***
Малиновские медленно поднималась по лестнице. Ну, как поднимались — именинница еле переставляла ноги и шаталась, в любой момент грозясь распластаться на белых ступеньках облаком рыжих волос и парчового серебристого платья. Заботливый супруг в итоге просто-напросто перекинул её через плечо. Хлопнула дверь спальни, запись оборвалась. Внутри камер не было. Тихонов перемотал всё с самого начала, пересмотрел ещё раз. Вот напоследок женщины коротко целуются в щёки, вот Малина жмёт руку Оганесяну, вот выходит на крыльцо, чтобы проводить поздних гостей — всего на две минуты. Возвращается и ведёт жену наверх… Ваня откинулся спиной на кресло, то тоскливо скрипнуло. Какая-то пружинка больно впилась в спину. Он поморщился. Камеры, ожидаемо, были новыми и очень хорошими, с приличным изображением. Видно всё замечательно, просто на загляденье, только вот… Ничего. Гостей у Малиновских был целый дом, примерно с шести часов вечера — Ваня определил почти всех. Не меньше двадцати человек, будто половина города собралась — в частности шныряли по первому этажу и на улице. На второй этаж поднималось только само семейство Малиновских, включая четырёхлетнего сына, Оганесяны полным составом, включая Инну и её мужа, плюсом брат и сестра Стрельниковы. Проще, наверное, было назвать тех, кто просто сидел и не двигался, но таких людей не было. — Вань! — А? В лабораторию влетела Оксана, звонко цокая высоченными каблуками. Облокотилась бедром на стол и принялась закатывать рукава белого халата — на манжетах были грязные чёрные разводы. — Я осмотрела машину и кое-что нашла… Судя по выплатам кредитки, то в восемь часов вечера Нателла заезжала на заправку и заправила полный бак. А теперь он пуст. — Значит, машина заглохла не просто так? Амелина хмуро кивнула. — Не просто так. Они помолчали. Ваня вывел видео ещё раз. Нажал на пуск. Перемотка вечера пошла заново. — Вот скажи мне, — задумчиво произнёс он. На видео был бывший муж Стрельниковой и по совместительству — мэр города. Рядом с его инвалидной коляской неожиданно оказалась Инна Лебедева — поправила мрачному молчаливому мужчине в солнцезащитных очках воротник шерстяной водолазки, нервно стряхнула с плеча пылинку. Рядом суетилась его дочка — светловолосая, как её покойная мать. Пихнула Инну локтем, та раздражённо что-то ответила, наклонилась ещё ниже, о чём-то спрашивая мэра… Тот погладил её по предплечью. Очень нежно для такого сурового человека, который на фотографиях улыбался через раз. — Что сказать? Ваня будто вышел из транса. Было в этой картине что-то… Что-то тревожное. Он пересмотрел ещё раз. Инна очень близко к Стрельникову, его дочка выразительно отталкивает её в сторону… Нет, ничего такого. Ваня вздохнул. Это дело совершенно перестало ему нравиться. Он чувствовал себя идиотом — что-то пропускал, но что — не мог понять. — Оксан, — обратился он снова; она раздражённо вздёрнула вверх идеально выщипанные светлые брови, — вот представь, что ты очень богатый бандит. Или бизнесмен, без разницы. Уже далеко не молодой, а жена у тебя — очень, очень, очень молодая и явно предпочитающая дорогие и качественные развлечения, если судить по её страничке в социальной сети… Ты будешь праздновать её день рождения дома или устроишь масштабный праздник в каком-нибудь шикарном ресторане, чтобы именинница восхитилась твоей щедростью и не прыгнула в постель к мужику победнее, но помоложе и повеселее? Амелина моргнула. — Второе, но это не тот случай. — Это ещё почему? Амелина пожала плечами. — Малиновский вообще-то заранее бронировал ресторан, «Бирюзу». Но там, как и во всех городских кафе и ресторанах, неожиданно нашлись тараканы и просрочка. Всё прикрыли на неделю-другую, перепроверяют, комиссию из Москвы вызвали, — она отобрала Тихонова клавиатуру и бодро застучала ногтями, — он сразу после отмены брони купил два билета в Италию. Вылет через неделю. Так что это, скорее всего, извинение за сорванный ресторан и решение собраться весьма… Широким семейным кругом. Она наклонилась чуть ниже, нежный кремовый завиток волос выбился из прически и теперь романтично-трогательно лежал на напудренной розовой щеке. Изнутри обожгло — жарко, томно… Нехорошо. Оксана наклонилась ещё ниже. Ваня открыл рот. Потом закрыл рот. Снова открыл, пытаясь сформулировать мысль, но не успел: Галина Николаевна неожиданно сунула гладко причёсанную голову в лабораторию. — Захара Стрельникова нашли? Амелина чуть не выронила клавиатуру и отскочила в сторону; Тихонов тоже вскочил. — Ищем, Галина Николаевна, ищем! Она подозрительно оглядела их с ног до головы. — Ищите быстрее. Ваня тут же с головой закопался в экран. На Оксану он очень старался не смотреть. Получалось, однако, через раз.***
Инны Лебедевой дома не оказалось, встретил Белую и Майского только её муж — приятный интеллигентный мужчина в очках, местный ведущий новостей. Он растерянно проморгался, сонно-удивлённо покивал причёсанной головой — видимо, только проснулся и первым делом взялся за расчёску. Честно признался, что вчера они с праздника ушли раньше всех, почти сразу после Нателлы Наумовны, потому что у Инны испортилось настроение. Где сама Инна? На съёмках, конечно же… В итоге пришлось разделиться. Майский, недолго думая, подбросил Белую к проспекту Правды — Таня, кряхтя и охая, вывалилась из машины, словно мешок картошки. Ещё чуть-чуть, и упала бы лицом вниз, поскользнувшись на мокром асфальте, на ногах сумела удержаться с божьей помощью. Майский, убедившись, что она дошла до подъезда в целости и сохранности, тут уже укатил в телецентр, чтобы пообщаться с неуловимой и обидчивой Инной. Таня изучала дом минуту-другую — хорошая такая новостройка в самом приличном районе города, весёленького красно-белого цвета, гладкая, чистая. Всё очень, очень прилично. Оганесяны жили на пятом этаже, выкупив его целиком ещё при постройке. Это всё Таня почерпнула из того документа, что прислали эксперты — две трёхкомнатные квартиры в одном тамбуре, перекрытая лестничная клетка... Показатель состоятельности и отгороженности от прочих жильцов. И, естественно, в дар очень удачно досталась пепельница с несколькими скуренными сигаретами. На них Белая посмотрела и правда как на новогодний подарок — вытащила из кармана тонкий пакетик и осторожно вытянула жёлто-коричневый окурок из пепельницы, на котором остались следы тёмной помады. Потом позвонила в звонок. Ждать хозяйку долго не пришлось, дверь она открыла сразу же — маленькая темноволосая женщина в длинном чёрном платье, расшитом золотистыми нитками, почти целиком укутанная в шерстяную кофейно-коричневую шаль. — Добрый день, — Белая постаралась улыбнуться, хотя уже устала от улыбок на сегодня, — капитан Белая, ФЭС. Мы можем с вами поговорить? Хозяйка медленно выгнула тонкую тёмную бровь, окинула внимательным взглядом с ног до головы, таким, что Тане на секунду показалось, будто её пропустили через рентген. Или разделали с особой жестокостью, как медики несчастную лягушку. Ксения Оганесян смотрела именно так — словно перед ней была эта самая лягушка, а не человек. Потом, правда, идеально накрашенные губы дрогнули, сложились в приятную вежливую улыбку, которая не отразилась в тёмных глазах. — Добрый, — голос у неё тоже оказался очень приятным, — могу я увидеть ваше удостоверение, капитан? — на заботливо сунутую под нос книжечку она отреагировала только морганием, потом широко распахнула дверь и провела тонкой белой рукой в приглашающем жесте: — Что же, проходите. Тане показалось, будто она не в квартиру вошла, а с головой нырнула в тёмную мутную воду — свет был отключен, коридор, наполненный чернотой, извивался узкой длинной змеёй. Ксения Сергеевна щёлкнула выключателем, и всё затопило жидким плавленым золотом, будто солнце взорвалось сладкой гарью. Она вежливо — очень, очень вежливо — дождалась, пока Таня снимет куртку и шапку с шарфом, указала в сторону вешалки и предложила тапочки — тоже новые, запакованные в магазинную обёртку. — Мы сегодня не ждали гостей, — добавила она неожиданно; Таня постаралась улыбнуться ещё раз. Не ждали, как же… Она почти на сто процентов была уверена, что сарафанное радио донесло весть о приезде московских ментов ещё тогда, когда она разговаривала с гопотой около продуктового. А то и ещё раньше, прямо в участке, стоило Серёже только тюкнуть того стажёра. Этот город если не жил в девяностых, то точно жил девяностыми. Все всё знают, но молчат, а заодно ничего не видят и ничего не слышат. Так что Таня не удивилась, когда Ксения, проводив её на кухню, устроилась напротив, и всё с той же вежливой улыбкой проговорила: — Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю. — Я всего лишь хочу задать пару вопросов, — натянуто ответила Таня, стараясь игнорировать её глаза. Это было трудно. Белый кожаный диван казался странно-липким, неудобным, да и вообще всё казалось странным и неудобным — неброская, но явная роскошь разъедала мозг похлеще соды. Маленькая женщина посреди этой роскоши казалась по-смешному гармоничной — восседала среди сшитых декоративных подушечек с прямой спиной, сложив руки на коленях. Таня была знакома и с Малиновским, и с Оганесяном — не повезло попасть на оба дела, но с их жёнами… Честно говоря, предпочла бы не знакомиться. Если жена Малины старательно мимикрировала под обаятельную, но всё-таки весьма глуповатую дурочку, то жена Оганесяна напомнила Тане… его самого. Не очень приятное было ощущение. — Ксения Сергеевна, где вы были прошлой ночью между двенадцатью часами вечера и часом ночи? Она скучающе наклонила голову. Как сытая змея, полностью уверенная в своём спокойствии. — У Малиновских. Мы в это время только прощались, всегда надолго задерживаемся… Она осеклась, потому что речь прервало появление огромного мехового нечто, которое вплыло на кухню с царским видом. Нечто — большой серо-мраморный кот, пушистый и массивный, одним прыжком вскочил на диван, перебрался на спинку и разлёгся мурчащей пуховой подушкой прямо напротив головы Ксении Сергеевны. Игриво шлепнул её хвостом по плечу, и она наконец улыбнулась правильно, светло и очень ласково, а не так, словно с утра вместо чая выпила бутылочку уксуса. Таня устроилась поудобнее и снова завела шарманку с наводящими вопросами. Может, она поспешила с выводами, и всё было не так уж и глухо.***
Несчастная пуговица была изучена вдоль и поперёк. Амелина её едва ли на зуб не попробовала, но ничего — та была чиста и невинна, как слеза младенца, никаких следов потожировых не было, абсолютно никаких. Это уже было странно и объяснялось только тем, что пальто давно не надевали и держали в шкафу, а перед этим провели хорошую такую химчистку. Машина тоже ничего нового не дала при повторном осмотре — слитый бензин, пара испорченных проводов… Кто-то очень хотел, чтобы машина Нателлы Наумовны заглохла. Найти Захара Стрельникова пока не предоставлялось возможным — его номер телефона был неактивен уже неделю, в последний раз был авторизован в соседней от Катамарановска деревне, а сейчас… Всё заглохло. У Малиновских было алиби, у Оганесянов — тоже, и единственной подозреваемой оставалась только Инна Лебедева, у которой не было (или был?) мотив убивать Стрельникову… Три ножевых! Три ножевых, а жертва даже не сопротивлялась, почти дала себя убить… Нателла Стрельникова буквально позволила себя убить. Амелина читала все её дела — она была отнюдь не хрупкой женщиной, могла дать отпор кому угодно, но на этом злосчастном шоссе что-то явно пошло не так, раз она даже не пыталась сбежать от своего убийцы. Что же произошло? Кто убил блондинку? Оксана вздохнула. Тихонов корпел и кипел над какими-то бумажками и безостановочно лопатил странички в социальных сетях. Из неизученного осталась только шуба, даже труп Нателлы уже выпотрошили и зашили обратно. Шуба, что очень странно, была дешёвой и синтетической, окрашенной плохим красителем, хотя, конечно, с первого взгляда не скажешь… Кровавые пятна, распустившиеся на меху, будто хищные цветы, окрасили её в грязно-бурый. Оксана нахмурилась. Взялась за пинцет, двумя пальцами провела по запёкшейся давно крови, подцепила лишнюю ворсинку и вытащила длинный кошачий волос. Моргнула. У Малиновских была кошка, но лысая… Собака была, но чихуахуа, короткошёрстная… — Вань, слушай… Ваня вдруг вскочил и опрокинул кресло. — Я понял! На третьей космической скорости метнулся к выходу; Оксана ошарашенно поднялась тоже. — Ты куда?! — Я всё понял! Нашёл! Это Инна! И унёсся, только его видели. Оксана перевела недоумённый взгляд на компьютер — на скачанной и засмотренной уже до дыр фотографии из социальной сети, Инна Лебедева, очень красивая, но очень хмурая, без улыбки, со строго поджатыми губами, стояла под руку со своим отцом. На ней было молочно-белое пальто с золотистыми пуговицами. Точно такими же, как та, что нашли в луже крови Нателлы.***
Пиликнул планшет, оповещая о новом сообщении. Таня коротко извинилась и открыла переписку, торопливо пробежалась глазами. Поднялась на ноги. Кот, умиротворенно сопящий на спинке дивана, любопытно приоткрыл один глаз. — Ксения Сергеевна, могу я взять волос вашего кота? Ксения Сергеевна сдержанно кивнула, не высказывая ничего, кроме настороженного недоумения. Шаль шелухой сползла с её плеч. Она тоже поднялась, пригладила платье, стряхивая несуществующие пылинки: — Конечно… Кот отдал волос неохотно, но Таню это не волновало: она быстро разложила чемоданчик с экспресс-экспертизой на столе, сунула волосок в колбу, запихнула, запустила программу… Стопроцентное совпадение. Всё стало ясно. — В чем дело? — напряжённо поинтересовалась женщина. Таня сочувствующе поджала губы. — Кажется, ваша падчерица убила Нателлу Наумовну. Она заходила к вам недавно? Ксения вдруг гневно сузила глаза. Выпрямила спину, расправила плечи. Ощетинилась: — Какое это имеет значение? Причём здесь шерсть? Что вы такое говорите? Таня терпеливо помолчала, прежде чем объяснить: — На шубе Нателлы Наумовны был найден волос вашего кота, а золотая пуговица, которую нашли около трупа, явно принадлежит Инне. Вы видели её пальто? Таня продемонстрировала фотографию; Ксения Сергеевна даже не взглянула нормально, так, мазнула мимолётно. Кажется, по-настоящему рассердилась,потемнела лицом, как грозовая туча. — И? — Инна заходила к вам недавно? Как вы можете объяснить то, что шерсть вашего кота найдена на трупе Нател… — Вам это объяснит наш адвокат, — Альберт Зурабович появился в дверях неслышно, возник в проёме огромной чёрной тенью. Расползся чернотой, будто раскинул длинные паучьи лапы. Таня резко развернулась: он совершенно не изменился, даже не постарел ни на день. Высокий худой мужчина с гладкими тёмными волосами, в идеально отглаженном чёрном костюме и колючими чёрными глазами. И, конечно же, безошибочно узнаваемой горбинкой на носу. Такие люди не меняются. Воровали и воруют. Убивали и убивают. Лгали и лгут. Даже под угрозой расстрела. — Замечательно, — хладнокровно кивнула Таня, — в таком случае, мы едем в ФЭС. Вместе с вашим адвокатом. Вы задержаны. Ксения Сергеевна и Альберт Зурабович обменялись одинаково холодными взглядами, синхронно плеснули сдержанным недовольством… Она качнула головой, он — приподнял брови. Спустя две тягостные секунды молчания, Альберт резко постановил: — Замечательно. Не будем откладывать дело в долгий ящик. Тане показалось, что свет над её головой погас снова. Начиналась игра в кошки-мышки, она это уже проходила. Все они это уже проходили. И ещё ни разу не вышли победителями.