Он обещал вернуться

      — Илья Евгенич… Илья Евгеньевич. Проснитесь, дорогой, — звала Мария Ивановна легонько тормоша Третьякова за плечо.       Тот резко подскочил на диване, встрепенулся как воробушек нахохлившийся. Волосы торчком, глаза сонные-сонные и явно не вдупляющие, что происходит.       — Илья Евгенич, время десять вечера уже, я домой побегла, завтра маленько попозже приду, — говорит Мария Ивановна, — Я вам тут ужин оставила, окрошку с квасом. Поедите если что.       Илья молча с диванчика своего старенького поднялся и, обняв Марию Ивановну, чмокнул её в щёку. Вы знаете как пахнет добро? Марией Ивановной. Что-то среднее между садовыми яблоками, свежим сеном и местным антисептиком для рук. Ещё присутствовали нотки какого-то недорогого парфюма, но какого именно, Илья при всём желании бы не различил.       — Дуралей! — рассмеялась медсестра и, похлопав парня по плечу, направилась к выходу.       Илья за ней по пятам поплёлся. Спасибо этой святой женщине, что дала немного отоспаться после бессонной ночи.       — Илюш, ты решил уже, что делать-то будем? Надо его в город отправлять… — спускаясь с крылечка, напомнила Мария Ивановна насчёт Максима.       Выудив из кармана пачку синего «Винстона», Третьяков достал сигарету и чиркнул спичкой по коробку. Прикурил и глубоко затянулся, откидывая голову назад, после чего устало потёр глаза. Поспал вроде, но состояние такое, будто мешки ворочал. Сейчас вот горячая ванная была бы как никогда кстати. Нужно напряжение снять да вздремнуть ещё немного, но как говорится: раскатал губу? Закатай обратно. Дела надо сделать, что за день накопились.       — Я пока не решил, — ответил Илья.       Внутри терзали сомнения как правильнее поступить: отправить Шустова в город прямо сейчас или ещё понаблюдать до конца выходных? Может это был единичный случай на фоне физической нагрузки? А вдруг систематическое нарушение где-то в работе головного мозга? В конце концов, Илья не доктор Хаус, чтобы беспричинно ссылаться на волчанку и думать, что он во всём прав, а Макс не его подопытная мышь. Но Третьяков бы и мышек пожалел, что уж тут про Шустова говорить.       — Тянуть не стоит, вдруг хуже станет… — проворчала Мария Ивановна и побрела вверх по тропинке, к дому.       Илья на это ничего не ответил, но скрепя сердце всё-таки написал Александру Михайловичу сообщение с просьбой выделить машину до города в понедельник. Он прекрасно понимал, что скорее всего Максима придётся передать тем врачам и обратно он уже не вернётся. В момент осознания этого факта вдруг накатило какое-то щемящее чувство тоски, которое он никак не мог сам себе объяснить. Казалось бы, ну вот да, нельзя рисковать здоровьем пациента, и Илья это прекрасно понимал, но ещё он понимал, что не готов доверить Максима кому-то ещё. Хотел сам его восстановить, довести лечение до конца и остаться рядом настолько долго, насколько это было возможным.       Докурив, Илья затушил бычок в импровизированной из старой консервной банки пепельнице и со скамейки поднялся. Осмотрелся. Тишина, хорошо. Июль к концу подходил, на носу Ильин день — День памяти пророка Илии. Третьяков, конечно, не был особо набожным, оно ведь как бывает, если врач спас, то Бог помог, а если нет, то врач сплоховал. Потому к сказкам про святых небожителей Илья относился скептически, хотя на Пасху любил куличей заточить, да беззлобно похихикать второго августа, когда какая-нибудь очередная бабушка местная вспомнит, что он — Илья и поздравит его с православным праздником. Если углубляться в теорию, что Третьяков, конечно, и сделал в свободное от работы время, Илия совершил немало чудес: низводил небесный огонь для вразумления грешников, воскресил отрока сарептской вдовы и вроде как даже с Богом парой словечек перемолвился. Из всего вышеперечисленного конкретно Илюха Третьяков успел только низвести огонь своей горящей жопы на тех, кто при любой непонятной ситуации пил парацетамол, блять, как панацею, либо аспирин, который и вовсе опасен был и не рекомендовался к употреблению без назначения врача. Однако, его всё равно продолжали поздравлять с этим странным праздником, в который якобы, со слов бабушек, святой пророк кидал ледышку во все воды мира, оберегая людей от нечисти, что на дне скрывалась. Потому, мол, и купаться больше нельзя, а то утонешь. Но Илья всё же больше склонялся к теории о том, что люди тонули от судорог в ногах из-за воды холодной, нежели от русалок или водяных, но это опустим. Ильин день всё равно приближался весьма стремительно, а Третьяков ведь так на озеро и не сходил.       — Илюх.       Третьяков едва заметно вздрогнул, услышав своё имя, обернулся и, увидев Макса, достал ещё одну сигарету.       — Ты чего не спишь? — спросил он и прикурил, облокачиваясь на перила. Кажется с прошлого раза они покосились чуть сильнее.       — Да я целый день под лекарствами спал. Меня Мария Ивановна разбудила покормить и опять что-то там вколола, ну меня и вырубило… Я проснулся, зашел к тебе, а там пусто. Смотрю дверь открыта, так и подумал, что ты здесь.       — Да, а я здесь, — едва слышно повторил Илья и, стряхнув пепел, кончик носа большим пальцем почесал, глядя в горизонт.       — Ты расстроен чем-то? — спросил Макс.       — С чего ты взял?       — Не знаю, у тебя такой мыслительный процесс на лице прослеживается. Будто ты пытаешься сделать выбор…       Илья перевёл взгляд на Макса. Наверное, сейчас идеальный момент, чтобы сказать о том, что пришло время попрощаться, но вместо этого Илья лишь усмехнулся и снова глубоко затянулся, выпуская дым через нос.       — Знаешь, ты прав. И дилемма в том, что я не могу сделать выбор, потому что не знаю, что будет потом.       — А что же тогда с этим делать?       — В шахматах это называется «цугцванг».       — Когда каждый шаг ухудшает твою позицию?       — Нет, Макс. Когда оказывается, что самый правильный шаг — это никуда не двигаться.       — Так ведь это одно и тоже. Только…       — Только по-другому? — усмехнулся Илья, — Так сказать, смотря с какой стороны посмотреть. Да?       — Да, — кивнул Макс и улыбнулся.       «Одуванчик, если б ты только знал, о чем речь идёт», — подумал Третьяков и взгляд отвёл, отчаянно пытаясь не ошибиться. В жизни абсолютно любого человека каждый день происходит сотня выборов. Они не делятся на верные или неверные. Просто каждый из них создаёт свой неповторимый сценарий. При этом каждый из этих сценариев заслуживает того, чтобы его сыграли. Провалившись в эти мысли, Илья в очередной раз споткнулся, прекрасно понимая, что до тех пор пока выбор не сделан, возможно всё, что угодно и об этом можно думать бесконечно. А что если… Илья сейчас Максима отправит, врачи те ничего не найдут, выпишут раньше времени, он полетит по своим супер-геройским делам, а там опять приступ случится? Или наоборот, не отправит и хуже сделает, позволив болезни развиться? И вот так из крайности в крайность. А ещё у Третьякова был маленький вопрос конкретно к себе: какого, блять, чёрта его вообще всё это парит?       — Хочешь на озеро сходить? — спросил Илья, затушив очередной бычок, — Мне одному просто боязно, мало ли что, а искупаться хочется. Ну, а вдвоём-то не так страшно ведь.       — А мне можно будет искупаться?       — Конечно, — кивнул Илья, — только помыться надо будет после. Я бойлер включу в душе. Пока ходим, он нагреется уже, — Илья пропустил Макса вперёд и сам следом в медпункт зашёл, дверь закрывая на ключ, — Я сейчас полотенце прихвачу, выходи через задний двор.       Макс весьма воодушевленно, чуть ли не вприпрыжку, пересек длинный коридор и оказался на втором крыльце. Третьяков переоделся, вышел следом и, захлопнув дверь, направился вниз по узенькой извилистой тропке, что вела прямо к песчаному берегу. Где-то вдалеке проехал мотоцикл, а над головой приятно шелестела листва. Макс неторопливо шёл позади и глазел по сторонам, восхищаясь красотой вокруг. На озеро медленно опускался туман. Он выглядел настолько восхитительно, особенно при свете полной луны, которая сейчас казалась неимоверно огромной, что можно было подумать, будто всё это не настоящее. Мягкий запах полыни и трав приятно щекотал нос. Лунная дорожка, уходящая в горизонт, золотилась, переливаясь на поверхности воды и манила к себе, а самое главное, что вокруг ни души, полнейшая тишина и покой. Илья расстелил какое-то старенькое покрывало прямо у воды на пирсе, без тени стеснения скинул с себя всю одежду и нырнул в озеро. Макс тем временем подошёл ближе:       — Как вода?       — Как парное молоко! — отозвался Третьяков, — Прыгай!       Шустов улыбнулся, снял кроссовки с носками и, усевшись на самый краешек, ноги в воду опустил.       — Серьёзно? Будешь ломаться как первокурсница? — усмехнулся Илья и снова нырнул под воду, сверкнув белыми ягодицами.       Макс на это ничего не ответил, взгляд к небу поднимая. Над головой тысячи, а может миллионы небесных светил, в виде серебряных бусин, разных размеров. Будто бы какой-то волшебник рассыпал содержимое своего магического мешка. Красиво до безумия. В городе такого не увидишь.       Илья вынырнул из воды и подплыл ближе к пирсу. У Макса кудри немного отросли, снова красиво завиваться начали. Прядка, свисающая на правую сторону лба, добавляла какой-то особый шарм. Илье нравилось трогать его мягкие волосы. Нравился запах. Шустов при свете луны выглядел как картинка, глаз не отвести. Удивительное дело.       — Макс, посмотри-ка, чего у меня тут?       — Где? — тот наклоняется ниже, пытаясь рассмотреть, на что там Илья показывает.       — Ну вот, на плече…       Шустов наклонился максимально близко, а Третьяков в этот момент обхватил его за шею и потащил вниз. Неуклюже соскользнув с пирса, Макс плюхнулся в воду, пропав из виду. Вынырнул он через несколько секунд громко матерясь и отплёвываясь:       — Третьяков!       — А я ведь звал по-хорошему! — засмеялся Илья и резко отвернулся, когда тот ему водой в лицо плеснул, после ответив той же монетой.       Шустов вдруг едва слышно ойкнул, замер на мгновение, глядя на Илью, и глаза закатив, резко под воду ушёл. У Третьякова в этот момент душа в пятки ушла. Он лихорадочно начал руками под водой шариться в том месте, где только что Макс стоял. Сердце в груди заколотилось как бешеное от испуга. Было непонятно, что произошло. Не то плохо стало, не то сознание потерял, а вдруг сердце остановилось от воды холодной? Илья нырнул глубже. Ничего. Глаза предательски защипало.       — Где ты, мать твою?! — закричал он и снова нырнул, но на этот раз его обхватили сильные руки и потащили наверх.       Илья вынырнул из воды уже вместе с Максом: закашлялся, отбиться пытался, пока тот ему волосы с лица убирал, и старался не задохнуться от паники. Шустов лишь смеялся, прижимая Илью к себе крепче, по плечам гладил, пока он всё же пытался вырваться из объятий и крыл его отборнейшим матом.       — Ебучий ты, блять, кот Шрёдингера! У меня сердце чуть не остановилось! В понедельник нахрен поедешь в город! С глаз долой и с сердца вон! Хватит с меня! Я сделал выбор! — зло шипел Третьяков.       — В город? Так ты над этим думал? — глядя в темные глаза напротив, спросил Макс, — Ты не можешь отправить меня в другую больницу!       — А вот и могу, шутник ты, блять, обоссаный! Я заебался гадать, как и когда сработает этот ебучий механизм. Ты сейчас для меня в двух взаимоисключающих друг друга состояниях. Не понятно, не то здоровый, не то больной, а у меня нет возможности это выяснить! Я не знаю, что с тобой. Я боюсь, что ружьё стрелять начнёт, а я… помочь не смогу.       Последние слова Третьяков произнёс почти шёпотом, руки скользили бездумно по влажной коже, прижимая ближе:       — Я же себе не прощу…       В этот момент Илья неосознанно позволил Максу открыть свой «ящик с котом».