Тени Коукворта

Ещё на подходе к Баракам Северус понял - что-то не так. Их никто не встретил. Они с Хуком беспрепятственно прошли мимо Шпиля – фонарного столба, выкрашенного в чёрно-белую клетку. Раньше здесь стояли привратники – Арчи и его овчарка по кличке Гроза. Хук, поймав вопросительный взгляд Северуса, дёрнул щекой: - Отмучался Арчи. Пришили его эти уёбки, по-тихому, ночью. Он из паба шёл, весёлый совсем… Тут они его и подловили. А Гроза ещё через неделю издохла. От тоски, видать. Всё на кладбище бегала, на могиле его лежала… - Вы их нашли? - Нашли, конечно, и счёты свели, а толку-то? У них людей хоть отбавляй – одного грохнешь, на его место трое придут. А нас… Нас мало осталось. Война. Это слово жгло Северусу язык, но он не хотел произносить его вслух. Ряды бараков мрачными тенями нависали с обоих сторон улицы. Подслеповатые окна смотрели настороженно и мрачно. Они ждали плохих вестей. На улице не было ни души. Все двери были закрыты. Северус чувствовал себя так, словно идёт по старому кладбищу. Так никогда не было. Так не должно было быть. Общий дом, Тихий дом, детский сад, Логово, Форт, Свалка, Госпиталь – теперь они выглядели точь-в-точь, как остальные заброшенные развалины. Северус вглядывался в знакомые надписи на стенах, в обереги над дверями: потускневшие от времени флажки, связки пустых консервных банок, колокольчики, гирлянды из перьев, жухлые венки – всё это отзывалось в груди тёмной тревогой. - Где все? – этот вопрос вырвался у него сам собой. Хук пожал плечами: - Ну, малышню Чума и Жмур разогнали… От греха подальше. Детей в это дело лучше не впутывать, сам понимаешь. Остальных Ферзь на места поставил, чтоб охраняли. Бесполезняк, как по мне… Хотя ему, наверное, виднее. А тут у нас, получается, народу осталось всего-ничего… - он поскрёб в затылке и начал загибать пальцы, - Ферзь, Шен, я, Эл, Карло, Музыка, Чума со Жмуриком и близнецы. Девять, получается? - Десять. Считать учиться не пробовал? - Да оно мне и не упало… - дёрнул плечом Хук, - Считает пусть Ферзь. У меня другая забота… Северус успел забыть, как чудовищно Большой Дом выглядит вблизи. Растрескавшаяся и почерневшая от времени кирпичная кладка, провисшая крыша, криво заколоченные окна, перекошенные опоры террасы, и надписи. На полу, на стенах, на парадной двери, на перилах и на ступеньках. Везде, куда можно дотянуться. МЫ ЗДЕСЬ ЗАКОН Судный день послезавтра Кога тебя ебали что на жопе написали? Сдесь был Пёс и ещё Ельза ПАНКИ НЕМЁРТВЫЕ В общак сдаём ПОЛОВИНУ от улова! Кто зажмётся тому зубы выбью! пошол на хуй СВЯТОЙ МОЛИТСЯ ДЬЯВОЛУ Бог ему судья… мой папаша сел за кражу а я сяду за разбой МЕЛКИМ ВИСКАРЬ НЕ НАЛИВАТЬ долой диктатуру капитализма!!! Не давайте близнецам ножи! Они ими кидаются. НЕПРАВДА Северус раз за разом перечитывал знакомые строчки, и машинально искал те, которые писал Шиллинг. Их не было. Ни одной, хотя раньше его каракули занимали почти всё место на стенах. Предателей предать забвению. Хук поднялся на террасу, постоял возле двери, постучал – три удара, пауза, ещё два удара. Изнутри постучали в ответ. Это был какой-то новый шифр, не знакомый Северусу. Дверь открылась медленно, с тем же протяжным скрипом, что и шесть лет назад. Почему, чёрт возьми, её никто не смажет? Раньше Северус не думал об этом. Скрип двери был привычной нотой в музыке этого места, и никто не замечал, как фальшиво она звучит. Теперь он заметил. Северус подошёл ближе и замер на пороге, напряжённо вглядываясь во мрак. Это было похоже на слишком реальное воспоминание. Призрак прошлого, облечённый в полусгнившую плоть. Ему не страшно. Северус судорожно сжимает в кулаке перстень. Острые грани рубина врезаются в ладонь. Это – Дар, а взнос – в плотном коричневом конверте. Фунты. Чертовски много фунтов. Они пахнут дорогим одеколоном и жгут ему пальцы. Правильно ли он поступил? Правильно ли он поступает сейчас? - Не дрейфь, - слышится сзади голос Шиллинга, - Я с тобой. Он оборачивается, но видит лишь тёмный силуэт, застывший на фоне ночного неба. Силуэт протягивает руку и легко подталкивает Северуса в спину: - Иди, мелочь… Все уже собрались. Он кивает, и делает первый шаг в темноту. Дверь захлопнулась у Северуса за спиной. - Темно, бля, хоть глаз выколи… - пробормотал Хук. Он щёлкнул зажигалкой. Тусклый огонёк выхватил из тьмы его лицо, изрезанное чёрными тенями, и кусок стены с выцветшими обоями, - Так, шмотки куда-нибудь сюда кинь. Наверху жарко, как у чёрта на сковородке… Северус ощупью нашёл на стене ряд крючков. Большая часть из них сейчас была пуста. Он незаметно выудил нож из кармана и спрятал его в рукаве свитера. Хук кивнул вперёд: - Иди первым. Северус ухмыльнулся: - Думаешь, сбегу? - Да кто тебя знает, чё у тебя там в башке творится… А мне перед Ферзём потом отчитываться. Света от зажигалки едва хватало, чтобы видеть на расстоянии вытянутой руки, но по этому коридору Северус прошёл бы и с закрытыми глазами. Он знал Дом, как свои пять пальцев, а Дом принимал его за своего. Всё ещё принимал. По обе стороны тянулись ряды запертых дверей. Потрескавшийся лак и латунные ручки, поблёскивающие, как чьи-то голодные глаза. Северус не мог вспомнить, что было за этими дверями. Он вообще не был уверен, что их когда-нибудь открывали. В тишине каждый звук раздавался отчётливо и неестественно громко. Северус слышал всё: стук собственного сердца, сиплое дыхание Хука и его тяжёлые шаги, шорохи в стенах, скрип половиц этажом выше. Он только сейчас задался очевидным вопросом: кто открыл им дверь? В коридоре ведь никого не было... Тени на стенах дрожали и корчились, как от смеха. Это была всего лишь игра воображения, но он затылком чувствовал из взгляды. Испытующие, насмешливые, нетерпеливые. Святой. Шиллинг. Карло. Музыка. Шен. Чума. Жмур. И Ферзь. Фигуры на чёрно-белой доске, и человек, который их двигает. Так? Северус не умел играть в шахматы, но что-то ему подсказывало, что эта партия близится к концу. Когда они подошли к лестнице, стало светлее. На перилах лепились друг к другу оплывшие свечи. Это было небезопасно ровно настолько, насколько вообще возможно – изнутри дом почти полностью был деревянным, и, чтобы вспыхнуть, ему хватило бы пары искр. Не то чтобы кому-то было до этого дело. Хук зажёг те свечи, которые успели погаснуть, и убрал зажигалку в карман. Ступеньки жалобно заскрипели под его ногами. Северус понимал, что нужно идти дальше, но не мог сдвинуться с места. Всё вокруг выглядело сумрачным и странным. Его тень – его собственная тень – смотрела на него со стены, и он видел себя её глазами. Пустой взгляд. На измождённом лице – ни следа мысли. Может быть, это он – тень? Тень своей тени? Северус чувствовал, как мысли утекают из головы. Всё вокруг расплывалось и двоилось. Лестница, свечи, чёрная надпись на стене… …тяжба у Господа с жителями этой земли, ибо нет ни справедливости, ни доброты, ни знания Бога в этой земле. Клятвопреступления и убийства, воровство и разврат! Наследство Святого. За такой отвратительный цинизм ему положен отдельный котёл в аду. Он кончиками пальцев провёл по контуру чёрных букв. Краска уже начала отслаиваться. Сколько лет назад это было? - Смотри-ка, чего Святоша учудил, - Шиллинг стоит у подножья лестницы и разглядывает надпись, - Шутник хренов, а… Сквозь крошечное пыльное окошко отчаянно светит солнце. Тускло-золотые блики лежат на стенах и старых досках ступеней. Свежая чёрная краска на выцветших обоях выглядит… Дерзко. Даже нагло. Вполне в духе Святого. - Это из Библии? – Северус морщится и чешет нос. От пыли и запаха краски хочется чихать. - Наверное. Ну или из какого-нибудь послания. Римлянам там, финикийцам, коринфянам… Этих посланий, знаешь, дохера и больше. Вот заняться людям нечем было! Сидел же кто-то, придумывал, записывал… - он весело фыркает и качает головой, - Ладно, Грач, пошли отсюда. Займёмся делами нашими неправедными... - Воровством и развратом? – ухмыляется Северус. - Начнём с воровства, а там посмотрим, - возвращает ему ухмылку Шиллинг. Ему было тяжело дышать. Сердце билось слишком сильно. Каждый звук эхом отдавался в голове. Северус поднимался наверх, сквозь дрожащие тени, с закрытыми глазами. Свет отдавался пульсирующей болью в висках. Хук что-то говорил, но отдельные слова никак не складывались в предложения. Северус его не слушал – из последних сил пытался остаться в сознании. И правда - жарко, как у чёрта на сковородке. Что за идиотское выражение?.. -…Когда его в последний раз видели, он, говорят, того… Я сам не видел. Сидим тут, как мыши в норе… Денег нет ни пенса… Чума говорит, скоро побираться пойдём… Я бы и рад, но уж больно темно там. А та псина здоровая всё-таки издохла… Всех достала со своими Битлами вшивыми! - Какая псина? – просипел Северус. Хук обернулся и посмотрел на него, как на сумасшедшего: - Ты чё, забыл? Белая такая, с чёрным пятном на морде… С Грозой всё лаялась. У неё ещё в каком-то году аж двенадцать щенков было. Ну, помнишь? Северус судорожно выдохнул, оттянул воротник свитера и кивнул. Он помнил. Особенно – щенков. Высокая тень у берега ручья. Человек с мешком на плече. Он с ног до головы в чёрном. Чёрные туфли, брюки, рубашка, перчатки. Гладко зачёсанные назад чёрные волосы. Чёрные линзы круглых очков в серебристой оправе. И мешок – тоже чёрный. Северус понимает, кто это, хоть раньше его никогда и не видел. Он слышал, как об этом человеке говорили старшие. «Главный», «лидер», «умник», «гроссмейстер». Ферзь. Северус лежит в зарослях камыша, возле самой воды. Он прижимается к влажной земле и закрывает рот рукой, чтобы дышать тише. Этот человек пугает его. Ферзь спускается к берегу и ставит мешок на землю. Под чёрной тканью что-то слабо шевелится. У Северуса по спине бегут мурашки. А Ферзь что-то напевает себе под нос и улыбается. У него приятный баритон и странная, будто приклеенная улыбка. Он запускает руку в мешок и вытаскивает оттуда щенка, белого, с чёрным пятном на мордочке. Щенок скулит и дёргает лапами. Ферзь встряхивает его и всё с той же улыбкой спрашивает: - Пожили и хватит, да? Северус знает, что будет дальше. Он закрывает глаза. Трус. Наваждение рассыпалось разноцветными осколками, так же как пёстрая ваза, стоявшая возле двери в коридор второго этажа. Хук задумчиво поскрёб в затылке и пожал плечами: - Ну и хуй с ней. Только место занимала. Осколки вазы мягко поблёскивали в свете свечей. Северус смотрел на них и не мог понять, когда это произошло. Сейчас? Но почему он этого не заметил? Хук ногой отодвинул осколки в сторону и с силой застучал в дверь. - Шен! Открывай! Послышались шаркающие шаги, следом – звон ключей и приглушённые ругательства. Замок душераздирающе заскрежетал, и дверь открылась. Их встретил Шен, с керосиновой лампой в руке. Он был, как всегда, в своём красном халате, и в зубах у него совершенно привычно тлела сигарета, а на поясе болталась связка ключей, которые он, естественно, перебирал кончиками пальцев, проверяя, все ли на месте. Привычная картинка, близкая по ощущениям к дежавю, разбилась ничуть не хуже той вазы, стоило только присмотреться. Первым, что бросилось Северусу в глаза, были повязки на руках Шена. Бинты в кровавых пятнах, от пальцев до локтей. А потом он увидел остальное. Жуткий багровый ожог, расползшийся на пол-лица, и повязку на левом глазу, и то, что лампу он держал как-то неловко – потому что на правой руке теперь не было большого пальца. От острой, раздирающей грудь ярости у Северуса задрожали руки. Какая безумная тварь смогла добраться до первого, мать его, помощника Ферзя? Кто посмел?! Северус посмотрел Шену в единственный оставшийся глаз, и спросил чужим, мёртвым голосом: - Как это произошло? Шен устало покачал головой: - Долго рассказывать. Сейчас это неважно… Ферзь тебя уже заждался. И да, Грач… - он дёрнул уголком губ в намёке на улыбку, - Я знал, что ты вернёшься. Северус на это только кивнул. Теперь он не был уверен, что вообще уходил. Только тупая настойчивая боль руке никак не стихала, и тихо скулили мёртвые щенки где-то на дне грязного ручья. Напоминали – кто, почему и когда. Но это такие мелочи, ей-богу…