Время возвращаться домой

Женой Тойя Кейтаро она стала на следующий же день. Тянуть причин не было: ни препятствовать, ни благословлять некому, а ждали и так уже двадцать лет. Ждали, зная, чувствуя всем существом, что найдут в конце концов родную душу. Человека, которого уже знаешь — как и он знает тебя. Просто разлучиться пришлось надолго. Свадьбы как таковой не было: зарегистрировали брак, и всё. Шумный праздник ни ему, ни ей не был нужен. А клятва… Оба они — не юная уже Мэй и давно разменявший пятый десяток Кейтаро — были достаточно мудры, чтобы по-настоящему ценить святое слово «люблю», чувствовать его настоящий вес и значение. Он когда-то, по молодости и глупости, произносил это слово легкомысленно. Не понимая, что делает. Не осознавая, что на великое горе обречён тот, кто не позаботится о человеке, которому сказал хоть раз «люблю». Любил ли он красавицу Нацуми? Может, и любил, но не так сильно, как Музыку. Как свои юные, стремящиеся в неизмеримую даль мечты. Поэтому и смог с почти спокойной душой уехать на многообещающие гастроли, когда его молоденькая жена уже дохаживала девятимесячный срок. Когда он вернулся, всё было кончено. Его дочка, которая вышла из утробы матери, но так и не смогла закричать, уже лежала под землёй и цветами. А Нацуми… Она ушла от Кейтаро — не смогла простить его. Да, не он был виноват, что ребёнок родился мёртвым. Но его не было рядом с Нацуми в самый чёрный, самый жестокий день её жизни. Душа молодой женщины сломалась от непосильной тяжести. Двойной тяжести: горя и непрощения… Чтобы заглушить нестерпимую, поедающую её изнутри боль, она стала употреблять наркотики. Через год с небольшим её не стало. Мэй была с ним на кладбище. Осталась в сторонке, пока он, тихонько положив цветы и медленно опустившись на колени, шептал что-то Нацуми и их крошечной Акико. Они заранее выбрали ей имя… Двадцать лет прошло… А всё так же страшны, тяжки слёзы отца, который мечтал — не только ведь о Музыке мечтал! — носить крошечную девочку на руках, а потом укладывать в колыбельку — так же нежно, как мама. И тихонько-тихонько, едва касаясь послушных клавиш, играть ей колыбельные. Мэй чувствовала тогда, на кладбище, горе своего Родного Человека. Чувствовала, как своё. Каждым нервом, каждой искоркой души. И поэтому осмелилась подойти и поклониться могилам вместе с ним. И помочь ему, обессиленному, дрожащему всем телом, подняться с земли. И утереть его слёзы… Этого не нужно было говорить вслух. Мэй и так знала, чувствовала: Кейтаро всегда ходил туда один. А если взял с собой её — значит, впустил в самый далёкий, самый потаённый уголок души. В такие глубины, которые не открыл бы никому другому. Доверился ей полностью. Вложил в её руки свою душу — хрупкую, беззащитную. Одно неосторожное движение пальца — и её пронзит нестерпимая боль… Только родной человек никогда не причинит такой боли. Всегда почувствует, как успокоить, согреть родную душу… Мэй это сумела. И увидела самое, пожалуй, удивительное на свете чудо: как в глазах её единственного во всей Вселенной мужчины — в измученных многолетним горем карих глазах — словно… проглянуло после долгой вереницы тяжёлых серых туч ясное, задумчивое, ласковое звёздное небо. Она сумела разделить с Кейтаро страшное, кажущееся бездонным горе. И ему стало легче… Слова здесь были не нужны. Но на самое главное, самое чудесное на свете слово «люблю» они не скупились, не боялись его огромной тяжести. И оно наполняло их счастьем каждое утро — когда они просыпались и смотрелись, как в самое прекрасное зеркало, в родные глаза. И каждую ночь, когда они сливались в одно целое — душой и телом. И каждый день, когда они гуляли в тихом уголке парка или садились дома за обед, приготовленный в четыре руки. В каждом этом «люблю» трепетала неизмеримая, неиссякаемая сила тысяч и тысяч солнц. Ни одно из них не было пустой оболочкой, фальшивой нотой. И каждое было клятвой. Нерушимой клятвой быть рядом с родным человеком тогда, когда ты всего нужнее. Заботиться. Быть сильным, даже если тебя переполняет страх и отчаяние. Никогда — что бы ни случилось — не предать. Не оставить… Кто сказал один раз «люблю» — поклялся во всём этом навеки. Любовь — пламя негасимое. Никакие невзгоды, никакие обиды не зальют его… Кейтаро и Мэй всем существом это понимали. И вновь и вновь клялись друг другу в верности. И были счастливы. А когда свалилось на них через несколько недель после первой встречи новое страшное горе — лишь крепче взялись за руки. И он вновь сказал ей «люблю»…