Сознание возвращалось медленно, неохотно. Тело было настолько легким, что почти не ощущалось, мысли текли неспешно и рвано, как во сне. Сначала Чун Юнь осознал себя сидящим у кого-то на коленках, потом почувствовал чужой язык у себя во рту. Прохладный и приятный, как лесной родник, но напористый, изучающий.
«Аратаки? Пришел, когда я спал и воспользовался этим?» — Чун Юнь не решился открыть глаза сразу, автоматически отвечая на поцелуй, позволяя своему языку нежно погладить чужой. Это оказалось так приятно, что сердце начало с места набирать обороты. Чьи-то руки забрались к нему под одежу, поглаживая чувствительную кожу на спине. Чуткие подрагивающие пальцы с ощутимым нажимом провели от лопаток вниз, к пояснице. Ненадолго задержались там и нырнули под резинку штанов, сжимая ягодицы. Тело отреагировало на прикосновения вопреки его воле — вдоль позвоночника пробежал разряд, а с губ сорвался совсем неподобающий стон и тихое «Итто».
Руки вдруг перестали исследовать его спину, а язык — рот. Вместо этого кто-то довольно резко и болезненно встряхнул его за плечи.
— Итто? Чун Юнь! Итто?
Чун Юнь распахнул глаза, с изумлением встречая наполненный обидой взгляд своего лучшего друга. Его длинная сережка негодующе раскачивалась, словно выражая недоумение и гнев владельца.
— Син Цю?
— А кого, многогрешные архонты, ты ожидал увидеть после совместного вечера в шатре «Синьюэ»?
Чун Юнь недоуменно заморгал глазами, все еще бессильно оставаясь на коленках своего друга. На голых коленках — тот был в своих обычных коротких дурацких шортиках, едва прикрывающих пах. Осознание этого факта заставило щеки Чун Юня вспыхнуть, он нервно заерзал, а затем вскочил и отпрянул от Син Цю. И почему он раньше не замечал этих странностей своего друга? Ну подумаешь, бегает по Ли Юэ, весь такой красивый и загадочный, в детских штанишках, флиртует с владельцем книжного, с кем не бывает. У всех магов свои причуды, тем более у владельцев Глаза Бога.
— Шатер «Синьюэ»? Это пафосное заведение для богатых извращенцев? Что мы там забыли?
— Твои мозги, видимо, — Син Цю огорченно покачал головой. — Ты и правда ничего не помнишь? Какой же я дурак! Должен был отговорить, понимал ведь, что это может на тебя так подействовать после стольких лет аскезы. Все началось с того, что ты пришел спросить про того демона…
— Стоп! Молчи! — Чун Юня накрывает с головой тем, что он вспомнил, тем, от чего он хочет не просто убежать, исчезнуть, раствориться. Он хочет буквально выпилить себя из жизни. Неужели он действительно все это чувствовал, делал, а главное — хотел сделать? Он, считавший себя холодным и бесстрастным магом-экзорцистом. Столько лет, столько усилий было положено для продвижения по этому пути — и теперь всё впустую?
Все действительно началось с того, что он по совету Итто, пришел к Син Цю спросить, почему тот посоветовал провести ритуал изгнания именно с Аратаки. Думая над словами Итто, Чун Юнь уже несколько дней не прибегал к своим холодовым практикам и даже не ел мороженое. Привычное к холоду тело теперь периодически кидало в жар и ощутимо потряхивало. Поэтому допрос он начал сразу с несвойственного для себя тона:
— Син Цю, чего ради ты подсунул мне долбаного живого демона? Не призрака, не духа, а во плоти, туда его, демона- извращенца?
— Прям-таки извращенца? Мне сказали только, что он с прибабахами, но серьезных жалоб на него не поступало. Чем ты недоволен вообще — рога на месте, настоящий они. Просто хотел тебя порадовать. Ты ведь всю жизнь мечтал увидеть что-то такое. И вот…
— Что-то? Да я это «что-то» чуть в своей заднице не ощутил, с его слов, по крайней мере. Он был жутко раздражен. И повалил меня. И облапал всего. — Чун Юнь сам не заметил, как его речь стала отрывистой, а дыхание сбилось. — Сжал мои губы своими… языком внутрь… прямо внутрь.
— Еще немного, и я начну думать, что тебе понравилось.
— Что? Да нет же! — Чун Юнь изо всех сил попытался вернуть разговор, как и свои эмоции, в привычное тихое русло. — Он еще сказал, что не могу видеть духов потому, что я подавляю своё истинное «Я» холодом и постом. Вроде совсем подавил свою энергию Ян, как я понял. Что думаешь?
— Я давно тебе это говорил. Меня ты почему-то не слушал, — Син Цю отводит взгляд. — В детстве ты был бушующим, как вихрь, ярким — глаз не отведешь, сильным — мне и не снилось. Не знаю, по какой причине ты не принял себя таким, какой есть, и начал самоуничтожение, как я ни пытался помешать. Я даже начал было думать, что это и есть твоя цель — разрушить, уничтожить себя. Иначе как все объяснить? Мне думается иногда, твоя настоящая стихия — огонь, а вовсе не лёд. Огненный Глаз Бога ты бы получил, если бы не издевался над своей природой. Может, призраков бы видел…. меня… видел бы…
— Син Цю! — Чун Юнь чувствует, как его привычный уютно-прохладный арктический мир начинает покрываться трещинами. Крепкие ранее льдины под ногами трещат и расползаются в стороны, оставляя вместо себя черную зияющую пустоту, в которую его начинает затягивать с пугающей скоростью. — Син Цю, так ты что же это? Все твои романтические книжки, которые ты мне подсовывал читать, эти шуточки…
— Даже мой писательский псевдоним созвучен с твоим именем. Если бы ты только позволил мне помочь тебе быть самим собой, просто не отталкивал мою руку. Но ты всегда словно приносил себя в жертву. Кому? Чему, Чун Юнь?
— Знать бы. — Чун Юнь осторожно дотрагивается до руки Син Цю, отчего тот вздрагивает и перестает дышать. — Прости. Кажется, в погоне за карьерой экзорциста я потерял самого себя. Не удивительно, что ничего не получается — я даже не вижу людей вокруг меня, не понимаю, чего хочу сам, а требую ясности от мира духов. Не представляю, что делать с тем, что ты только что сказал, а не то, что со своей жизнью. Еще этот контракт дурацкий. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы проверить вашу теорию? Попробую немного отпустить свой поводок. Что я там раньше делал — избегал острого и горячего? Шумных компаний и веселья? Тогда сразу в шатер «Синьюэ»!
— Нельзя так резко. Твои чувства и тело годами находились как под анестезией, совершенно невозможно предугадать реакцию.
— Плевать! Идем освобождать настоящего Чун Юня!
Син Цю пытается сопротивляться, но, когда экзорцист крепко сжимает его руку и увлекает за собой, его воля растекается дождевой лужей. Он позволяет тащить себя по вечерним улочкам Ли Юэ, мелко перебирая ногами, пока они не оказываются перед строгим управляющим самого известного заведения города, в котором любят проводить время местные богатеи и личности, окутанные странными слухами.
В полутемном зале, заполненном одуряюще вкусными запахами и ненавязчивой музыкой, всего два круглых стола. Из-за небольшой ширмы в углу доносятся красноречивые вздохи и стоны. Более, чем интимная, атмосфера дополняется кальянным дымом и мягкими подушками на полу.
— Извините, но все столики заказаны на полгода вперед. Уважаемым господам нужно было побеспокоится заранее. Намного заранее, — холодным тоном произносит управляющий, окидывая слишком многозначительным взглядом их сцепленные руки и короткие шорты Син Цю.
— Милый Хэ Ли, не стоит быть таким безжалостным к юным дарованиям, — эти слова принадлежат улыбчивому рыжему красавцу с пронзительно голубыми глазами. — Два места у нас вполне найдется, хотя эти двое и за одного сойдут, — продолжает, смеясь, рыжий.
— Как скажешь, Тарталья. Разгребать сам будешь, — бурчит под нос управляющий и, цепляя на лицо дежурную улыбку, продолжает уже совсем другим тоном. — Рад приветствовать вас там, где осуществляются самые сокровенные мечты и сбываются самые тайные желания, дорогие гости! Рекомендую вам для начала кристальные баозцы с их блестящей и прозрачной кожей, через которую виднеется нежнейшая начинка, и эти выступающие наверху капли…
— Э-т-тоо… Нам бы лапши самой наиострейшей, какая только есть. Погорячее, пожалуйста, — уверенность Чун Юня подвергается серьезному испытанию, но он всё же решительно усаживается вместе с Син Цю между подвинувшихся гостей и отпускает, наконец, его руку, в которую вцепился как в последнюю часть своего прежнего привычного мира.
Присутствующие, кажется, и не заметили пополнения компании. Тарталья вернулся к оживленному разговору со статным красавцем в идеально сидящем на нем костюме, Чжун Ли кажется, Чун Юнь не раз встречал его у похоронного агентства. Рядом с ними утонченный юноша в самурайских одеяниях, прикрыв глаза и держа за руку мрачного типа с недовольным лицом и колючими фиолетовыми глазами, декламировал стихи, явно собственного сочинения. За соседним столиком красивая бледная девушка в монашеском одеянии с бесконечно длинными ногами в сетчатых колготках склонилась над шеей своей спутницы. То ли игра света, то ли действительно из-под её губ стекала тоненькая алая струйка. Стоны из-за ширмы поднялись на октаву выше. Обычный вечер в шатре «Синьюэ».
— Чайльд, по-моему, у тебя проблемы с алкоголем.
— Думаешь? О боже, Чжун Ли, и правда — он же заканчивается! Дырка в Бездне — скажу, чтобы еще принесли.
— Османское вино — единственное, что стоит пить в память о дорогих сердцу моментах. Все остальное принесет лишь страдания.
— Кто тут страдает от вина, так это ты. В смысле, пью-то я, а страдаешь ты. Будто перепутал вино с виной.
— Убожество. Удивительная непрошибаемость.
— Не скажи, это с тобой дело иметь — как в скалу долбиться. А, Чжун Ли? — с усмешкой тянет Тарталья.
— Сказал тот, чья стихия — всего лишь вода.
— Ну а что, у нас в ходу поговорка, что капля камень долбит. Ой, прости-прости, точит.
— Всё, доигрался! Пора напомнить тебе, кто тут кого точит. — Чжун Ли хватает Тарталью за руку и почти бегом тащит к выходу из заведения. Тот на ходу успевает швырнуть кошелек с морой на стол, а также обернуться, высунуть язык и подмигнуть Чун Юню.
Чун Юнь утыкается в принесенную огненную лапшу. Этот балаган — и есть уважаемые люди Тейвата?
На удивление, острая горячая лапша, запитая стаканчиком рисового вина, дает моментальный эффект. Немного не такой, на который он рассчитывал. Просветление не приходит. Призраков и духов вокруг не прибавляется, зато лица людей становятся необычайно привлекательными. Чун Юнь обводит всех присутствующих помутневшим взглядом и счастливо улыбается. Какие же они все замечательные и красивые, какая яркая и нарядная на них одежда, сколько у них в тарелках вкусной еды. Он громко смеется от неожиданного открытия, вскакивает с места, присаживается к кому-то, показавшемуся ему самым удивительным, кладет руку ему на плечо и вещает заплетающимся языком, приблизившись вплотную к лицу:
— Друх, я тебя люблю! А што ты ешь? А это вкусно?
Кэйа, это был именно он, поднимает на него внимательный взгляд и подвигает свою тарелку ближе:
— Вкусно. Мятное желе на спирту. Как будто Архонт тебе в рот кончает. Можешь попробовать, если твой нервный друг не против.
— Архонт? Син Цю? — Чун Юнь пытается сфокусировать зрение на друге, который изо всех сил машет руками и делает страшные глаза. — Мой прекрасный Син Цю — за. Видишь, как радуется? И у того, красного, рядом с тобой, тоже попробую.
Запоздало вспомнив, что не захватил с собой столовый прибор, пьяный экзорцист, ничуть не колеблясь, наклоняется к тарелке и слизывает с неё добрую порцию колыхающегося зеленого желе. Зажмуривает глаза от удовольствия и одобрительно мычит.
— Ну и как? — интересуется Кэйа.
— Не знаю, что там у тебя с Архонтами. Не пробовал. Но если у демонов что-то подобное…
***
Дальше память восстанавливаться отказывалась. Видимо, желе оказалось сильно крепким.
— Син Цю, мне нужно знать, что было дальше. Я правильно помню?
— В целом всё верно. Дальше ты показывал всем остроту своего ритуального ножа, причем только на рубашке Кэйи, хорошо, что он не стал предъявлять претензий. Потом залез на стол и пытался продемонстрировать искусство начертания пентаграмм, при этом разделся до пояса, пояснив, что одежда сильно сковывает движения. К слову, никогда раньше не думал, что пентаграммы нужно чертить по груди и плечам руками, намоченными в вине, но выглядело очень даже неплохо. И в завершение вечера ты пытался изгнать демона из Скарамуччи, уверяя, что для этого тебе нужен твой жезл экзорциста, за которым ты почему-то полез в свои штаны. Хорошо, что Кадзуха подставился под молнию, а потом успел тебя скрутить и помог довести домой, иначе твой жезл… — Син Цю замолкает, глядя как Чун Юнь роняет лицо в ладони. От ушей его можно зажигать сигнальные костры, займутся моментально и жарко, видно будет по всему Ли Юэ.
— Думаю, со временем ты научишься это контролировать. И знаешь, я был совсем не против, когда ты не контролировал себя со мной.
***
Позже, ночью, Итто всё-таки приходил к Чун Юню, но только во сне. Такой странный яркий сон он видел впервые в жизни. И в нем он не чувствовал обычное холодное спокойствие. В этом сне он пылал неутолимым желанием, умоляюще заглядывая в горящие в полумраке глаза демона Аратаки Итто, плавился под его руками и упрашивал обнимать сильнее, целовать жарче. Он хотел узнать, действительно ли страсть Итто на вкус как мятное желе на спирту. Он устроился на его крепком теле, припадая ртом к желанному блюду, а демон загонял свой жаркий язык туда, куда обещал раньше загнать член. Такой длинный, замечательный язык. Такой прекрасный-прекрасный демон.
Проснувшись, Чун Юнь обнаружил, что его подушка мокрая от слез. Рука, сжимающая «жезл экзорциста», влажная и липкая, а на губах вкус мятного желе.
