11 января, 1911 года
Домашний театр имения Разумовских сегодня полон. Виктор Михайлович постарался созвать как можно больше друзей и родственников. Повод в этот раз исключительный — его обожаемого юного воспитанника приняли в ряды императорской армии. Олег с каким-то странным внутренним волнением наблюдает за тем, как на небольшой сцене после двух трубачей и розовощёкого барабанщика появляется Серёжа. Шаг у него гордый, выверенный, спина прямая, как струна. И новый фрак сидит на Серёже исключительно — взгляд не отвести. Но это ведь его Серёжа. Разумовский был рождён, чтобы красоваться перед публикой. Олег даже чувствует себя несколько неловко в новом кителе, который его заставил надеть Виктор Михайлович. Музыка ритмичная, маршевая, с призывом и нарастанием. Именно голос Серёжи нужен такому мотиву. Сильный и волевой. Но он звучит нежно, со смягчением звуков, свойственным французскому языку и утихающим ритмом между куплетами. Парень вскидывает руки, на особо эмоциональном моменте и Олег видит, как его глаза сияют на свету и становятся светлыми-светлыми, как безоблачная синева летнего неба. И выражение аристократически белого лица у молодого графа такое трогательное, как у покорного невинного мученика, и неравнодушный к нему Олег не может сдержать упоённых эмоций, слегка улыбаясь и засматриваясь тем, как подвижно и прекрасно на свету ясное лицо Серёжи, сколько подлинных чувств он вкладывает в каждое слово марша и каждый свой взгляд. Мягким жестом Разумовский простирает раскрытую ладонь в белой перчатке к нему. Тут же снова взмахивая руками в такт мелодии и беря верхние ноты, доводящие до мурашек. Олег качает головой: завтра голос сядет. Трубы громогласно звучат под сводами высокого потолка, пока каждый взгляд обращён только на сцену. Отчаянный призыв идти на освобождение отечества сопровождается не только удивительно бархатным тенором, но и решительно сдвинутыми бровями, пока он увлечённо исполняет Марсельезу. Не скрывая широкой улыбки, Серёжа облизывает пересохшие губы, переводя дыхание между трудными куплетами и бросив ненароком польщённый взгляд на покорённого Олега. Поклон у него сдержанный, голову парень опускает кротко, всё ещё отрывисто дыша. Аплодисменты звучат оглушительно, но он их и не слышит. Серёжа и без того уверен, что справился отлично. Он снова перехватывает пронзительный взгляд молодого графа Волкова в первом ряду и едва заметно кивает, как бы признавая, что доволен выступлением. Они обмениваются чуть заметными улыбками, значение которых известно им одним. Олег чувствует лёгкую грусть, когда Серёжа скрывается за тяжёлыми бархатными шторами, ведь теперь придётся какое-то время держаться на расстоянии. Только взгляды и сдержанные разговоры в кругу многочисленных родственников Серёжи. Родители Олега, как всегда, отказались от приглашения. Из-за этого всего Олег и не любил такие суетливые светские вечера. Его быстро одолевали неотступная скука и тоска, вместе с природной застенчивостью, которая с детства мешала ему просто подойти и познакомиться с кем-то. А это «общество»… Нигде не укрыться от их прожигающих клеймящих взглядов и острых ядовитых языков. В очередной просторной гостиной в роскошной лепнине, полной незнакомых Олегу людей он всё же находит Серёжу. Сперва слышится только звонкий голос молодого графа. Внимательно оглядываясь, Олег замечает в другом конце комнаты, как Сережа развлекает разговорами о цветах свою неказистую кузину и ещё одну юную особу в светлом платье. Ревностно Олег замечает, что незнакомка и вправду недурна собой. — Как поживает ваш батюшка, Олег Давидович? Не видел его сегодня, — неожиданно раздаётся совсем близко, и парень едва заметно дёргается, оборачиваясь. Господин с ласковым взглядом, с добродушным круглым лицом и в блестящем пенсне ему незнаком. — Ох, вы, верно, меня и не помните. Барон фон Руммель Владислав Сергеевич. Служил когда-то с вашим отцом и Виктором Михайловичем. Олег сдержанно отвечает, что родителей здесь нет и у отца всё в порядке. В сердце неприятно заскреблась совесть, вечно проявляющаяся в самый неподходящий момент. Он понимает, что уже давно не навещал отчий дом, где сильно болеет мать и наверняка скучает отец. Летом, кажется, в последний раз. Потом они с Серёжей постоянно были чем-то заняты. Разумовский не хотел ни отпустить Волкова, ни поехать вместе. Так этот вопрос и остался в подвешенном состоянии. Барон оборачивается по направлению взгляда юноши. Там Разумовский увлечённо рассказывает девушкам что-то, вызывая у них сдержанные смешки и переглядывания. Слишком красноречивое поведение со стороны молодых девушек. Олег же думает о том, что с ним юноша немного другой. Он настоящий и честный. Эта мысль дарит ревнивцу немного уверенности. — Какая жалость, что у Виктора Михайловича лишь один кровный преемник, — Олег хмурится, не понимая, к чему идёт разговор, — вы бы смотрелись в этой роли лучше. Я наслышан только о ваших добродетелях, Олег. — Что вы… Говорите. Я рос здесь по доброте семьи графа. Они дали мне и образование и дом, — возмущаясь, но стараясь сдерживаться, отвечает Олег, — Можно ли… — Не скромничайте, молодой человек. Взгляните только. Он не способен вести дела. Этот юноша никогда и ни к чему не будет относиться серьёзно, — Олег снова медленно и как бы с недоверием оборачивается к Серёже, который отодвигает стул для той хорошенькой девушки, чтобы сесть рядом за столом, где молодые люди собираются играть в мушку. Снова всплеск притворного смеха, который тонет в разговорах старшего поколения, занявшего диваны или разошедшегося на мелкие группки по интересам. Парень просит прощения, старательно скрывая неприязнь к барону в голосе, и стремительно выходит из светлого шумного зала в пустующий и тёмный коридор, где можно ненадолго ссутулиться и уже привычно нахмурить чёрные брови. Упершись спиной в стену, он пытается привести запутанные мысли в порядок и максимально отстраниться от всего происходящего. Только что кто-то серьёзно сопоставил их с Серёжей? Звучит, как шутка, и Олег даже тихо усмехается этому. Олег и без того с малых лет знает, что дорогие родители не могли дать ему ничего кроме фамилии и титула, а семья Серёжи приняла его как своего. Виктор Михайлович был перед отцом вроде как в долгу. А родители, видимо, и рады были. Не избавиться от ребёнка, конечно — дать шанс выбиться в люди. Серёжа прижимается к нему порывисто, вытягивая из раздумий и Олег признаёт его сперва на ощупь и запах, потому что в коридоре слишком темно. Парень приникает к его холодным губам, сплетаясь языками, и крепко обнимает Олега за плечи. Волков медленно и с явной неохотой отстраняет его, держа за локти. Серёжа обиженно мычит. Олегу не хочется его расстраивать, но он понимает, что сюда в любой момент могут выйти гости. Нельзя вот так, посреди коридора. Сейчас их точно хватятся. Как минимум, Виктор Михайлович обещал сегодняшним вечером познакомить Олега с не последним человеком, с одним достопочтенным генерал-майором. Серёжу тоже наверняка уже ищут. — Стоит вернуться, — Волков кладёт руку на его талию. — Олег, там же невозможно скучно… Лучше скажи, как тебе? Это специально для тебя. — Восхитительно. Ты прелестно картавишь, когда поёшь марсельезу. — И это не всё на сегодня, — загадочно блеснув сапфировыми глазами, говорит он вполголоса, отходя в тень и беря заинтересованного молодого человека за руку, сплетая пальцы. Он покорно идёт следом, не задавая лишних вопросов. Они идут по многочисленным запутанным огромным залам и коридорам роскошного имения, где свет погашен за ненадобностью и от этого атмосфера казалась таинственной и мрачной, будто обитатели давно вымерли и всё стоит в запустении. Лунный свет, падающий из высоких окон, освещает мелькающий впереди тоненький силуэт Серёжи с яркими уложенными волосами. Он ускоряет шаг, то резко сворачивая, то распахивая закрытые двери, то закрывая за ними те, что были открыты. Слушая стук их туфель по мраморным ступеням, Олег ясно чувствует, что получит выговор за то, что сбежал. Но ему сейчас это безразлично. Когда рядом Разумовский, у юного графа не выходит долго думать о чём-то другом, кроме своего драгоценного друга. — Давай позже, — сомневаясь просит Олег, — вернёмся, искать будут. — Не будут. Я, как бы по секрету, рассказал, что мы сейчас уедем в город. — Серёжа! — Послушай, Олег… Разве я могу вот так просто отпустить тебя в казарму неизвестно насколько? — С придыханием говорит он, — мы говорили об этом, и я готовился, между прочим. — Да, ты прав, я… — Заметно смущаясь, Олег замирает перед комнатой Серёжи, — Я люблю тебя. В спальне тепло, она хорошо прогрелась за то время, пока их не было. В белой изразцовой печи весело трещит огонь, освещая пол под их ногами тонкой полосой жёлтого света. Разумовский прикрывает дверь и тут же включает торшер, дающий ещё немного слабого освещения. Он остаётся за спиной Олега, мурлыча что-то на ухо парня, крепко прижимая его к себе. Олега в такие особенные моменты всегда накрывает беспечная нега, он готов всё простить Серёже, согласиться на любое его предложение, и любить, любить и любить. Он поворачивается, чтобы снять мешающие перчатки и коротко поцеловать бледные изящные руки Серёжи. Это для них как ритуал. Он аккуратно гладит ладони Разумовского. В секунду, когда их взгляды пересекаются, Олегу хочется выть от досады. Впервые за вечер он подумал об этом. Они ведь с Серёжей никогда не расставались больше, чем на пару до бесконечности долгих дней. Это невозможная пытка. Это то, чего Олег хотел бы избегать до последнего. Но не вышло. Он закрывает глаза, находя приоткрытые губы Серёжи и накрывая их своими. В этом трепетном, нежном поцелуе они теряются, забывают обо всём. Знают только, что друг другу необходимы как воздух. Все проблемы, обстоятельства и обременяющие обязательства остаются далеко. Здесь и сейчас они вдвоём, и это главное. — Будь со мной всегда, — жарко шепчет Разумовский, прикладываясь лбом к виску Олега, — помни, что нам нельзя друг без друга. Его ловкие руки пробираются под китель и ложатся на напряжённые плечи Олега. Сережа уверенно освобождает Олега от мешающей формы. А Олег всё смущается смотреть ему в глаза с расширившимися зрачками, стыдливо отводя взгляд. Он только аккуратно расстёгивает пуговицы, чтобы почувствовать, как молодое белое и сильно тело в россыпи веснушек прямо пышет жаром от головокружительного желания. Олег без разбора тычется губами в его лоб, в висок и губы, осознавая, что согрешил он уже очень давно, когда позволил этому мальчишке занять все свои мысли, мечты и даже сны. Чтобы в смущении целовать его раз за разом, дивясь тому, как сладки его губы и раз за разом ласкать податливое тело, слыша, как он шепчет одно имя. От этого легко можно было потерять голову. Особенно сейчас, когда раскрывшийся перед ним Серёжа, развратно прогибается в спине, прижимаясь и ластясь всем телом. Серёжа ухмыляется, подталкивая пальцами в грудь заворожённого Олега к широкой и мягкой постели. Олег тут же притягивает его к себе, благоговейно осыпая его руки поцелуями до самых локтей. Разумовский довольно откидывает голову, тихо и умильно посмеиваясь. — Удивительный… — Выдох Олега тонет в страстном и влажном поцелуе. Разумовский уверенно усаживается к нему на колени, отчаянно прижимаясь, словно стараясь набраться внутренних сил. Волков неловко гладит его по спине с выдающимся позвоночником пальцами. Олег не может сказать, сколько времени прошло, пока он видит над собой раскрасневшегося и запыхавшегося любимого, который так и млеет, прогибаясь в пояснице. Разумовский двигается едва-едва, резко выдыхая от накрывающего удовольствия. Это удовольствие совершенно новое, раньше он такого не чувствовал и это просто запредельно хорошо. Он закусывает губу, запрокидывая голову и протяжно стонет. Олег чувствует, что на лбу уже выступила испарина, и он едва держит дыхание ровным, любуясь Серёжей. Руки парня ложатся на белые узкие бёдра, помогая мелко дрожащему от накрывающего возбуждения Разумовскому, двигаться в том же плавном темпе. Ладони Серёжи упираются в плечи парня под ним, пока он старается принять Олега полностью, чувствуя его горячее дыхание, когда Олег нежно целует его запястья. Очередное движение выбивает из Серёжи воздух, пока он громко и протяжно стонет в судорогах удовольствия. Олег чувствует, что тоже скоро не сможет сдерживаться, и сильнее сжимает пальцы на его бёдрах, резко выдыхает, когда Серёжа наклоняется к нему, проводя языком по влажной солоноватой коже на шее. Тут же Олег сам внезапно подаётся бёдрами, почти подбрасывая Серёжу, который весело нашёптывает ему что-то непотребное и грязное. Где только понабрался… Довольный Разумовский обмякает, без сил падая на кровать рядом с Олегом. Совершенно посторонний звук хлопнувшей двери, моментально отвлекает их от приятного состояния сонливой слабости. Олег резко садится, настороженно прислушиваясь, и обводит комнату взглядом на предмет своих брюк. — Подожди… — Серёжа повелительно осаживает его, вставая на колени позади. — Кажется, я понял, кто это.***
Олег в задумчивости стучит по клавишам рояля, глядя сквозь большое окно на однообразный заснеженный пейзаж. Гобеленовая гостиная пуста и просторна, поэтому звук инструмента эхом отражается от стен. Это любимое место Олега с детства. Тут редко кто-то появлялся, можно было рассматривать гобелены с батареями прошлых лет или думать сидя у окна. А ещё они с Сережей любили здесь драться на деревянных мечах. Олег всегда поддавался. Ну, чтобы друга не расстраивать. Парень так погружается в тёплые воспоминания, что совсем не слышит звука приближающихся шагов. Знакомая радость отзывается улыбкой на лице Олега, пока Серёжа, обнимая его одной рукой со спины, носом утыкается ему в загривок. Олег снова поворачивается, проводя по его скуле ладонью. Волков всё думает, как вчера было… Странно? По-особому? Приятно? Серёжа ластится как кот под ласковую руку хозяина и наверняка думает о том же самом. У Олега в груди щемит при виде него. Он ещё не уехал, а уже готов дни считать до встречи. Даже не дни. А минуты и секунды. — Нам нужно серьёзно поговорить, пока ты здесь. — Про то, что нас видели? — Я всё выяснил, — Серёжа чуть отстраняется, закладывая руки за спину, — только дело не в этом… — немного замявшись он проговаривает предельно чётко, — Скажи, Олег, ты бы умер за меня? Ответ на такой, казалось бы, обескураживающий вопрос, проносится в голове Волкова моментально. Но вот чтобы произнести его приходится приложить усилия. А Серёжа ждёт, смотрит серьёзно, не веселится. Олег хмурится, отводит взгляд и всё же отрывисто соглашается притихшим голосом. Серёжа плавно обходит разделяющий их рояль и кладёт на блестящий чёрный корпус револьвер. — Ты точно… — недоверчиво уставившись на оружие, спрашивает Волков, ещё наивно думающий, что это очередное развлечение Разумовского, и сейчас всё закончится. — Я не понимаю. Зачем? Ты же шутишь… — Чтобы всегда быть вместе, я говорил об этом вчера, — спокойно говорит он, бесстрастно наблюдая за ним, — Олег, — он требовательно подталкивает скользящий револьвер к парню, хотя тон у молодого аристократа миролюбивый и говорит он шёпотом, голос всё-таки подвёл. Рука Олега не дрожит, когда он берётся за холодную металлическую рукоятку, возможно от того, что он ещё не до конца верит в происходящее. Может, это только сон? — Всё будет хорошо, это ни к чему — горячо убеждая, Олег протягивает ему руку, стараясь погладить, но он не даётся, — я обещаю. Кто мог подумать, что бессвязные разговоры за популярными французскими романами приведут их к решению всех проблем. Серёжа тогда заверил его, что умереть в один день — их единственный выход. Кто же знал, что этот день наступит так скоро. — Серёжа, пожалуйста, — нерешительно добавляет Волков, но револьвер всё же не выпускает. — Если боишься, я буду первым, — Серёжа уверенно протягивает ладонь, — дай. — Нет! — восклицает Олег, подаваясь назад. Его сердце вдруг пропускает удар, и приходит ясное осознание. Это не шутка и не сон. Сейчас всё происходит по-настоящему и это конец. Конец всего. И в конце Олег не готов увидеть мёртвого Серёжу. Он боится увидеть его смерть. Парень тяжело сглатывает, и тело впервые подводит его только когда дуло упирается под подбородком. Он выдыхает ртом, собираясь с силами. Олег смотрит в голубые глаза напротив с просьбой, почти с мольбой. Отчаянной, страстной, исступлённой. Одно слово Серёжи и Олег Волков будет жить, а жить он очень хочет. Точно, он же хотел помолиться… Непонимание в нём бурлит и плещется, хотя внешне Олег смиренно стоит, облизывая сухие губы и водит глазами по потолку, в надежде найти ответы на простые, казалось бы, вопросы. Вчера ночью они были так счастливы, и он даже подумать не мог, что Серёжа имел ввиду что-то настолько жуткое… — Я знаю, что ты любишь меня, поэтому сделаешь это. Олег резко вдыхает, зажмуривается и сжимает пальцы на курке. Щелчок. Ничего не происходит. — Осечка… — Хрипло произносит Олег, глубоко вдыхая и чувствуя себя загнанным в ловушку зверем, — Извини, ты знаешь, я люблю тебя, просто… — он осматривает барабан, — Сейчас. — Это не осечка. Барабан пустой. Всё хорошо, — аккуратно вытягивая из побледневших пальцев потрясенного произошедшим Олега револьвер, он тут же оказывается в его крепких объятиях. Волков заметно напряжён, дыхание у него всё ещё неровное. Он сжимает Разумовского почти до боли, чувствуя, что во рту пересохло, и сказать ничего не получается. Серёжа успокаивающе поглаживает его по затылку, ощущая, как молодого человека бьёт мелкая дрожь. Перспектива неожиданно своими руками оборвать собственную жизнь оказалась для него слишком пугающей. — У меня же чуть сердце не остановилось. Ну и шутки у тебя, — он утирает пот со лба, который действительно там выступил. Серёжа заглядывает в лицо парня, когда Волков резко отворачивается к свету. Олег слабо скалится, стараясь показать, что спокоен. — А убить для меня смог бы? — С несоответствующей вопросу весёлой улыбкой спрашивает Разумовский, нежно оглаживая его лицо, от которого отлила кровь, убирая проклятый револьвер в карман. — Думаю, да… — Тогда нам нужно действовать быстро. — Что на этот раз задумал? Это уже не смешно. — А я пока что не смеюсь, — уголок очерченных красивых губ Серёжи неестественно ползёт вверх в дикой издевательской усмешке. В такие моменты Олег его не узнаёт. Будто что-то незнакомое отражается на дне потемневших глаз, когда Серёжа вдруг проявляет несвойственную себе жестокость. Злое, магическое, бесовское. И ужасно пугающее. Олег кивает. Кажется, у них нет выбора. У него нет выбора. Нет с того момента, как он показал Разумовскому, какую власть тот имеет над ним. И всё-таки здравый смысл в нём вопит, что им нельзя допустить, чтобы у их богопротивной связи появился свидетель. Разумовский — наследник колоссального состояния. А сам Волков уже числится в первом гвардейском корпусе императорской армии. Даже сплетни могут сыграть с ними злую шутку. — Горничная, — облизнувшись заявляет Серёжа. — Ты уверен? — Да. Только сперва я должен узнать, не успела ли она кому-нибудь проговориться. — Навряд-ли сознается… Все девки тебя слишком боятся. — Сознается, — отмахивается парень, — У меня свои методы, — упираясь двумя руками, он открывает перед ними дубовые двери, — мне никто не врёт. Олега накрывает тревогой, потому что очень хочется верить, что Серёжа не пойдёт дальше привычных угроз или порки виновной, в крайнем случае… Но видя, как решительно удаляется Разумовский в тёмную арку коридора впереди, Олег понемногу теряет эту веру.