливает он спустя две секунды бесполезных попыток себя остановить. Перед глазами все туманится от мысли, что запах Антона в него вплавится, обволакивая горячим панцирем. — Хуясе. Антон сглатывает, смотря на него, и в его глазах пляшет колдовское пламя свечей, растапливая остатки трезвого сознания. Антон облизывает сухие губы, и Арсений повторяет за ним, переводя взгляд на гипнотизирующе скользящие по ободку свечи покрасневшие от пламени пальцы. — Пжи, — тихо стопорит Антон, будто Арсений набросится на него прямо сейчас. Воск горячий, и Арсений спешно дует на кончики пальцев, соединяет, ляпает полуостывшие капли на кожу, принюхиваясь и размазывая тонким слоем. Ему хочется нанести его на шею и локти, чтобы пахнуть Антоном, потому что его толстовок и рубашек, из которых Арсений не вылезает, ему уже мало. — Такой лить нельзя, — оповещает Антон, нахмурившись, и откладывая телефон. — Я куплю соевые свечи, и мы вернемся к этому вопросу, ладно? Арсений растроганно хлюпает носом: в первую очередь, он загуглил правила безопасности, а потом все остальное. Он кивает, глядя на него большими глазами, пытаясь уместить в одном лишь взгляде всю свою благодарность и любовь. Антон понимает без слов, расплываясь в нежной улыбке, и огонь в щелочках-глазах совсем не жжется, согревая до самых кончиков теплее свечи.