Шесть историй о времени, смерти и о любви

Баки раз десять упрямо щелкает отсыревшей зажигалкой, прежде чем смириться с тем, что закурить не получится. – Да и черт с ним. – Он в сердцах бросает бесполезный кусок пластика в ближайшую урну вместе с намокшими сигаретами. – Все равно эта хрень не действует. Крупная капля, другая, третья – и снова начинается дождь. Баки терпеть не может май в Нью-Йорке из-за вечной сырости. Он сворачивает за угол и прячется под козырек ближайшего магазина. «Новая надежда Америки!» – кричат красочные плакаты с витрин. С них, высоко подняв голову, со щитом в руках, смотрит Сэм. Баки мягко усмехается и думает: какое счастье, что Шури не сделала ему шлем – нужно действительно быть суперчеловеком, чтобы не выглядеть в нем идиотом. Даже на Стиве он смотрелся так себе. Баки машинально дотрагивается до нагрудного кармана куртки, где раньше лежал Стивов блокнот. Думать о Стиве по-прежнему больно. Когда тот умирал, тоже шел дождь. Баки держал его за руку и нес какую-то ерунду, чтобы только не заплакать. – Помнишь того священника, господи, как же его звали... – бормотал он, улыбаясь через силу. – Который как-то приходил к тебе пять раз за зиму? Кто бы мог подумать, что ты доживешь до двухсот лет. Сказать бы ему – его б хватил инфаркт. У Стива не было сил ответить, он только легонько сжимал пальцы Баки своими и улыбался в ответ краешками сухих губ. И через пару часов умер, так и не отняв руки. Где-то неподалеку вдруг слышатся голоса: Баки не разбирает слов, но напряженный тон выдает горячий спор, который быстро перерастает в крики. – Не дам я вам денег! – прорывается звонкий мальчишеский голос, и Баки мысленно подбирается и идет на звук. В ближайшем переулке он находит источник: три амбала окружают пацана, еще совсем подростка, запакованного в явно брендовые шмотки. Пацан сжимает кулаки, и упрямство, написанное на бледном смазливом лице, резким уколом напоминает о Стиве. – Серьезно, что ли, – бормочет Баки и шагает вперед. – Эй, – повышает он голос. – Вы бы отвалили от ребенка! Амбалы, как по команде, оборачиваются, и самый рослый из них с угрозой расправляет плечи: – Мужик, иди куда шел, тебе чё, больше всех надо? Баки знает этот сценарий наизусть, поэтому не тратит время и снимает перчатку с левой руки. Темный металл блестит в свете фонарей, как начищенное зеркало, а пластины гудят, перестраиваясь. Лица хулиганов комично вытягиваются, а сами они застывают столбами: тот, что полез угрожать, выразительно матерится себе под нос. Пацан тоже пялится во все глаза, приоткрыв рот, и Баки, глядя на него в упор, командует: – Ты, пошли. Тот подчиняется и подходит ближе, как под гипнозом. Баки хватает его за предплечье и уводит прочь из злополучного переулка. Оказавшись на широкой оживленной улице, они останавливаются и Баки спрашивает: – Живешь далеко отсюда? – Я… П-прилично, – запинается пацан. Баки бегло осматривает его: от белых «найков» и дорогущей куртки до подкрашенных глаз и быстро расцветающего синяка на скуле, – и интересуется: – Есть деньги на такси? Пацан таращится на него, как на восьмое чудо света: – Могу «Убер» вызвать… Баки кивает: – Валяй, – и скрещивает руки на груди, наблюдая, как наманикюренные пальцы извлекают из кармана телефон. – К-куда вызывать-то? Вы не сказали. – К себе домой, куда еще, – любезно поясняет Баки. Пацан быстро тычет в экран и отчитывается, на всякий случай разворачивая телефон и демонстрируя открытое приложение: – Вот, все готово. – Умница, – хвалит Баки. Они молча смотрят друг на друга долгие несколько минут, пока не подъезжает такси. Только тогда Баки разворачивается и, сунув руки в карманы, уходит. В спину ему летит звонкое: – Мистер! Эй, мистер! Спасибо! Он не оборачивается и не замедляет шаг, но вскидывает руку и пару раз машет в ответ. Дома у Баки неуютно и пахнет сыростью. Возможно, стоит перестать оставлять открытым окно, но он все еще ждет, что вернется Кот, который иначе никак не сможет попасть в квартиру, а ведь Баки здесь бывает редко. Кот появился ранним октябрьским утром, спустя три дня после похорон Стива. Стоял нетипично жаркий для осени день, и окно было открыто. В какой-то момент Баки зашел на кухню, а Кот, утробно урча, уже поедал его обед – сэндвич с тунцом из ближайшего 7-Eleven. Более жалкое и нелепое создание и представить было трудно: лохматый, без одного уха, тощий, как суповой набор, с куцым облезлым хвостом. Баки немедленно почувствовал к нему симпатию. – Ах ты засранец, – восхищенно протянул он и достал из холодильника второй сэндвич. Кот оторвался от еды и заинтересованно пошевелил целым ухом. – С тунцом у меня только один, уж прости. А с беконом я тебе не отдам. Придумывать кличку Баки не стал: сначала посчитал, что тот больше не появится, а потом как-то привык звать его просто «Кот». Они жили душа в душу полгода: Кот приходил и уходил, когда вздумается, Баки оставлял еду и открытое окно и учился не вздрагивать каждый раз от резких звуков. Затем случились сраные Джон-мать-его-Уокер и Разрушители Флагов, и появляться дома долго не удавалось. Месяц спустя Баки вернулся, но Кот больше не приходил. А жаль: с ним одиночество в пустой квартире ощущалось не так остро. В кармане вибрирует телефон. Выудив его оттуда, Баки смотрит на экран, где высвечивается «Уилсон», и сбрасывает звонок. Подумав, и вовсе отключает телефон и ложится на жесткий пол поверх покрывала. Сэм – отличный парень, и Баки, по большей части, рад его слышать, но сегодня ему хочется побыть одному. Спать он не собирается, но все равно засыпает, стоит только прикрыть глаза. Ему снится бесконечный заснеженный лес. Белые сугробы вырастают между темных клякс деревьев, и ноги вязнут в них по колено. Баки с трудом пробирается вперед, держась за ремень винтовки замерзшими пальцами. На нем синяя военная куртка, как в тот день, когда он умер в первый раз, и точно так же завывает ветер, поднимая вверх ледяные облака. Не видно ни черта, и Баки не сразу замечает впереди одетую в черное фигуру. А заметив, замирает и лихорадочно вскидывает винтовку. Человек в черном подходит ближе, и земля уходит из-под ног, потому что это лицо Баки знает, как свое собственное, даже такое бледное, даже если на нем не отражается ни единой эмоции. Стив смотрит пустыми, равнодушными глазами: они похожи на окна дома, где никто не живет, и это страшно. – Стив? – пытается позвать Баки, но голос не слушается, и получается что-то среднее между стоном и хрипом. – Стив, пожалуйста... Он не уверен, о чем просит. Они внезапно оказываются в узком переулке посреди Бруклина, и в нос бьет неприятный запах подворотен. Расстояние между ними все сокращается, и, подойдя почти вплотную, Стив берет его за горло и сжимает. Баки просыпается, хватая воздух, как рыба, выброшенная на сушу, и еще какое-то время не может пошевелиться. Из ступора его выводит только резкий стук в дверь. Кто-то бесцеремонно колотит в нее что есть мочи, и Баки оказывается на ногах раньше, чем успевает подумать. – Баки! – прорывается из-за двери голос Сэма. – Открывай! Я знаю, что ты дома! Какого хрена ты отключил телефон? – Тебя не учили заранее договариваться о встрече? – орет Баки в ответ. – Я пытался, говнюк! Дверь открой! Это реально важно! Баки щелкает замком и оказывается нос к носу с очень злым Сэмом в полной амуниции Капитана Америки. На языке вертится много вариантов, куда именно тому стоит отправиться, но что-то в выражении лица Сэма заставляет насторожиться. Баки дергает плечом: – Что случилось-то? Сэм пару раз открывает и закрывает рот, как будто не может найти слов: – Я даже не знаю, с чего начать. Ты срочно нужен мне в штаб-квартире М.Е.Ч.а. – Зачем это? Сэм тяжело вздыхает: – Серьезно, лучше тебе увидеть своими глазами.