Artemisia

На экране телефона все так же висело непрочитанное сообщение профессора. Григорий был не на шутку встревожен. Почему сейчас? Почему не в понедельник? Зачем так поздно? В голове кружилась еще ни одна сотня вопросов, на которые он не знал ответа. Лишь сильно сжал теплую и мягкую руку Вика, словно плюшевую игрушку. Единственное, что знал Григорий — эссе лишь предлог. -Гриш, что с тобой? — Вик смотрел с непониманием. Конечно, ведь Гриша не рассказывал о несносном характере профессора и том случае в кафетерии в начале года. Да и сейчас вряд ли стоит беспокоить друга. — Голова болит, охренеть как. — обронил Григорий и тотчас отпустил руку Вика, спрятав свою под стол, что бы не было видно, как его руки слегка трясутся. Не лучшая смесь: похмелье, недосып и разговор с преподавателем, который из себя представлял минное поле. Один не верный шаг и он мог больше никогда не увидеть уроки латиницы. Теперь он понимал, что становиться «другом» такого человека было опрометчиво, но крайне необходимо для его учебы. Виктор слегка наклонил голову, он явно понимал, что дело было не только в головной боли. — Ты сейчас пойдешь к профессору? Куда? — наводящие вопросы, за которыми так и скрывалась просьба взять его с собой. Вик никогда не менялся. — Да, думаю сейчас и пойду. — Гриша встал из-за стола и накинул на черную водолазку пальто, слегка поправляя ворот — Потом сразу в корпус. Все хорошо, что ты хмуришься? Явно прознал уже что и я буду зимним мракобесьем заниматься, эссе лишь повод обсудить балл, я полностью уверен — речь была убедительна, что Григорий сам в нее «поверил» до самых кончиков пальцев, что впивались в ладони. -Да… просто ты же себя плохо чувствуешь, Гриш, может завтра на планерке? Тем более уже почти шесть… — Виктор попытался остановить Гришу, аккуратно и без резких движений, хотел перехватить его в проеме меж столов. -Все уже хорошо, Вик, что ты как мама твоя! Я сам разберусь, что мне делать. К тому же вернулся Лекс, вам явно надо еще ваши «важные» дела обсудить с Камиллой из-за которых ты вечно ночью пропадаешь. Я ушел. — это было брошено резко, почти с обидой в голосе. Григорий никогда не умел быть мягок в выражениях с «близкими» людьми. Ему часто приходилось долго обдумывать выражения, но сейчас надо было быть грубее. Ушел он так же быстро, как это сказал. Виктор смотрел в спину Гриши, его вера в слова друга пропадала так же стремительно, как Полонский приближался к выходу из кафетерия. Весь путь от главного здания академии до восточного крыла Григорий курил. Как только заканчивалась одна сигарета, он уже прикуривал следующую, погруженный в свои мысли. Конечно, его волновало, что от него хотел Патрик. Тем более в такой поздний час. Может правда сочинение или же балл, может Гринроуз вспомнил еще одну поэму, которую хотел процитировать «понимающей и животрепещущей» публике в лице одного Григория. Идей было много. К тому же эти слова, которые сказал Полонский Вику… Григорий был очень обеспокоен тем фактом, что его друг пропадал не весть где. Возвращался под утро, часто растрепанный и с грязными ботинками, будто в болоте плавал. По наблюдениям Григория Вик ходил в сторону второго корпуса. Он находился за основным ограждением, рядом с сторожкой. Там жили девушки в основном. Поэтому сегодняшняя фраза Камиллы про вечер не особо встревожила Гришу, лишь подтвердила его теорию. Они подходят друг другу. «…Нет, я конечно рад, что Вик нашел себе кого-то, вероятно, что же ему еще ночью делать в том корпусе… Он же идеальный, популярный… к тому же красивый, нельзя же было надеяться, что мы всю жизнь будем дружить … у него как у наследника компании будет своя жизнь… новая семья» — От всех этих мыслей Григория передергивало. Его единственный друг, может запросто испариться… Он понимал это еще со дня знакомства, но принимать не хотелось. От сигарет уже начинало болезненно мутить, но это было отрезвляюще для разума, физически хоть и не приято, но хотя бы успокаивает. Погруженный в мысли, Гриша и не заметил, как стоял уже у входа в Восточное крыло. Патрик написал, что будет в кабинете латиницы. Не докурив сигареты, Полонский кинул ее у входа. В восточном крыле было темно. Словно попадаешь в пасть гигантского монстра, пожирающего все живое. В конце коридора не навязчиво была приоткрыта дверь откуда разносились лучики теплого света. Патрик явно все еще проверял эссе студентов. «Интересно, сегодня он пьет что по крепче своего «кофейного настоя»?» Обычно, когда Григорий ходил с профессором в кафетерий, Патрик без стеснения доставал маленькую фляжку с виски и подливал в кофе и себе, и студенту. И под таким коктейлем беседа о Греции и древнем Риме шла очень оживленно. Гринроуз больше всего любил говорить об Аристотеле, Полонский же предпочитал Платона, хотя во многом он был не согласен с его учением. Кто был в их диалогах учителем, а кто учеником, не ясно, обычно профессор вещал на своем пьедестале, ставя выше себя и свои убеждения, в кафетерии их взаимоотношения сложно было бы назвать обычными. Еще несколько мгновений Григорий стоял перед дверью кабинета. Гнетущее чувство не покидало его ни на минуту. «Почему я так боюсь? Это всего лишь профессор и всего лишь разговор, надо собраться! Вдох… Выдох…» Такие приступы страха не были редкостью, но почему-то сейчас они стали до ужаса леденящей корочкой пробирать каждую жилку Григория. В голове было пусто, лишь стены давили немым пространством. В глухом коридоре раздался тихий стук. Мгновение спустя дверь отворилась. Профессор с добродушной улыбкой приглашал внутрь. Все в том же свитере, той же рубашке, но уже в джинсах — радует, что у него есть еще хотя бы одни штаны. Теплый, согревающий баритон пригласил в кабинет. — Не хочешь чашечку чая? Я недавно заварил. — Профессор подошел к своему столу, где стоял новенький чайник из «Ikea». -Тебе с сахаром или без? — Без сахара, пожалуйста. — Григорий был в недоумении. Почему все его инстинкты так отчаянно молили о побеге? Профессор в хорошем расположении духа. Но где-то внутри Григорию звонили колокола и мигали сирены, причин для такого чувства не было. Обычно, когда профессор не доволен или в плохо распоряжении духа, по нему это видно, но сейчас Патрик… приветлив. Игнорируя все тревожные позывы, Григорий присел за предложенный стул и взял чашечку чая. Запах был горьким. — Проф…. Патрик, а что это за чай? Не Эрл Грей? — Григорий держал чашку очень близко что бы почувствовать нотки привычного бергамота. — Нет, это не обычный Эрл Грей, Гриша. София, из кафетерия, принесла сушенную полынь и листья черного чая. Так, что это — необычный, лечебный чай с полынью. — Гринроуз отпил из своей чашки, после этого Григорий тоже. -Он очень… пряный и горький одновременно. — больше было похоже на лечебную микстуру от кори, ежели на чай, но вкус был притягательным и расслабляющим. Григорий выпил еще и аккуратно поставил чашку на стол. — Да, тут ты прав, Гриша… — профессор смотрел, не моргая на студента. -Патрик… так что там насчет моего сочинения? — даже если профессор был в хорошем настроении Григорий все еще не отошел от всего что было накануне. Его глаза слипались еще больше, а голова отказывалась думать. Надо было по быстрее уходить из кабинета. — Точно. Эссе… Ты как всегда лучший, Гриша. То, как ты размышляешь о «Государстве» Платона, конечно, имеет место быть, но думаю, твои взгляды слишком прогрессивны. Ты оцениваешь его уже с высоты полета «Homo sapiens» нашего времени. Что бы больше проникнутся идеями, мыслями и атмосферой того времени, надо полностью посвятить себя Греции. Разве ты думаешь, что они со своей высоты смогли бы устроить полноценную демократию, если даже в нашем мире не существует таковой? Для полноценной демократии все люди должны быть образованны и это — утопия. Такого мира никому не добиться. Не каждый голос может быть учтен. И твои идеи не совпадают с реальной ситуацией. В демократии «Pacta sunt servanda» (все договоренности должны соблюдаться), каждый должен быть честен. Это невозможно в столь не совершенном мире, не совершенных богов. Добродетель не истина, а лишь последовательность действий. Но твои мысли имеют место быть. Они совершенно отличаются от моих и других нерадивых студентов. — Патрик говорил тихо, монотонно словно гипнотически, увлекая череду мыслей за собой. — Патрик, я понимаю, что наш мир не зиждется на правде, вере, правопорядке, но может быть, однажды, кто-то найдет это эссе и сможет построить новый мир, в котором мы не смогли быть. Может, я бы смог больше и глубже рассказать о другом, не Платоновском государстве, где нет власти имеющих и власти нуждающихся. Есть просто люди и решения. Ничего больше или меньше. Нет сословий, денежного превосходства и тирании. Моя личная утопия… — все сигналы к бегству стихли, как и головная боль, лишь звенящая тишина и ничего больше. Григорий был в корне не согласен с Платоном в государственном вопросе. Аристократия, пускай даже духовная, избранная из разумных соображений, может превратиться в тиранию. Деньги и власть меняют многих. Когда-то праведник, сейчас тиран. Нельзя было предсказать случится это или нет, не было гарантий, не у каждого в голове есть моральные устои. Демократия тоже не лучше, но она лучшая из худших, как говорил Черчилль. Но также не совершенна, ибо у кого-то всегда больше власти. Фальсификация, измена, тирания, кощунство. А Патрик все смотрел, и смотрел. К чему это? Обычно, он вступал в спор и пытался доказать обратное. Свое, личное, единственно верное мнение. Не сегодня. Может, он хотел проверить Гришу. Может сейчас он был согласен… С трудом верилось в этот абсурд, но другой версии и быть не могло. Вдруг профессор неожиданно встал и с чашечкой целебного чая подошел к окну. -Я осведомлен, что ты тоже будешь помогать устраивать балл, не так ли? — он не оборачивался. Смотрел в темный лес за беседкой около ограды. Было в его виде что-то статное. Прямая по-армейски спина, изящный изгиб локтя и маленькая, хрупкая стеклянная чашечка. В его руках она выглядела еще меньше. Все так же зализанные волосы и короткие бакенбарды. -Да. Меня в это втянули как стороннего «эксперта», Вик уж очень хочет провести балл. Они подключили еще кучу других студентов для создания декора, концепта и представлений. Я думал, может, получиться устроить постановку Овидия «Метаморфозы», слегка упрощенную и сжатую. Я хотел взять за основу недавнюю постановку в Москве. У меня знакомый в этом театре работает — Григорий смотрел в пол, на свои уже совершенно грязные и измучанные ботинки, как и он сам. -Ты ее переделывал? — спросил профессор, отпивая из чашки. -Да, я подумал, что сохранять исходный текст и естественно отталкиваться от того, что видел. Текст еще сырой, но в ходе репетиций думаю можно доработать… — ответил Гриша. Шелест одежды и тихие, но уверенные шаги заставили Гришу поднять глаза. Он увидел протянутую руку. Патрик слегка наклонился с одной рукой за спиной, а другую протянул как можно ближе. -Я подумал, что на нашем зимнем мероприятии, можно было бы разучить небольшой танец, групповой естественно. Он совершенно легкий и не требует много сил, лишь вовлеченности. Побудешь моим подопытным? — с улыбкой и проницательным взглядом предложил Гринроуз. Григорий не умел танцевать и не любил. Слишком личное мероприятие. Сближающее. Заставляет трепетать, потому что танцуешь ты не один, а с другим, по законам жанра, дорогим для тебя человеком. Но тут другой случай, отказываться нельзя, не вежливо как-то. Полонский взял протянутую руку. -Тогда начнем. Так, встань здесь. Отлично. Теперь одну руку в сторону, другую мне на плечо. Отлично. Смотри за моими ногами. Сначала правую выставляем вперед, потом два полу-шажка назад и левую выставляем носочком. У тебя хорошо выходит. Молодец, Гриша. — такое учение у Григория было впервые. Профессор сам на себя не похож, он был аккуратен, не вспыльчив на ошибки и галантен. Такие перемены в характере были необычными. Вечно взвинченный и недовольный профессор на едине, на публике, по обыкновению, доброжелателен, но строг. Сейчас будто не он танцует, а его светлый двойник. Хотя может по выходным он всегда такой. -Так, а теперь переход по полукругу. Ты должен встать точно напротив меня. — рука Патрика с плеча элегантно переместилась на талию Григория. — Теперь закручиваешься так, чтобы спиной оказаться ко мне… — Гринроуз прижал студента к себе. И тихо прошептал на ухо. — а ты схватываешь на лету… Григорий не любил объятья и прикосновения, все что происходило, вновь забило тревогой где-то под ребрами. Он будто оказался в руках самого опасного хищника на планете. Все сильнее и сильнее раздавался гул крови в ушах. Неожиданно нахлынула новая волна упокоения, этот чай, точно спасает от тревоги в груди. Все стихло. Вдруг за окном прозвенел автобусный звонок. Спасение. Он оповещал, что последний на сегодня автобус вскоре отправится в город. -Думаю, это лучше обсудить завтра на планёрке. А сейчас уже достаточно поздно проф… Патрик, завтра предложим наши идеи совету, да? — Григорий выбрался из хватки профессора. Он отошел на безопасное расстояние в полтора метра, будто хотел взять еще чаю со стола, но застыл с кружкой в руках. -Да, уже поздно, прости, что задержал Гриша. Встретимся завтра. — Патрик похолодел. Снова сел за стол с кучей бумаг и непроверенных тетрадей. Гриша махнул в знак прощания и скрылся за деревянной дверью. *** В студенческом кампусе всё оживилось. Из мертвецов, отходящих из попойки, студенты превратились в копошащихся мышей в своей норке. По всюду были слышны голоса веселящихся и бурных людей, что нашли в себе силы встать с кровати. Из общей кухни доносился приятный запах куриного супа и жаренных овощей. Кто-то явно не желал покидать кампус в столь несносную погоду за окном, чтобы перекусить и предпочел «домашнюю» еду. Бетонные стены, картонной постройки шуршали, передавая каждый шёпот её обитателя. Деревянный пол скрипел под подошвой разнообразной обуви, будто радуясь прохожим. Григорий невольно заглядывал в открытые двери наблюдая за обитателями этой комнаты. В первой комнате дверь была открыта нараспашку, так что можно было увидеть каждый постер на стенах. Комната будто была разрезана по полам. На одной стороне была прилежно заправленная кровать с ноутбуком всеми известной компании, стены были увешены K-pop айдолами, в которых Григорий никак не мог разобраться, хотя часто о них слышал от Камиллы. По другую сторону было совершенно пусто, лишь одинокий флаг СССР над не заправленной кроватью, тут явно жил коммунистический идеолог, к тому же это подтверждал портрет Ленина на краю стола. Дверь была украшена табличкой «Не работает». Эта комната принадлежала близнецам, как знал Полонский. Один учился вместе с Лексом на архитектора, но на год старше, второй на экономическом. И выглядели они совершенно по-разному, так что спутать их было невозможно. Дима и Рома. Второй имел кличку, так сказать псевдоним — Мэлс. Что естественно отсылало на его помешанность на СССР: Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Он часто помогал совету в любых делах, требующих добровольного участия: субботник, зарядка, гид, ведущий, бесплатная рабочая сила. Дима же знал цену труду и за всю «помощь» в докладах или рефератах брал с перваков не малую цену, зато делал качественно и оправдывал свою стоимость. Из второй комнаты на первом этаже вдруг выскочил тощий парника в футболке «Nirvana», с серьгой в виде креста в ухе и прической в стиле «ежик» — примяком из армейки. И сбил с ног Гришу, словно ураган. — Та, блять, все я тебе принес падла! В следующий раз сам ехай за тридевять земель в порнографическое царство! Что было я принес, заманал возмущаться. НЕ НРАВИТСЯ ИДЕШЬ НА… — вдруг брюнет обратил внимание на упавшего Григория, который уже отряхивал свою одежду от пыли. -Опа, вот ты где! Я-то уже заколебался искать тебя! Ты так коротко и не вовремя написал про свои хотелки, у меня просто бы в любое другое время места не нашлось бы. Но все-таки ты у меня на хорошем счету, так-то знай, братан, все купил, ты только денег переведи, а то не прикольно со своих платить, я чуть в минус не ушел! — паренек улыбнулся и можно явно было заметить брекеты с разноцветными резиночками у него на зубах. Это был местный «извозчик» Миша Скворцов. Сумбурный, с явным немецким акцентом, не пойми откуда взявшимся, бесцеремонный и острый на скверное словцо. Гриша с ним изредка общался, чисто по деловым вопросам «принеси подай», чем и заслужил кличку «братан». Не в его стиле, но пока их выгодное сотрудничество в силе ему было плевать. -Пойдем, у меня все твое у себя, че ты кичишься, пошли-пошли. — Скворцов погнал на третий этаж бегом. Григорий же воздержался от столь бурных действий и прошелся пешком. Комната Скворцова была полным сбором хлама. Пакеты, макеты, инструменты разных видов, продукты, бумажки, электроника — все у него было. Хоть и «доставщиком» работал он не один, но большую часть вещей, не нужных и нужных, он хранил у себя. Этакая человек — кладовка. Все всегда найдет и принесет, не за бесплатно, конечно. Все это лежало на кровати, под ней, в тумбочке, на столе, на полу и он даже умудрился бусы и галстуки разместить на настенной лампе, которую он сам прикрутил, но забыл о проводке, поэтому она не работала. Гриша полагал, что он безобразный и совершенно не сносный сосед с вечным бардаком по всей комнате, но тут первое место явно занимал Миша. Стены были перекрашены в черный цвет, по усмотрению живущих, штор не было, ну или они давно валялись на полу под этим «хламом». Пока Скворцов откапывал сигареты и шоколадки, которые Гриша просил доставить, Полонский засмотрелся на вторую половину комнаты. Она была пустой. В ней ничего не напоминало о человеческом присутствии. Все полки были задвинуты, кровать аккуратно, чуть ли не по ГОСТУ заправлена, книг на полке не было. Лишь мрачное, воронова крыла пальто висело на вешалке. Ничего не говорило о жизни в этой части картонной коробки. -О, вот и оно! Держи, бро, твои сиги и закусон! Все как просил. «Кент» и обычный без нечего молочный шоколад. — Скворцов дурашливо улыбнулся, протягивая пакет с вещами. Полонский взял пакет из рук Миши и уходя ненавязчиво спросил. -С тобой же кто-то живет, ведь так? — Гришу заинтересовало это «пустое место», если бы тут никто не жил, то вся комната была бы хранилищем Хлама имени Скворцова, но все же забита вещами была только половина. — А, да. Чувак один, нудный и скучный до безобразия. Ничего практически не говорит, появляется только ночью, рано уходит. Да, он странный, капец, без вещей живет… не понимаю я его. Он в первый же день написал мне список правил, вот урод, и просил их соблюдать. Знаю только, что его зовут Владимир Стужев, он вроде тоже на филологии? — Миша говорил на одном дыхании изредка ругаясь еще на сожителя. Гриша ничего не ответил и вышел. Это имя не говорило ему ровным счетом ничего. Как и комната владельца. Неужели в академии был настолько незаметный человек, что смог скрыться от извечной наблюдательности Полонского. Он допускал это, но все же… Человек — пустота. Полонский не любил не знать, особенно о человеке, которого он буквально мог видеть каждый день в здании. Эта пустота лишь нагнетала. Весь путь до комнаты Гриша ел одну из шоколадок, привезенную Скворцовым. Думать было проще, если в зубах сигарета или теплый, тающий кусок шоколада. В комнате было все еще пусто, Виктора опять не было. Что ж к этому надо привыкать, Григорий думал явно уже о пустующем месте в этой комнате, а не о пустышке в какой-то другой. Только это «пустое место», не являлось таковым в принципе, оно пустовало именно сейчас и от этого возникало не приятное тянущее чувство. Почти всегда оно не было «пустым», не было пустышкой, поэтому называть его таким не корректно, скорее опустевшим, но на время. Ранее до «мистических» исчезновений Виктора, они часто разговаривали о былых, уже прошедших временах, или же о том, что происходило «сегодня». Не совсем говорили, скорее Григорий слушал и добавлял свое. Виктор был всегда рад поделиться всем, а Гриша любил его слушать. То, как красочно он описывал самые обыкновенные и простые вещи, как например пары Фармакологии. О их странной преподавательнице Зинаиде Сергеевне. Которая каждую пару начинала с игры в снежный ком, но с использованием терминологии фармацевтики, по той теме, которую они проходят. Или же про то, как в совете решают «курьезные» ситуации. Не так давно, к студенческому совету обратились с просьбой найти кота ректора. По таким делам не обращаются к ним, но так как это был ректорский кот, им пришлось поднапрячься, чтобы его найти. Два дня они его искали, уже все выбились из сил: Лекс предложил купить нового точно такого же и не заморачиваться. Как оказалось кот вернулся к ректору в тот же день, а он просто забыл предупредить об этом. Гриша тогда тоже искал кота, только потому что Камилла сказала, что если он найдет его, то получит одни интересные оригинальные рукописи из ее «личной» домашней библиотеки. Григорий прилег на свою кровать, взял стакан из-под утреннего кофе и закурил, стряхивая пепел в грязный стакан. Уже было около восьми вечера. День пролетает очень быстро особенно если ты пытаешься очнуться после выпитой на ночь бутылки виски. Полонский достал телефон и решил написать Виктору. Открыв нужный контакт, он начал пробу пера:

«Ты скоро вернешь…» —

глупая мысль спрашивать скоро ли он, если в принципе собирается ли приходить.

«Ты придешь?»

— это сообщение тоже было нещадно стерто.

«У тебя так, то есть комнат…»

- стерто.

«У меня есть шоколад, тебя ждать…»

— это продержалось дольше всех и тоже было стерто, так же быстро как придумано.

«Можешь не приходить…»

— совсем глупо.

В итоге Григорий так ничего и не написал, он снова и снова стирал сообщения. Ему хотелось поговорить о Гринроузе, о его странном поведении, о «пустом» человеке, о том куда Кельтер пропадает. Гриша не стал. Не хотел навязываться или отрывать Вика от более важных дел… Может оно и к лучшему. Сон лучшее лекарство от бесполезных разговоров. *** Планёрка воскресного дня. Что же может быть лучше? Сидя в душном кабинете студсовета, где собралось очень много инициативных студентов, к тому же было до одури громко. Единственная радость — это то, что Григорий наконец то не страдал от недосыпа и головной боли, как вчера. Весь кабинет был усыпан людьми. Там сидели декораторы, тут люди из актёрского кружка, хотели утвердить свои идеи, чуть по дальше от них был наш бессменный «оркестр» одного человека, который все так же по-глупому надевал солнцезащитные очки в помещении. И еще много других «бесплатных» рабочих, кто хотел поучаствовать и по содействовать в данном мероприятии. Был ли от из безучастных лиц толк? Конечно, массовка нужна всегда, а такой деятельностью эти бездельники, лодыри и тунеядцы, хотели получить пару зачетов за первый семестр. Выбор учить или бездействовать был очевиден. Перед меловой доской стояли Виктор и Камилла и проводили брифинг, для тех, кто еще не знаком с концептом данного мероприятия. Около двери стоял профессор Гринроуз, который сладко и размеренно потягивал свой фирменный настой. Патрик принес его и Грише, только без добавления «секретного» ингредиента, заботливо и все так же не похоже на обычного профессора, но кроме Гриши, кажись, никто не заметил такого «глобального» изменения. Камилла выглядела очень эффектно: черные кожаные штаны, подчеркивали ее худобу, ярко-красная помада не давала оторваться от ее лица с блёстками на щеках и туфли на высоком каблуке, теперь она была еще выше, будто пыталась стать яркой звездочкой на верхушке новогодней елки. В руках держала планшет с записями. Выглядела она все так же великолепно, как и всегда, так и хотелось слушать только ее. Виктор рядом стоял в желтой рубашке навыпуск и в своих любимых штанах в клетку. Светился, словно солнышко, в эту хмурую и туманную пору. Все его движения напоминали плавно скользящий лист на ветру. В гармонии с природой живой подсолнух осенью. Виктор радовал своей улыбкой и пушистыми рыжими словно огонь волосами. Он записывал основные мысли, еще не утвержденные, мелом на доске. Словно в школе, каллиграфически выводя каждую букву. Каждый предлагал свою идею и чувствовал себя важным в этом деле. Вдруг голос подал профессор Гринроуз: -Вчера, мне пришла идея, почему бы прямо там не разучить один не замысловатый танец? Думаю, это сплотит и развеселит коллектив нашей академии, я смогу уговорить даже преподавателей. Он не столь древний, но очень народный и характерный для Греции. — сказал профессор, попивая свой настой из стакана с надписью «Кофе — мой друг». -Да, думаю это интересная идея, но требует небольшой подготовки, возьмите пару студентов и объясните им этот танец, чтобы на зимнем баллу было больше тех, кто сможет научить желающих? — Виктор записал идею профессора на доску попутно отмечая галочкой. — Да, я так и планировал, Полонский, кстати, уже его знает, тогда мы можем вмес…-Патрик не успел договорить, как вдруг его перебили. -У меня тоже была идея и она касается всего актерского состава, очень затратная и трудоемкая, Вик не думаю, что смогу помогать с танцем. — это был опасный ход, перебить профессора, но игра стоила свеч. Сейчас они не одни, поэтому Гринроуз явно сдержит свой порыв к нравоучению. -Так, что за идея Гриш — Вик значительно оживился услышав, что у его дорогого друга тоже есть идея. -Я хотел, чтобы наш актерский состав разучил одну постановку, у нас достаточно времени, к тому же я уже сделал сжатую версию убрав некоторые сюжеты, вряд ли бы мы осилили все книги, я могу тебе сейчас дать копию для утверждения? — Спросил Полонский, уже вставая из-за стола. — Думаю в этом нет нужды. Я знаю, что все что ты делаешь всегда идеально, так что полностью оставляю режиссёрскую работу за тобой. И думаю, эту идею мы сразу утвердим, к тому же актерский состав, хотел что-нибудь сыграть, но не знал что. — Вик улыбнулся и записал слова «Театральная Постановка им. Полонского». Григорий пробрался к театралам и отдал сценарий, написанный им еще давно. Идея поставить «Метаморфозы» у него возникла в старшей школе, но цензура школы не пропускала данное произведение к себе на подмостки. И он забыл об этой мысли, но как только увидел новость о «Метаморфозах» в Москве в этом году, оживился и решил делать свое не на что не похожее, Гриша не был гениальным драматургом, но античность его слишком увлекала. А сейчас был шанс исполнить давнее желание. Все еще велось бурное обсуждение балла. Декораторы спрашивали профессора, что будет лучше сделать в актовом зале, какого типа колоны, нужны ли картины, будет ли дресс-код на данное мероприятие и все прочее… Вдруг в дверь залетает Миша Скворцов. И пытается что-то невнятно впопыхах сказать. Но из-за общего шума его не слышно, к тому же он будто задыхался не в силах и слова сказать. В момент все стихли и уставились на «гонца» в черных одеяниях и цепью на шее. -Миша, что произошло? — спросила Камилла, явно чуя не ладное. -Там…ах… Там… у Ворот…из леса…- все еще Скворцов был не в силах произнести и слова. Но явно пытался выговорить губами. -Там… Олень мертвый… упал… — слова триггеры, все студенты разом ломанулись к главным воротам не слушая упреки совета. Гриша прибежал первым. Что заставило его так быстро выбежать и оказаться в толпе первых зевак? Что ему уже несколько дней не давало покоя? На земле около ворот лежал олень, весь в крови будто бы ему вскрыли горло, кровь уже больше не бежала, а лишь стекала мелкими струйками на холодную и мерзлую землю. Сторож стоял в стороне, боясь подойти, вот он наш первый и последний оплот безопасности в этой безлюдной глуши. Олень был белым абсолютно, словно снег в августе свалился на землю затая дыхание, он был болезненно худ, рога же были обломаны. Его ножки еще бились в мелких судорогах — уходила последняя жизнь от столь благородного животного. Вопль. Нечеловеческий. Бешеный, лютый, последний скорбный плачь — последние завывания дикого зверя, поверженного в неравной схватке с самой сутью зла на земле. Словно в том сне. Люди стали прибывать на этот крик. Он заманивал зевак и тех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Все стихло. Лишь легкий гомон студентов завывал где-то вдали. Григорий смотрел на чудесного зверя не в силах отвернутся, рвотные позывы все ближе подходили к горлу, руки сами тянулись ко рту, чтобы закрыть его. А в глазах застыл немой вопрос, на который никто не смог бы сейчас найти ответа.

Почему?