***
Сегодня в кабаре «Rotlicht» не утихают сплетни. Так было всегда. Любовники не смогли расстаться без скандала, какой-то новой актрисульке попортили жизнь коллеги постарше, один из местных мальчиков получил подозрительно большие чаевые — обсуждалось всё. Но сегодня повод иной, всего лишь ждут важных гостей, которые сняли самый большой кабинет заведения и наверняка хорошо потратятся, оставляя при этом море чаевых. Чиновники, что с них взять. В кабинете, залитом вызывающим красным светом снуют официанты, подливающие гостям алкоголь, пока на сцене женщина, облачённая в исконно мужской костюм, запевает так популярный сейчас шансон, драматично взмахивая руками. Голос у Катрин сильный, красивый, с лёгкой хрипотцой, которая добавляет ей чего-то особенного, выделяющего её среди других женщин, но хрипотцу она добавляет намеренно, так что и это не становится её отличительной чертой. Хотя Сергей мог поклясться, что женщины с таким тембром голоса от природы приводят его в экстаз, просто открывая рот. И хоть Катрин не вызвала в нём каких-то страстных чувств, они общались весьма тепло ещё с того времени, когда он впервые появился здесь летом. Катрин даже немного подучила его работе со связками на низких нотах. После её номера один сильно выпивший министр отпускает громкие скабрезные комментарии о женщинах и верховой езде. За кулисами Сергей не может удержаться, чтобы не передразнить нахала, и смешит этим девушек, готовящихся к своим номерам. К счастью, молодой конферансье на сцене не теряется и свои недолгие пререкания с гостем обрывает довольно остроумной шуткой. Катрин, усмехнувшись, объясняет Сергею игру слов, прежде чем лёгким шлепком по ягодицам отправить его к сцене, к самой кромке плотных, бордовых кулис, из-за которых бил яркий алый свет, — Встречайте, редкий гость в нашем заведении — Фогель! — Сделай так, чтобы эти козлы из штанов повыпрыгивали и слюнями вымыли пол, — широко улыбнувшись, наставляет женщина напоследок, заложив большой палец за подтяжку у великоватых брюк, которые она явно одолжила у одного из своих любовников. — Ты слишком высоко подняла планку, дорогая. Под бодрую заводную мелодию джаз-банда Разумовский выходит на сцену, с удивительной лёгкостью ступая на каблуках. Выйдя в самый центр сцены он разводит руки, постучав носком по полу, словно стараясь поймать ритм и подстроить под себя. И наконец заводит самым своим елейным тоном простенькую, весёлую и немного глупую песенку о том, как сильно хочется быть любимой одним и никем другим. Когда в тон музыке он начинает пританцовывать, ведя плечами, по бархатисто-синей ткани платья перекатываются сияющие ряды бус из белого жемчуга. Торопливо спускаясь в зал, он продолжает ненавязчиво двигаться, крутя бёдрами и щёлкая пальцами, отдаваясь полностью музыке, позволяя охватившей его эйфории вытеснить всё остальное. Сознание уносит его вдаль, далеко от заводных мотивов, хлопков из зала и заинтересованных, изучающих взглядов. Хочется ещё порошка и сию секунду, чтобы шоу могло продолжаться! — Danke! Danke! Отослав в бурно аплодирующий зал несколько воздушных поцелуев, Разумовский уже хочет подняться по ступеням к заветным кулисам, чтобы перевести дух и выслушать сладкие похвалы своему таланту. А затем можно будет сослаться на дурное самочувствие и пораньше вернуться в отель. Вдруг сильная мужская рука требовательно берёт его за обнажённое предплечье, вынуждая обернуться. — Да, господин? — обернувшись, он оставляет на мужчине заинтересованный взгляд. Тот эмоцию вполне разделяет, скользя глазами по длинным слегка завитым на кончиках медным волосам. — Ты парень или девка? — вдруг растеряв весь свой первичный шарм, достаточно грубо спрашивает мужчина. Говорит по-немецки сносно, но явно не местный. Возможно, откуда-то с севера Европы. Плечистый, высокий, выше даже Разумовского на каблуках. Коротко стриженный блондин. Может, военный? Явно не политик. Но на вояку не похож. Что тогда делает в такой компании? — Пол будет таким, какой пожелают господа на следующий номер, — флегматично говорит Сергей, всё ещё намеренно завышая свой голос. Он спускается со ступени, чтобы посмотреть на собеседника снизу вверх. Пропуская сквозь пальцы роскошные, золотом переливающиеся волосы он как бы невзначай намекает, что женский образ предпочтителен. — Но ты паренёк, верно? — С усмешкой уточняет незнакомец и, приобняв, ведёт Сергея прямо к дивану в углу, где выпивают двое чиновников, — Кажется, я выиграл пари, господа, – мужчины придирчиво оглядывают Разумовского, ища подвох, – Жду обещанное шампанское. Выпьешь с нами, прелесть? Как тебя звать? Ну, по-настоящему. Разумовскому такая наглость интересна, поэтому он принимает приглашение в виде поданной присевшим на диван мужчиной руки и садится ему на колени, игриво закидывая ногу на ногу и намеренно демонстрируя шёлковый чулок с подвязкой. — Меня зовут Сергей, — на ухо ему выдыхает окончательно покорённый такими требовательными действиями Разумовский, позабыв про подражание женскому голосу. Мужчина же, плюнув на любые приличия и помня, где они находятся, пробирается под платье, грубо оглаживая кожу шершавой ладонью и сжимая бедро Разумовского. Незнакомец улыбается, хотя скорее оскаливается и, приобнимая льнущего к нему Сергея за талию, продолжает вести беседу со своими спутниками. Сергей вслушивается внимательно, хотя и не показывает этого. Наёмник, конечно. Стоило сразу догадаться. — Я Вадим, – шепчет на ухо, будто случайно задевая губами и вызывая мурашки. — Где только не встретишь земляков. Где живёшь сейчас? — Не успел снять комнату в гостинице. Приехал этим утром. Под столом обнаруживается чёрный чемодан средних размеров. Вещей немного, значит, Вадим здесь на один заказ, не более. — А я живу в отеле на соседней улице, — как бы без умысла щебечет Сергей уже по-русски, болтая ногой и будто случайно мягко касается ей ноги Вадима под столом, — Можешь остаться на ночь у меня, – светлые руки обнимают Вадима за шею. Наёмник кивает, бросает своим знакомым что-то неопределённое и непереводимое. Видимо, особый жаргон. — Мне порой так скучно вечерами… — театрально отведя взгляд и закусив губу признаётся Разумовский. Долго убалтывать Вадима для того, чтобы поскорее поехать не приходится. Мужчина даже соглашается не дожидаться честно выигранного шампанского. Тут намечается приз поинтереснее. В номер они практически вваливаются, не переставая жадно целоваться. Вадим совершенно наглым образом обшаривает тело мужчины, грубо ощупывая мягкие ягодицы и узкую талию, скрытую пока что бельём. Разумовский со вздохом понимает, что наутро он покроется синяками в местах, где наёмник особенно усерден. Мужчина сбрасывает с себя твидовый пиджак, пока Сергей возится с пуговицами жилета. Они уже даже не целуются, просто кусаются, стараясь сделать больнее и облизывая губы друг друга. Вадим весь перепачкался в красной помаде, но его это не волнует. Сергей, отступая на шаг назад, легко сбрасывает с себя пальто Вадима, а следом так же без проблем избавляется от платья свободного кроя. Вадим недовольно рычит, притягивая к себе. Такое количество мелких застёжек в сложной композиции из кружевного белья и корсета в его планы не входило. — В ванной есть душ, — едва отстраняясь от жёстких губ Вадима, шепчет Разумовский, — Сходи пока, я сам сниму всё это. Вадим напоследок прикусывает его за ушко с серебряной серьгой и послушно удаляется в указанном направлении, бросив скользящий взгляд на оставленную картину. Серёжа ёжится, принимаясь за крючки на белье. Приходится хорошо убедить себя, что Вадим ничего не заподозрит. Более того, это совершенно невозможно. Когда со стороны ванной комнаты доносится плеск воды, а Разумовский остаётся только в поясе для чулок и украшениях, поправляя на себе подвязки вдруг натыкается взглядом на чёрный чемодан наёмника, брошенный ими прямо у двери. Интересно, какие секреты он может скрывать? Кого ему заказали, что пришлось якшаться с министром? Воровато оглянувшись на дверь ванной, он быстро подходит к чемодану и, присев на колени, недолго возится с замком. На первый взгляд ничего интересного. Личные вещи для повседневного использования… Но вдруг на глаза Сергею попадается уголок скомканного письма. Потянув за него, он выуживает целую стопку. С интересом, затмившим всё остальное, Сергей погружается в чтение. Стараясь не задерживаться на чём-то одном как вдруг… «Скажем спасибо господину Волкову, что допустил до дела непроверенных людей. Точнее, мне он доверял и небезосновательно, но все мы знаем, что доверять коллеге по нашему делу это…моветон» — Копаться в чужих вещах неприлично, — коротко заключает Вадим, так, что от неожиданности Разумовский роняет всё, за что схватился в попытке найти что-то ещё связанное с украденной картиной, — Я могу заплатить тебе больше. Только цену скажи, – уже с насмешкой добавляет он. — Я певец, а не проститутка. Я не сплю с людьми за деньги. — Певцы не шарятся в вещах клиентов, — поднимая за руку замеревшего Разумовского к себе, беззлобно заключает он, но тут же с силой пальцами сдавливает его щёки, вынуждая надуть губы с размазавшейся помадой, — А проститутки вполне. Поэтому я убрал кошелёк в пиджак. Умно, не так ли? - в голосе скользит злобная ирония. Откровенно издевательский тон больно бьёт по самолюбию Сергея и он вырывается, брыкаясь и изображая непокорность, зная, как это действует на таких мужчин, как Вадим. Сергей хочет достать сигареты из сумочки, брошенной на пол. Но стоит мужчине призывно наклониться, как Вадим не упускает возможности отвесить звонкий шлепок по ягодице. Широкие грубые ладони ложатся на шикарный зад, едва прикрытый нежно-розовым кружевом. Разумовский недовольно вскрикивает, когда Вадим прижимает его плечом к стене, задирая одну ногу и подбираясь к вставшему члену. Странно, но именно такие спешные, отрывистые ласки действуют на Сергея особенно сильно, заставляя звонко пошло стонать в такт с движениями Вадима, которого сейчас слишком много. Он грубо двигает ладонью по истекающему смазкой члену, одновременно вводя палец на две фаланги. Дыхание у Сергея сбивается, он никак не может выровнять его, пока язык Вадима вырисовывает узоры на его шее и плечах, в груди у Разумовского даже начинает жечь, он задыхается от возбуждения, потому что Вадим просто накрывает волной из прикосновений. — Там есть масло. У кровати. — Вот это сервис. — Ты всегда так много разговариваешь? — А ты всегда такой недовольный, когда тебя ублажают со всем старанием? Сергей ерошит волосы, сдувая пряди упавшие на лицо. Его ещё немного потряхивает от того, насколько инициативный и страстный любовник ему попался. С таким очень удобно. Вадим проходит до кровати, демонстрируя тело, достойное Аполлона с перекатывающимися под кожей стальными мышцами. Сергей тягуче-сладко просит его присесть и угрожающе плавно приближается, облизывая пересохшие губы, на которых практически не осталось помады. Вадим смотрит с интересом, широко расставив ноги, как бы приглашая. Ему забавно думать, что этот парень, с похотливым огоньком в тёмных глазах рассматривающий член Вадима, не берёт за это денег. Так сразу и не скажешь. — Я уже надоел, раз хочешь придушить? С усмешкой наблюдая за сосредоточенными действиями Сергея, который снимает с себя длинную нитку бус, накидывая их на шею наёмника, что можно было бы расценить как жест дружелюбия, но только не в таких обстоятельствах. Неожиданно пальцы Разумовского действительно резко стягивают ровный ряд жемчужин у основания шеи мужчины, перекрывая кислород. На секунду в его взгляде мелькает страх. Мужчина даже не осознаёт его, это происходит на уровне инстинкта. Но страх тут же улетучивается, стоит Серёже моментально ослабить хватку, садясь на колени перед наёмником на постели так, чтобы горячая, багровая головка упиралась между ягодиц, на которых уже медленно сереют первые следы страсти Вадима. Он двигается, с вызовом глядя в смеющиеся глаза мужчины, проверяя, как тот будет сдерживать вздохи. Вадим кладёт руки на талию Сергея удивительно мягко для себя, совсем без давления. Видимо, дрессировка сработала. — Теперь ябуду смотреть на твоё поведение, — уже с угрозой говорит Сергей, выдыхая в приоткрытые губы Вадима и кусает так сильно, как может, — Не люблю, когда мне не оставляют свободы выбора… – есть что-то садистское в том, как он облизывается, довольный таким раскладом. – Смазывай пальцы. Нехотя убирая руки с нежной тёплой кожи, мужчина находит масло, откручивая розовый стеклянный колпачок. Ему даже не приходится вводить самому. Охнув, Сергей сам с лёгкостью насаживается на два пальца до основания. Хорошо растянут. Издержки «богемного образа жизни». Темп он тоже задаёт сам, двигаясь быстро и жёстко, пока пальцы Вадима задевают простату. Он задыхается от восторга, царапая острыми ногтями спину с яркой татуировкой, не задумываясь о том, что царапины довольно глубокие. На каждом толчке Сергей довольно выгибается, громко вздыхая. Мужчина собирается добавить третий палец, чтобы наконец получить то желаемое, зачем он здесь, но резко чувствует, как под кадыком затягиваются бусы. — Я не разрешал, — вздёргивая брови, Сергей качает головой, словно отчитывает маленького ребёнка. Натяжение такое, что Вадим хрипит, тут же вынимая из него скользкие пальцы. Сергей ослабляет удавку только когда головка члена с трудом проталкивается внутрь. Колени у него дрожат, поэтому Вадим по-джентльменски подхватывает Сергея, не давая упасть. Он входит раз за разом углубляясь с чавкающим звуком и для удобства притягивает Сергея к себе, обнимая. Они стонут в такт движениям, пока Сергей изгибается от удовольствия в сильных руках Вадима, шепча что-то неразборчивое о том, что так хорошо ему не было ещё никогда в жизни.III
5 ноября 2021 г. в 11:06
Примечания:
Агата Кристи - Гереросексуалист
Тучи лениво ползут по тёмному вечернему небу над Берлином. Но горожан это мало волнует, ведь все главные улицы залиты электрическим светом фонарей и витрин, пока дельцы-толстосумы, нажившие своё состояние на инфляции и её последствиях, выбираются со своими пассиями в жемчугах в многочисленные кабаре и рестораны, которые готовы раскрыть свои двери перед всеми, у кого достаточно купюр в кармане. Гудки автомобилей и даже громогласно звучащий из каждых дверей джаз, доносится до просторной комнаты отеля в самом центре города.
Сергей медленно прикрывает тяжёлой бархатной шторой окно, занимающее целую стену. Сладкий вкус хорошего шампанского растворяется на языке, пока он приглаживает на себе бордовый халат, привезённый из Италии, прохаживаясь по номеру и любуясь своим высоким ладным телом в отражении зеркал в позолоченных тяжёлых рамах. Обстановка очень напоминает его родной дом, куда бывшему графу уже не суждено вернуться.
Бокал со звоном оказывается на пустующем выступе туалетного столика, пока он включает светильник, чтобы лучше видеть своё отражение. Сегодня его ожидает долгая, бессонная ночь. Доктор Букер предупреждал, что головные боли требуют строго определённого количества порошка в сутки. Но Сергей не был бы собой, если бы не употреблял на своё усмотрение. Посеребрённое лезвие, специально приобретённое для этих целей, плавно проезжается по поверхности столика, выравнивая белую дорожку. Он делает это долго, пристально следя за тем, чтобы всё было идеально.
Тонкой рукой аристократа он удерживает роскошную гриву на затылке, склоняясь к столу.
Вдох.
Блаженный выдох, и он опадает на спинку кресла в цветах, широко улыбаясь и медленно потирая участок под носом изящными пальцами. Что ж, мужчина определённо чувствует себя более живым и дееспособным, чем в полдень, после пробуждения. Лёгкое жжение в носу заставляет проморгаться, сбрасывая слёзы дискомфорта. Скосив глаза, он наблюдает свой великолепный профиль с выраженными скулами.
Стук в дверь вынуждает отвлечься от созерцания прекрасного. С легкой тревогой аристократ оглядывает свёрток с «лекарством» и женский наряд, оставленный на видном месте. Главное, чтобы за дверью не оказалась полиция. А прислугу всегда можно отослать. В голове, где больше не было тупой утомляющей боли появилось мелкое покалывание, которое вкупе с настойчивыми ударами в дверь раздражало Сергея.
— Добрый вечер, Герр. Посылка для вас, — заглядывая в квитанцию, говорит пожилой курьер с пышными белыми усами и явным баварским говором, — Разумовский Сергей Викторович? Вы ведь говорите по-немецки?
Сергей утвердительно кивает.
— И письмо для вас. Прилагалось, - конверт он почти выхватывает.
Сергей сторонится, пропуская курьера и позволяя поставить у стены полотно, плотно завёрнутое в шуршащую бумагу. Сгребая со шкафчика на входе несколько монет, он рассчитывается за доставку и, едва дождавшись уединения, принимается срывать упаковку, словно с долгожданного подарка, разбрасывая обрывки по сторонам. Выражение торжества и ликования медленно исчезает с его припудренного, и от этого бледного лица, уступая место недоумению и даже недовольству. Виновнику сейчас бы мало не показалось, будь он рядом, конечно.
Отросшими ногтями он без проблем разрывает конверт, чтобы заскользить взглядом по ровным строчкам. Удивительно, но даже сухо напечатанные на машинке слова будто бы говорят голосом Олега, полностью передавая привычные отчуждённые интонации обычно скупого на эмоции графа. Ещё раз подползая на коленях к картине без рамы, он медленно проводит пальцами по тому месту, где разорвал упаковку. Какая тонкая работа с акварелью, приятное сочетание цветов, строго выверенная композиция…
«Картину, о которой мы договаривались, у меня увели. Эту нужно продать как можно скорее, пока ты в Германии. Помнишь Исаеву, с которой тебя едва не свёл отец? Этот пейзаж прямиком из их поместья. Мы сожгли всё, чтобы не наследить»
Довольная, неестественная улыбка трогает губы Сергея, всё так же сидящего на мягком ковре, перед картиной. Он решает, что так даже лучше. Эта дама ему никогда не нравилась, особенно когда по молодости отец начал настаивать на браке с ней. Рывком поднявшись, Сергей в спешке вынимает из нижнего ящика бюро бутылёк чернил, перьевую ручку и лист бумаги.
Окунув кончик в чернила, он замирает на секунду и поднимает потемневшие глаза с расширенными зрачками к своему отражению напротив. Оно вглядывается внимательно, словно вежливый собеседник, ожидающий ответа. Разумовский видит, что в нём что-то изменилось.
«Олег, я бесконечно рад, что Исаевы не уехали, и ты смог достать их семейку. Можешь рассказать, как убивал их? Это весьма занимательно. За картину не беспокойся. Я знаю немало заведений, где найдутся простофили без вкуса, но с желанием продемонстрировать его»
Слегка склонившись вперёд, к одному из зеркал, он строго осматривает своё лицо. Что же это? Лёгкое прикосновение к нежной коже заставляет пудру слегка осыпаться. Неужели морщинка? Быть не может, он ведь так успешно шёл наперегонки с возрастом всё это время. Успешно увиливал от хитрых вопросов, тщательно скрывая год рождения, и пристально следил за своей красотой, которую ещё с юных лет многие сравнивали с распустившимся цветком. Он делал всё, чтобы не завянуть ни при каких обстоятельствах. Но, похоже, и он не всесилен. Эта мысль удивила его.
Повертев лицом в разные стороны мужчина убеждается, что это так. С кончика ручки срывается большая угольно-чёрная капля и оставляет на бумаге огромную кляксу, на которую он даже не обращает внимания. С выдохом аристократ отбрасывает ручку, не желая продолжать это сейчас. Неожиданная находка выбивает из колеи. Скрыть макияжем? Возможно, это спасёт ситуацию сейчас, но дальше всё будет только хуже. Протяжно застонав, он прячет лицо в ладонях, обессиленно опустив плечи.
Бесконечно жду нашей встречи, süßer vogel»
Приободрившись, Сергей снова с усмешкой дочитывает письмо Волкова, где в конце уже чернилам выведена на немецком пара слов. Олег никогда не избавится от глупой детской привычки так его называть. Кажется, им было лет по семь… Серёжа тогда научился насвистывать в точности как певчие птицы. Он часто практиковался и местные пташки слетались к открытому окну спальни юного графа, весело прыгая по подоконнику и щебеча. Олег наблюдал и слушал, затаив дыхание. Такой несносный от своей верности, просто невозможно. Эта мысль всегда рождала в Разумовском почти восторг. Граф Волков, такой непокорный и гордый для других, но давно сломанный под желаниями Сергея.
Он гасит лампу, стоящую на столике рядом, и в слабом свете хрустальной люстры принимается за свой вечерний образ для выступления. Шёлк халата мягко скользит по обнажённой и разгорячённой коже, спадая на пол. На постели своей очереди для того, чтобы скрыть фигуру мужчины дожидается комплект белья и платье, сшитое по последней моде.
Свободного, даже простого кроя, но с обилием геометрических узоров, кропотливо выложенных из переливающихся камушков. Приятный, статусный сапфировый оттенок дорогой ткани подчёркивает выразительные глаза владельца.