Он обещал вернуться

      Илья нос запястьем почесал и, поправив защитные очки, снова окунул кисточку в краску. Почему он решил, что крыльцо медпункта должно быть именно синего цвета, он и сам не знал, но получалось вроде неплохо. Особенно в сочетании с белоснежными бордюрами, которые утром администрация посёлка покрасила.       — Илья Евгеньевич, вам может помочь? — предложил Макс, высунувшись на крыльцо.       — Нет, тебе нельзя на солнце находиться, — отозвался Илья, продолжая монотонно водить кистью по перилам.       — Дайте мне какую-нибудь работу внутри. Хотите полы помою? А то мне уже неудобно, вы меня и лечите, и кормите, а я лежу только.       Илья поднял на него уставший взгляд, до обеда ещё час, а он уже мягко говоря заколебался. Да ещё и Шустов стоит над душой со своей идеальной улыбкой во все тридцать два и торсом светит, заставляя Третьякова комплексовать из-за своего мягкого животика. Ну не особо он силён в спорте, но зато умный.       — Ты отсюда съебаться не хочешь? А то ведь я соблазнюсь и реально отправлю тебя полы мыть, — проворчал Илья, а сам взгляд отвести не может, смотрит пользуясь моментом, сам не зная почему, ну приятно ему на Макса смотреть, тем более вот такого, улыбчивого, розовощекого. В конце концов, это ведь заслуга не только его мамы с папой, но и его. Он ведь его на ноги поставил.       — Илья Евгенич! Илья Евгенич! — раздался знакомый голос позади.       Третьяков едва заметно вздрогнул, словно очнувшись, и обернулся. По тропинке торопливо семенила Мария Ивановна.       — Что опять случилось? — Илья как-то обреченно вздохнул, положил кисточку в банку и снял перчатки, — МарьИванна, если этот кто-то ещё не умер, то меня нет.       Илья развернулся обратно к крыльцу и снова уставился на Макса, подбородок потирая.       — Илья Евгенич, там помощь нужна… — выдохнула запыхавшаяся медсестра. Подняв голову, она несколько секунд всматривалась в профиль врача, а затем, проследив за его взглядом, наконец обратила внимание на Шустова, который в свою очередь стоял на крыльце почему-то в одних трусах и завернутый в простыню.       — А что у вас тут происходит? — пытаясь отдышаться, спросила Мария Ивановна, переводя взгляд с одного на другого.       — Вот, — Илья кивнул в сторону Шустова, — Любуюсь. Аполлон какой. И Вы посмотрите, МарьИванна, Вам полезно.       — Что-нибудь да придумаете, балбесы! — воскликнула женщина, двинув Илью в бок, — Пошли, у меня там Ленка рожает!       — Чего? — нахмурившись, спросил Третьяков в лице изменившись и наконец взгляд от кубиков Шустова отведя, — Какая Ленка ещё?       — Ну, Ленка! Корова моя.       — Так. А я здесь причём?       — Помощь нужна. Разродиться не может. Я уже и так тянула телёнка и эдак, там сила мужская нужна.       — Я могу помочь! — тут же откликнулся Макс, к краю крыльца подошёл и наклонился немного к женщине, упершись ладонями в коленки, — Что делать нужно?       — Ой, уйди, а? — попросил Илья, ладонью его лицо отодвигая, — Иди уже в постель.       — Это приглашение?       — Что?       — Что? — Макс усмехнулся довольно и, круто развернувшись, исчез в глубинах больничного коридора. Илья ещё пару секунд посмотрел ему вслед, а затем, наконец, перевёл взгляд обратно на Марию Ивановну.       — Я так и не понял, а какова моя роль во всей этой истории?       — Я подцепляю телёнка, а ты вытащишь.       — Современно, — задумчиво отозвался Илья, но в этот момент из медпункта снова появился Макс, и его внимание опять переключилось на больного, — Ой, смотрите-ка, собрался, герой, даже штаны надел. И чё? Далеко пошёл?       — Ну так, Ленку выручать. Кто, если не я?       — Например кто-то более здоровый. Макс, вали в палату.       — Да ладно те, Илья Евгенич, — влезла в спор Мария Ивановна, — Там делов-то! Пошли, Максим. Я тебе за это к вечеру блинов напеку.       — А мне блинов? — тут же отреагировал Третьяков.       — А кто не работает, тот не ест! — прикрикнула Мария Ивановна.       Илья возмущённо руками развёл, показывая на крыльцо:       — А ничё… А ничё, что я… Вообще-то… Ай, тьфу, блять! — выругался он, чуть не пнув банку с краской, после чего снял защитные очки, закрыл медпункт, и, оставив записку со своим номером, направился к дому Марии Ивановны.       — Ты что-то побледнел, — заметил Максим, пропуская Илью во двор первым, — Всё нормально?       Илья остановился, поглядел на Макса несколько секунд, а затем почти шепотом признался:       — Я коров до усрачки боюсь.       — Так, а ты чего пошёл-то тогда? Я бы с тобой блинами поделился бы.       — Да причём тут блины? Я тебя не могу одного оставить. А если случится чего? Ты недавно только с постели вставать начал.       — Так здесь Мария Ивановна! Чего со мной случится.       Илья вздохнул тяжело, глядя на него, и наконец пояснил:       — Мария Ивановна ветеринар.       — А почему она работает в медпункте? — решил уточнить Макс на всякий случай.       Илья на это плечами пожал:       — Ну она добрая и помогает мне. Она, между прочим, тебя спиртом обтирала, когда ты умирал.       — Ну если спиртом, то ладно… — усмехнулся Макс и, хлопнув Илью, по плечу зашёл во двор.       Илья снова тяжело вздохнул и, закрыв ворота, двинулся следом, прихватив из тарелки на крыльце огурец. Ополоснул его в бочке в огороде и с характерным хрустом откусил кусочек. Но аппетит как-то в раз улетучился от открывшийся через минуту перед ним картины. Лучше бы он не заходил в ту часть двора, где стоял хлев. Пока Макс мыл руки, Третьяков нервно наблюдал за тем, как маленькая, пусть даже и весьма не хрупкая, Мария Ивановна загоняет Ленку в огромную штуку похожую на орудие пыток.       — Это что за садомазо? — испуганно произнёс Илья, у которого аж кусок огурца изо рта выпал.       — В смысле? — Макс обернулся, руки вытирая, а затем в голос хохотнул, — Ты чё, Илюх, это ж шейный зажим, чтоб корова на нас не ломанулась от испуга.       Третьяков шумно сглотнул остатки огурца. Макс на это лишь усмехнулся и пошёл героически спасать телёнка.       — Тёть Маш, давайте верёвку! — крикнул Шустов, подходя к корове поближе.       — А что ты собираешься… — Илья замолк резко, глядя на торчащие из родовых путей коровы ноги телёнка, — Это какой-то пиздец… — добавил он, чувствуя как желудок сводит в спазме, вызывая рвотный позыв.       — М-да, беда… — наблюдая за блюющим за забором врачом, пробормотал Шустов и, наконец дождавшись от Марии Ивановны верёвку, принялся накидывать на ножки телёнка двойной узел внахлест: одну петлю на путовый сустав, а другую под коленями. Медсестра даже удивилась таким познаниям Макса в этом деле, на что тот лишь рукой махнул, мол в деревне вырос, там это привычным делом считается. Так что со своей задачей он справился на отлично. Телёнка потянул правильно и довольно быстро высвободил его из плена родовых путей. Пока Мария Ивановна уводила Ленку в свежий сухой загон, Макс в свою очередь нос ему прочистил пальцами от околоплодной жидкости и, взяв животинку, понёс к мамке.       — Ой, ну спасибо тебе, дорогой мой! Я сегодня вечером к тебе с блинами загляну! Чтобы я делала без тебя!       — Да ладно Вам, тёть Маш, мне ведь несложно.       Пока Мария Ивановна хлопотала в загоне, наливая корове воду и сено подкладывая, Шустов вышел в огород. Илью он обнаружил сидящего под яблоней. Тот смотрел куда-то прямо перед собой и жевал огурец, поджав коленки к груди.       — Эй, ты как? — Макс присел рядом, поднял с земли яблоко, только хотел откусить, но Третьяков не глядя рукой по нему треснул, выбив наливное из ладони.       — Помой сначала. А то у нас туалетной бумаги в медпункте немного осталось.       Шустов ухмыльнулся и положил голову Илье на плечо:       — Шустиком назвали.       — Кого?       — Телёнка.       Илья откусил ещё кусочек огурца и, выдохнув что-то похожее на «пиздец», поднялся на ноги и направился к выходу со двора.

***

      Илья выдохнул, одним глотком осушил до дна пробирку, наполненную самогоном, поморщился и со смачным хрустом закусил яблоком, спёртым с чьего-то дерева по дороге от Марии Ивановны. Перед глазами всё ещё было это орудие пыток для коров и торчащие из Ленки телячьи ножки. Отвратительно. Третьякова снова передернуло и он взял из штатива следующую пробирку, только уже с наливкой виноградной. Эта поприятнее зашла. Пока они были у Марии Ивановны ещё и почтальон заходил, принёс свежий выпуск местной газетёнки. Громкий заголовок на первой полосе звучал примерно так: «Не все герои носят плащи, иногда они ходят в белых халатах!», а дальше целая слезливая история о фельдшере, который героически спас умирающего пожарного. Стыд и позор как минимум потому, что там даже информацию о состоянии Макса переврали так, что можно подумать, будто он до сих пор при смерти лежит. Шустов, конечно, на всё это лишь рукой махнул, но у Ильи осадочек остался. Однако, несмотря на все эти сплетни, его не мог не радовать тот факт, что Максим очень быстро шёл на поправку. Прошло совсем ничего, чуть меньше недели, а он уже побежал роды у коровы принимать, дурной. Но это лишний раз доказывало, что диагноз оказался верным, а лечение своевременным. Не то чтобы Третьяков когда-нибудь в себе сомневался, но такой случай у него в практике был впервые и стоит отдать должное, он справился. Под вечер правда у Шустова немного подскочило давление. Оно понятно, лежал-лежал, а тут вскочил. На него ведь всё-таки дерево упало как-никак, но очередная порция таблеток перед сном вроде как вернула всё на свои места.       В кармане пиликнул мобильник.       Илья поначалу не обратил внимание, сигареты достал из кармана, закурил, и только потом решил на всякий случай проверить, кому он мог так поздно понадобиться. На дисплее высветился незнакомый номер и короткий текст сообщения: это Макс, где ты? мне очень больно.       Илья тут же затушил сигарету, подскочил с лавочки и ломанулся в палату, задев стоящий рядом с ним штатив с пробирками. Тот упал и несколько колб разбились, разлетевшись по крыльцу мелкими осколками. Третьяков влетел в помещение за считанные секунды, по выключателю хлопнул, врубая свет, и подошёл к постели. Шустов был весь мокрый, дышал тяжело и жмурился как-то странно.       — Что болит? Макс?       — Голова. Очень больно. Помоги. Пожалуйста… — с трудом прошептал Шустов.       — По шкале от одного до десяти? Насколько больно?       Максима будто периодически вырубало. Он то дышал быстро и загнанно, то резко затихал на несколько секунд, после чего выдавливал из себя мучительный стон, сминая простынь в ладонях. Поняв, что ответа он не получит, Илья побежал в кабинет. В шкафчиках с лекарствами не было ничего стоящего. Ничего такого, чем можно было бы снять боль моментально. Илья ещё пошарился в поиске чего-то более эффективного, но в итоге пришлось довольствоваться тем, что есть, поэтому было принято решение вколоть Максу имеющийся в наличии «Диклофенак», чтобы хотя бы купировать болевой приступ. Набрав необходимое количество лекарства в шприц, Илья вернулся обратно в палату и тут же вколол препарат.       — Тише, тише… скоро станет легче… — шептал Илья, поглаживая Макса по плечу.       Посттравматическая мигрень. Скорее всего она и есть, думал Илья, наблюдая за тем, как Макса выкручивает. Вот тебе и сходил коровке помочь. Скорее всего это была реакция организма на чрезмерную физическую нагрузку. Рано он с постели-то подскочил. Слишком рано. Илья одолжил в процедурном кабинете чистое вафельное полотенце, смочил его холодной водой и аккуратно пристроил у Шустова на лбу. Свет в палате выключил и хотел уже выйти, как Максим снова подал голос:       — Не уходи… Останься со мной. Пожалуйста. Мне больно.       Илья замер на пороге в раздумьях, но когда Макс снова тяжело выдохнул, издав сдавленный стон, Третьяков не выдержал и всё-таки вернулся к его постели: по щеке погладил осторожно, а после, сняв кеды, аккуратно устроился рядом, обнял, голову к груди прижав. Макс как ребёнок вцепился в него, будто надеясь, что это поможет. Илья понимал, что ему больно, но не знал насколько. Надеялся лишь на то, что это разовый приступ и скоро всё пройдёт. А если нет, то после выходных он обязательно вызовет машину и повезёт Макса в город на обследование.       — Это не прекратится? — сминая белый халат в ладони, прошептал Макс и крепче к Илье прижался.       — Нужно немного подождать, слышишь? Лекарство скоро подействует.       — Почему так больно?       — Макс, прошу потерпи.       Илья коснулся губами макушки и погладил по плечу:       — Нужно потерпеть.