A Fool in Love

      — Ты знаешь, что Пак Бомчже из архитектурного факультета завел себе девушку? — непринужденным тоном спрашиваешь ты как бы невзначай, накручивая прядь на палец.       Миру бросила на тебя мрачный взгляд. Ощущение её недовольства укололо тебя, но не смогло вытеснить из твоей груди радостно пылающий огонек надежды.       — И что? Меня он не интересует, — фыркнула она и поднесла к губам электронную сигарету. Сделала затяжку и, поддавшись вперед, выдохнула легкий прозрачный дым тебе прямо в лицо.       В нос ударил сладкий запах ваты и терпкий аромат с ноткой жасмина — парфюм Миру, который ты дарила ей на день рождения. Завороженно втягиваешь в легкие это приятное благоухание, ассоциирующееся у тебя только с дорогой подругой.       Миру ворчливо произносит что-то совсем не важное про глупых мужчин и большие уши, но ты смотришь только на то, как её пухлые вишневые губы обхватывают эту дурацкую штуку, которой ты никогда не умела пользоваться. Сочетание запаха ваты и её духов будоражит кровь, как наркотик, и ты делаешь шаг назад, увеличивая дистанцию между вами.       — Мне не нравятся сигареты, — хмыкаешь ты бесстрастно, надеясь, что оглушающий стук собственного сердца слышишь одна ты.       — Но это же...       — Мне не нравятся все сигареты, — пожимаешь плечами, — сама знаешь, у меня никогда не получалось курить.       — Ты даже не пыталась, — Миру закатывает глаза и делает еще одну затяжку.       С её губ снова срывается мутный дымок, подобный опьяняющему фимиаму. Интересно, каковы эти спелые вишни на ощупь? А на вкус?       «Я бы хотела быть сигаретой этой чертовой горячей чиксы», — и с каждым разом желание становится все сильнее.       Словно монстр, подпитываемый неозвученными чувствами, твои рвение и растущая страсть к подруге сплелись в шипучую смесь кислотного цвета, угрожая разлиться ядом по твоим венам и ударить в голову.       — Дура, — криво усмехаешься и отводишь взгляд — лишь на секунду, потому что только на нее приятно смотреть в этом темном углу за школой, — у меня есть только одна зависимость. Это...       Миру удивленно ловит твой взгляд и усмехается.       — Я-то думала, ты у нас святоша.       — ...ты.       Ким Миру — чертовски горячая чикса, перед которой нельзя устоять. Королева, что покорила тебя меньше, чем за две секунды. А королевы всегда остаются собой — гордыми и непобедимыми женщинами. Особенно в любви.       Горячая чикса покраснела на секунду, а потом невозмутимо — еле сохраняя ровный тон голоса, — спросила:       — Это признание?       — А ты как думаешь?       — Я думаю, к черту этого Пак Бомчже, — абсолютно серьезно ответила она.

ххх ххх

      Все начинается с поцелуев.       Поцелуи рождают любовь физическую, и, в свою очередь, рождаются от любви духовной. А если иначе — то не правильно, бессмысленно и совсем не любовно.       Поцелуй — ритуал священный, что должен происходить только между по-настоящему влюбленными друг в друга людьми, иначе он потеряет свое истинное предназначение — соединять сердца. Жених и невеста, которые целуют друг друга перед алтарем, отдают своей второй половинке не только...       —Да все-все, я поняла, можешь не продолжать, — ты машешь руками, весьма грубо и бесцеремонно прерывая упоенный монолог Ханыль, — поэтому ты у нас еще нецелованная, да? Ждешь того самого? Я думала, такие как ты уже вымерли сто лет назад... Хоть в Красную книгу заноси, пффф...       — Перестань, это не смешно! — Ханыль надула губы и сложила руки под пышной грудью, подняв на тебя обиженный взгляд, — это важно для меня, между прочим. А ты издеваешься...       Хихикаешь в кулак с секунду и тут же замолкаешь под грозным взглядом подруги. Нашла повод для обиды, дуреха.       — Что, совсем-совсем никто тебя не целовал?       Ханыль стушевалась и пожала плечами.       — Ну, разве что подруги. В щечку.       Очаровательно.       — Мы ведь с тобой тоже подруги? — склоняешь голову набок в невинном вопросе и продолжаешь, когда Ханыль кивает, — но я тебя ни разу не целовала. В щечку, — а хотелось, хотелось бы... и не только.       Она ведь такое нежное, чудесное существо, одаренное не только внешней красотой, но и стальным стержнем внутри и силой духа. Не любить её невозможно. Такую удивительную, чистую, невинную. Нецелованную.       Ханыль, на удивление, соглашается легко.       — Конечно, — она подставляет щеку для твоих губ, — целуй.       И ты целуешь. Не совсем в щеку — в уголок губ. Прикосновение мягкое и очень приятное, по спине Ханыль пробежали мурашки, словно ты дотронулась до её сердца. Волнующе и трепетно. И прежде, чем она смогла понять, что шевельнулось — потаенное и темное, проснувшееся внезапно, — в её душе, ты с улыбкой указываешь на свою щеку.       — А теперь ты целуй.       Она делает это, не обронив ни слова, будто возвращает долг. И не слышит хитринку в твоем голосе, когда ты как бы небрежно замечаешь:       — Другая щека-то обделенная, не очень красиво, — и без разрешения клюешь её в другой уголок губ. А Ханыль ловит себя на мысли, что ей нравятся твои кроткие, озорные поцелуи. А еще ей нравится их возвращать, правда, они немного неловкие, смущенные, но оттого еще более теплые и чарующие.       — А теперь лоб, — чмок.       Чмок.       — Что насчет носа? — чмок.       Чмок.       — А в ухо щекотно? — чмок.       Чмок.       — А теперь...       На этот раз Ханыль тебя перебивает.       — Теперь губы? — её ладони обдают твои плечи жаром, словно пригвождая к месту.       Вы неожиданно меняетесь ролями и ты оказываешься... снизу.       — Но разве... — внезапно твои щеки наливаются еще более густой краской, чем смущенное, решительное лицо Ханыль, — разве это не... для того самого? Я думала, ты...       — А я уже, — она улыбается застенчиво, но очень счастливо, — нашла... ту самую, — выдыхая прямо в твои губы.       Все началось с маленького хитрого поцелуя.