«Новогодняя пора -
Будет рада детвора!
Ведь снежинки водяные
Покрывают всю Россию!
Будут дети все играть;
И на санках меховых гонять!
Будут взрослые кричать:
«Новый год –
Ни-ко-гда не забывать!»
Скоро они были бы дома, уже виднелся этот хлипенький двухэтажный домик из дерева и темное оконце второго этажа слева. Оттуда обычно мама звала Гришу ужинать, когда тот гулял с ребятами со двора. Рядом с окном был самодельный лифт — для вещей, чтобы зря не подниматься. Гриша подбегал к окну и просил спустить ему воды или шапку. Мама Гриши сама это придумала, а вместе с отцом они сделали. Прекрасное же было время… Это случилось в тот момент: когда они переходили дорогу. Водитель иномарки выскочил из неоткуда. Дорога была скользкой, но он все равно не нажимал на тормоз. Мама оттолкнула Гришу в сугроб, но тут же поскользнулась и упала без сил подняться…. Ее тело лежало там — на дороге, а водитель скрылся за поворотом, он даже не заметил, что он сделал. Она была холодной и больше похожей на суп: из костей, шубы, снега и теплого берета, согретого кровью. Гриша не мог встать: он просто смотрел. Смотрел… После этого случая отец отдал его под опеку старушки, бабушки Гриши. Он не мог смотреть на сына, который был точной копией его жены. На похороны Гришу не пустили. Он не смог попрощаться. Отец изредка, в школьные годы, еще навещал его, давал денег. А после вовсе пропал. Вероятно, уехал из страны, а может наконец-то убил себя, Гриша не знал наверняка, но явно надеялся на последнее. Как и тогда, он не понимал решения отца «уйти из его жизни» — бросить ребенка, свою кровь и плоть на другого. Семья — теперь просто звук, одиночество — лишь действительность… Скоро начнутся пары, а он и глаза не сомкнул. Не мог. Сегодня в академии было слишком шумно. Приехали репортеры ради «такой новостной сводки», полиция все еще осматривала лес в округе, желая найти следы «сатанистов», но все попытки были прекращены. Это дело не требовало усилий, им «не за это платят». Они забрали тушу и уехали, заявив: «Это был медведь.» Абсурд. Ректорат также закрыл глаза на происшествие. Ввел мнимый комендантский час и просил его соблюдать. Но через пару дней об этом забудут все. Плевать. Студенты наоборот были обеспокоены этим случаем и строили разные теории. Сатанисты, сторож-убийца, кружок оккультистов. Все они были как правдивы, так и ложны в корне. Как в такую глушь могли «приехать сатанисты»? Сторож не мог убить оленя, потому что он чуть в штаны не обмочился при виде него. Оккультисты… только если студенты, но даже безудержные панки под «дурью» не способны сделать такое: слишком сильно для них. Григорий старался не думать. Но на парах по современной русской литературе это не выходило. Скучнее преподавателя не придумаешь: Галина Михайловна — женщина старой совковой закалки, ругала всех авторов, но в абсолют возносила идеи Сталина и в каждой книге видела отсылки на «величайшего человека». В ее кабинете даже был его бюст: Григорию было противно. Он знал и понимал, что у старушки явно маразм. Как можно называть человека «великим», если он буквально убил лучшую половину писателей и критиков, разорвал идею генетики еще в ее зарождении и был отвратным нарциссом, который прикрывался идеей «всеобщего блага». Но сегодня спорить с Галиной Михайловной у него не было сил. Он просто пропускал мимо ушей все, что она говорила. Гриша сидел в наушниках и слушал музыку, дабы не сойти с ума окончательно. В тетради для конспектов по «Истории русской литературе» он рисовал. Рисовал он плохо, но считал, что за все четыре года обучения, если он будет рисовать на парах у «маразматички» у него явно есть все шансы стать юным Пикассо. Все чудные круги и линии в тетради, часто соединялись в лица, которые ему были знакомы. Сегодня он четко в тетради наблюдал глаза матери. Смотрящие с любовью и сожалением, будто извиняясь, больше пугало, то, что это были и его глаза — только в несколько раз «мертвее», чем у их прямой обладательницы в тот момент. Он начал зачеркивать из сильнее и сильнее, изрывая страницы в клочки. Он не успокоился и на этом: вырвал лист бумаги, предварительно скомкав его сильнее и бросил под парту. Он резко закрыл тетрадь. В наушниках все так же громко играла музыка, заглушая мысли, все окружение, вынимая из реальности и бросая в мир звуков и бездействия: «Я ничего не могу с собой поделать…» на этих строчках Полонский ощутил чей-то взгляд на себе. Он поднял взгляд и вынул наушники из ушей. Кабинет был пуст, а рядом с ним стоял парень с пустым выражением лица. -Григорий Полонский? — спросил незнакомец, не отводя взгляд от только что закрытой тетради. Гриша видел его впервые. Он будто вылез из тени. Совершенно пустой, как чистый лист, он напоминал каждое лицо что видел Гриша и одновременно был совсем не похож ни на одного живого человека. Незнакомец был весь в черном: черная водолазка, полостью скрывающая шею, черное пальто в руках, черные штаны старого кроя, черные волосы, аккуратно уложенные за уши и серые глаза. Он был неприлично красив, как стеклянная елочная игрушка. -Да, что хотел? — непринужденно ответил Григорий, оторвав взгляд от человека перед ним. Незнакомец выдержал небольшую паузу. — Я Владимир Стужев, из театрального кружка. Не успел обсудить с тобой кое-что насчет твоей постановки. — его лицо все так же выражало абсолютное ничего. Но имя Владимир Стужев. Пазл сложился. -Мы можем обсудить это по дороге в кафетерий? «Я кофе хотел взять», —сказал Гриша, закидывая рюкзак на спину. -Да, я все-равно туда направлялся — ответил Владимир. Двое студентов пошли в сторону лестницы. -Что ты хотел уточнить? — Гриша шел по левую сторону от Стужева, не отводя взгляда, человек-пустышка был найден, надо было теперь не потерять его из виду. Но его образ был настолько пуст, стоило быть предельно аккуратным. — Твоя пьеса. Что сказать. Я тоже не читал «Метаморфозы». Но вкратце знаю. Думаешь стоит ставить обрывки, стилизованные под современность? — в этих словах не было оценки, лишь звуки. — Не думаю, что я что-то упустил. Я старался сделать то же что и автор. Тут больше не о словах, а о ремарках надо думать. К тому же присутствует сквозной сюжет в лице героя, что был отвергнут, как богами, так и людьми: его изменение постепенно и раскрыто через другие цепочки мифов древней Греции. — пояснил Григорий. Он не понимал к чему разговор об очевидном. — Я понимаю. Все о любви в разных ее формах и проявлениях, герой был взят за рассказчика, который через превращения других узнавал в себе те же черты. Но как он понял убийство? Эти убийства: за идею, за ревность, за любовь. Они все так различны по своему мотиву, но в каждом он узнавал себя, он помесь всего. Как можно понять убийство не убив. Не могу представить. А ты? Убивал? — это прозвучало так, будто Владимир спрашивал о погоде, а совсем не о чем-то ужасном. -Нет. — холодно и беспристрастно ответил Гриша. — Должен был? -Может быть, ведь нельзя описать чувства, которые ты не испытывал. — разговор звучал все так же обычно, ни один из участников не был смущен этой темой. -Нельзя описать их точно, тут ты прав, но можно представить. Составить сюжет со своим участием и проанализировать, что ты чувствуешь. Тебе нужна помощь с понятием данных чувств? — цель сего разговора была не ясна. Придираться к чувствам, которые невозможно легально испытать — глупо. -Я бы больше хотел не испытывать их, а наблюдать за тем, кто их испытывает. Это занимательно, — ответил Стужев поправляя волосы. -Тогда не думаешь ли ты, что тоже самое делает и главный герой? Я не актер. Помочь с данным ощущением не могу. — Григорий наконец отвел взгляд от своего собеседника. -Ты же должен разбираться в глубинности эмоций и чувств — античность же твоя стезя, разве нет? — спросил Владимир. -Может. Но разве и ты не должен? Метаморфозы были не только в античности, но и в других реалиях. Ты на каком направлении? -Зарубежная: Немецкая в основе. Обучаюсь вместе историками, если ты об этом. По себе знаешь нынче — гиблое это дело. -Не сказал бы. Просто коммерцию, тем более такого уровня не каждый потянет. — Гриша сам знал, что в этой академии филологи, лингвисты и историки — на вес золота, не много, кто в наше время стремиться к таким гуманитариям, только психи или одержимые, что в принципе одно и то же. -Кое-что о тексте: Я думал, раз ты переработал текст под наши реалии, то может быть знаешь, каково это ощущать безумие и психологию убийства. Просто твоя реакция на происшествие вчера была очень занятной, — сухо и пусто. Его слова были больше похоже на журчание воды, чем на речь. Монотонно и пресно. — Может тогда узнаешь у других? Мне идти надо. — сказал Григорий. Они наконец дошли до кафетерия. Григорий буквально сбежал от странного и мутного разговора. Он притворился, что не услышал последние слова про вчерашнее и скрылся в углу кафетерия, где заметил Виктора и Лекса. Даже компания Лекса сейчас была в разы приятнее, чем странные вопросы Стужева. Значит ли, что вместо наблюдателя, теперь Григорий «объект» наблюдения. Эти мысли стоит оставить на ночь. Виктор, завидев Гришу, помахал ему рукой, приглашая к ним за стол. Гриша понял: его ждали. -Гриша, с кем ты шел? Друзей по интересам завел? — поинтересовался Виктор, и придвинул не тронутую чашку кофе к другу. — Это актер Владимир Стужев, расспрашивал о пьесе. Странный он. — Гриша попытался вспомнить его образ, который он разглядывал всю дорогу до кафетерия. Вспомнить он смог лишь черные волосы и серые глаза. Его лицо буквально стерлось — после разговора. Он будто запоминался, только тогда, когда смотришь на него — «немая тишина». — А Стужев… Он с тобой на одном факультете? — поинтересовался Лекс. -Похоже на то, но я за все недели, проведенные в этих стенах, вижу его впервые. — Григорий был поражен, человек пустышка, вроде больше не должен был быть таковым, после разговора с ним, но все оказалось иначе. -Кстати, где Камилла? Еще не пришла? — поинтересовался Григорий, переводя тему с призрака. -А, она приболела и осталась в своей комнате. Мы как раз после пар собирались её навестить. «Пойдешь с нами?» —сказал Виктор. Кельтер крутил кружку с чаем в руках. Одно неловкое движение и все выльется на стол. — Не ломайся, Гришуля, пошли, она будет рада видеть всех нас. К тому же она обещала тебе три бутылки виски, если ты возьмешься за балл. «Раньше заберешь», —сказал Лекс в привычной ему задорной манере. «Гришуля» — Полонского так даже бабушка не звала, звучало мерзко. Гриша не понимал, почему они вечно пытаются уговорить и уломать его что-то сделать предлагая «взятку» алкоголем. Вроде бы он не закоренелый пьянчуга. Если он чего-то и хотел, то явно тишины и покоя. -Да, я приду чуть позже, надо будет в библиотеку заглянуть. Книги надо сегодня вернуть. — сказал Гриша, отхлебывая из предложенной ему чашки кофе. -Хорошо, тогда договорились. — Виктор улыбнулся. — Ох, Гришуля, такие планы нас ждут. Я такой макет сделал! Ты точно оценишь, просто шики-пики. — сказал Лекс заворачивая прядь у виска. Сегодня в ушах красовались мини перья. — Я еще после твоего прошлого макета не отошел. — Гриша помешивал кофе ложечкой добавив немного сахара, он точно ему не помешает. -Ой, чего ты как всегда! Я же старался, вот увидишь точно ахнешь! Только ему досохнуть надо. — Лекс хотел потрепать Гришу по голове, в своей излюбленной манере, но Гриша вовремя увернулся, не даваясь на ласку. — Плохой пес. Место! — Гриша был серьезен. Он явно был не в настроении на подобные шутки. -Тише, тише ребята — оживился Виктор, не давая и слова сказать Лексу. — Я то, что! Моя персона, спокойна, только наш ГРИхуахуа не с той лапки встал. — Лекс улыбнулся. Он явно не желал ничего плохого ни Грише, никому-то еще — просто хотел поднять настроение. Гриша промолчал. Его сил попросту не хватало, чтобы язвить Лексу. — Стоп… все. Лекс — не называй Гришу — чихуахуа. Гриша — прекрати так нервно дергать ногой! — Виктор протянул Грише шоколад. — На съешь — легче станет. А ты — он повернулся к Лексу — Не пора тебе уже на пары? — Ой, я пойду хлебну еще кофейку, пока еще очередь не набралась, откланиваюсь господа. — в шутливой манере произнес Лекс и скрылся в глубине кафетерия. Будто поняв намек Виктора Лекс быстро ретировался. -Ты в порядке? Я знаю, что ты снова не спал… Кошмары? — теперь Виктор был обеспокоен. Он всегда беспокоился, но не всегда получалось пробиться через стену льда Полонского, особенно при посторонних. Работало только один на один. -Тебе не пора принять таблетку? — Гриша пытался улизнуть от щекотливой темы. Не сейчас. Не здесь. -Я уже принял, как по часам… — Виктор не стал допрашивать, он знал рано или поздно Григорий сам все скажет. Только обычно это бывает очень поздно. — Может сходишь до больничного крыла? Может какие легкие успокоительные есть… — попытался вновь Виктор. — И что они сделают? Скажут: все вы молодежь одинакова! Кошмары, хуяры, только бы таблетки глотать. На тебе Глицин — все как рукой снимет. — Григорий значительно повысил тон и почти срывался на крик. Все стали на него косо поглядывать. — Ну может тут лучше! Вон Катя вроде ходила и ей правда лучше. — Виктор не унимался. Смотрел в глаза выискивал, как бы помочь. -Вик, не беспокойся. Я в порядке — мне просто нужен сон. — Гриша отвернулся. Состояние его в последнее время и правда катилось к чертям сильнее обычного, но признать это… слабость. В последний раз, когда у Гриши был срыв, Виктор его нашел в лесу, около их семейной дачи. Гриша тогда был сломлен, разбит и высушен до суха. Бабушка умерла. Она была всем: тем, кто радовался, встречал, любил и обнимал, временами. Она стала его самым родным человеком, после гибели мамы. Она дала ему образование, вязала свитера и вместе они читали Достоевского, Тургенева и Чехова. Разыгрывали постановки ее любимых пьес, а новогодними вечерами, когда Григория пробирала тоска: болезненная и пустая — по матери. Она садилась рядом и рассказывала истории. Невероятные истории о своей жизни, о детстве и о его матери. Каждый раз, как первый. Он слушал завороженно. Его единственный оставшейся родной «по крови» человек. Ему сообщили это только спустя две недели после ее кончины: он снова не смог попрощаться. Виктор остался единственным, кто был дорог Грише. -Слушай, следующая планерка будет в четверг. Актеры будут и ты, как режиссёр должен прийти. Надо начинать репетировать постановку. Она сейчас первая в плане. Насчет разработки декораций отвечает Лекс. Ты ему сообщи, что понадобится, хорошо? — спросил Вик. Григорий валялся на столе пытаясь не уснуть. И вместо ответа лишь слегка кивнул, уткнувшись носом в стол. Вечер. После похода в библиотеку Григорий хотел пойти спать к себе, но вспомнил, что пообещал друзьям прийти к Камилле. Пришлось идти. Камилла жила в студенческом корпусе за сторожкой, прямо на самом краю леса. Григорий миновал пруд и направился прямо по каменной дорожке к главным воротам. Туда, где вчера еще лежал труп убитого животного. Теперь на дорожке было пусто, а кровавые следы, которое оставило животное, были засыпаны песком. К горлу словно подкатил ком, который Григорий подавлял целый день. Он почувствовал этот металлический привкус в воздухе. Ему надо было как можно быстрее пройти это место. -Эй! Куда намылился, шкет! — противный голос, словно скрипучая дверь заставили посмотреть на его обладателя и остановится. Это был сторож Иннокентий Иванович. Он всегда дежурил день через день со своим коллегой — Никанором, который вчера и застал «кровавое начало». — Это я Полонский, Иннокентий Иванч, забыли, что ли? — сказал Григорий, уже еле сдерживая приступы рвоты где-то внутри. Он как-то раз ночевал у Иннокентия Ивановича, когда коменда застала его курящим в кафетерии. Столько шума подняла. -Гришка, ты что ли? Ой, а куда ты топаешь-то дружочек? К девчонке своей небось? — Иннокентий Иванович подобрел голосом. Он был очень разговорчив в отличии от своего коллеги, Никанор был скуп на слова и действия, большая часть студентов считали его глухонемым. -Нет, Иннокентий Иванович, иду к друзьям. «Пропустите?» —спросил Григорий, совладав с собой и наконец успокоившись. -Та проходи, только в лес не ходи, мало ли ебланов на Земле, Гриш. — сказал сторож, заходя обратно в сторожку. Григорий лишь смазано улыбнулся и направился дальше к корпусу, он уже был совсем близко. Точно такая же коробка в три этажа, но новее. Директор построил ее, чтобы уместить всех студентов и не портить первоначальный вид академии. Таким образом, корпус был за оградой, но все еще ее частью. Тут было тише всего и в основном это был женский корпус. Камилла жила на первом в самой крайней комнате. Она жила вместе со своей сокурсницей Катей, фамилию Гриша не помнил, они редко пересекались. Катя, кстати, была полной противоположностью Камиллы. Она не смотрела ни турецких сериалов, ни дорам, на аниме, зато очень любило русское кино: Тарковский и Серебрянников — её фавориты. Они часто устраивали вечер кино чередуя свои любимые фильмы на ноутбуке Камиллы — жили душа в душу. Дверь в их комнату была с табличкой: «Toxic Waste». Григорий постучал дверь дважды. Она открылась. В комнате было темно Григорий решил включить свет, как только он дотянулся до выключателя что-то резко хлопнуло: — С днём рождения! — хором закричали люди в комнате с хлопушками в руках и странными колпачками на голове. Среди них Григорий узнал: Лекса, Виктора, Камиллу, Катю и Скворцова, он то, что здесь забыл! Они еще пару секунд смотрели на него с улыбкой, а Григорий впал в ступор, в ушах еще звенел недавний взрыв хлопушке, а голове никак не могли собраться мысли: зачем они его поздравляют. Уже было первое ноября — его день рождения. Он забыл об этом. -Вы… помните? — Григорий все-еще растерянный и сбитый с толку стоял в дверном проеме. — Конечно! Я же не мог забыть — Виктор, рыжеволосый ангел протянул руку приглашая зайти в комнату. Григорий взял его руку в свою. Пальцы Виктора оказались на Гришкином запястье… он снова вспомнил маму. Она тоже никогда не забывала о его дне рождения, в отличии от него самого. Он не жил датами, лишь моментами. Виктор усадил его на кровать Камиллы и нацепил дурацкий колпак со смайликом. -Мы захотели организовать вечеринку сюрприз, точнее Вик, это была его идея, так что наслаждайся вниманием, именинник — сказала Камилла и протянула аккуратно завернутый подарок в руки все еще не верящему в эту реальность Григорию. — Это от меня с Катей, маленькая безделушка, но думаю тебе приглянется! — Камилла явно ожидала, что Григорий распакует его сейчас. -С… Спасибо — Григорий решил не мучать Камиллу и открыл подарок, им оказался старый раритетный сборник Платона. Григорий всегда хотел какую-нибудь раритетную книжку в коллекцию, но такие издания стоили кучу денег. Безделушкой вещь ручной работы — вряд ли стоило называть, но сейчас придираться к словам не было смысла. -Так-с, моя очередь, братан, я долго думал, что тебе вручить, когда узнал, что днюха у тебя… — Миша слегка замялся. Обычно он прямо бил энергией, а сейчас выглядел как потерянный ребенок в «Икее». — вообще че тут вякать на, братан, потрать на то, что хошь! — и вручил подарочный конверт с деньгами. По его весу было понятно, что Миша насыпал туда всей мелочи из карманов, словно золота в горшочек липрикона. Это было так…приятно. -Спасибо. — Гриша сидел весь растерянный: его так никто не поздравлял, с тех пор как умерла его мама… Еще чуть-чуть, и вся его напускная холодность падет. И тут подошел Виктор. Он переминался с ноги на ногу, явно волнуясь. Смотрел в пол или же на свои грязные кеды. -Мы с Лексом сняли видео ролик, как поздравление для тебя и…. — Виктор сейчас точно провалится сквозь землю, таким он никогда не был. Гриша покраснел и ждал продолжения, — Я… подумал и решил… короче, держи! — Виктор достал из-за спины аккуратно завернутый подарок на ощупь он был мягкий. Гриша буквально в нетерпении разорвал упаковку, внутри был свитер. Теплый свитер, похожий на те которые вязала для него Бабушка в детстве. Григорий держал его, поглаживая пальцами мягкий ворс. Он посмотрел на Виктора, который теперь уже отошел к дальней стенке комнаты. -Ты сильно уж не серчай, вязал впервые по ночам, у Камиллы, чтобы ты не заметил… поэтому и уходил…- Виктор смущенно поправлял волосы на затылке и улыбался, в этом, черт возьми, дурацком колпаке. Гриша встал и обнял Виктора и тихо прошептал: -Спасибо… Сказать, что все в комнате слегка опешили от такого проявления эмоций Полонского, который предпочитал держаться отстранённо и холодно, было бы мягко. Камилла буквально звучно глотала воздух. Лекс беззвучно хлопал в ладоши. Катя и Миша не понимали, что так радует их. Лишь Вик понял и обнял уже заливающегося слезами в плечо друга. Гриша ненавидел свои слезы, но впервые, он плакал от счастья. Что бы не вызвать лишних подозрений Виктор выключил свет, на мгновение, но его хватило, чтобы снова взять себя в руки. Все-таки они знали друг друга лучше, чем самих себя. -Как тебе вечер? — спросил Вик, когда они уже выходили из общежития Камиллы. — Я до сих пор не понимаю, где вы меня снимали для этого чертового клипа и что там делают мои детские фотки… Боже, так стыдно мне еще не было — Гриша засмеялся. Он все еще был в этом дурацком колпаке. Он был, несомненно, рад, но он этого не скажет. -Кое-кто помог нам их найти. Точнее помнишь альбом, который остался у нас дома? «Я попросил прислать копии твоих детских фоток», —сказал Вик. — Вот ты черт проклятый! НУ, ты погоди, я и твои фотки в детской ванной найду! — шутливо пригрозил Гриша и слегка ударил друга в плечо. Виктор засмеялся. Они шли вместе вдоль опушки. Лес за ними шумел и будто бы был живым и разговаривал с радостными студентами. Ветер завывал, напоминая о своем могуществе, тучи собрались в кучки, вероятно скоро грянет гром. Дождь смоет все преступления и следы крови у ворот, и наступит долгожданное спокойствие. Григорий пробежал вперед и взглянул на лесной массив. -Ты замечал, какой лес здесь прекрасный… словно заколдованный… Мы будто в сказке, Вик! -Григорий ждал ответа и улыбнулся. Но ответа не было. Тут он посмотрел туда, где был Вик. Он был на земле, лежал не подвижно. Гриша бросил все, что нес в руках и побежал к другу. -Вик! Вик, очнись! Виктор! — он тряс друга, но тот не реагировал…