13 марта, 1920 год
Серёжа не любит отцовский кабинет. В нём много массивной тёмной мебели и почти нет света. А тот, что есть, слабый, и стелется по полу, протягиваясь от камина на небольшой участок комнаты. Как в мрачной пещере, одним словом. Да и разговоры в этом кабинете редко заканчивались чем-то кроме ругани и обоюдных угроз разной степени серьёзности. Неладное он чует ещё с порога, видя, как тень недовольства затаилась в многочисленных морщинах на лице старого графа, заставив того насупиться и свирепо поджать губы. Сергей смело проходит прямо к нему с гордо расправленными плечами, как всегда. — Ну садись, сынок, — откровенно враждебно говорит мужчина, положив голову в обрамлении седых бакенбардов на кулак и не глядя на него. Сергей тут же падает на диван с крайне важным видом, разглядывая цветочный орнамент. — Скажу всё сразу. Почему стоит Волкову приехать в город, и я только и слышу, что про ваши похождения?! — Неудивительно. Сплетни — двигатель прогресса! Благодаря им речь появилась… — Оглядывая длинные пальцы с ровными ногтями, заявляет Сергей. Вид у него при этом максимально отрешённый, ведь эта тема уже обсуждена ими с отцом вдоль и поперёк. А возмущения отца по поводу и без совсем не в новинку. Старый граф яростно выдыхает, с трудом поднимаясь из удобного кресла. Замирает под портретом деда, глядя на незаинтересованного сына. Глаза предка, выслужившегося на далёкой войне полностью разделяют сердитую эмоцию Виктора Михайловича и так же проницательно вглядываются в своего легкомысленного потомка, сидящего напротив. Сергей наконец-то поднимает взгляд на отца, но продолжает молчать. Оправдываться он точно не собирается, не привык к подобному. — Сначала массовая драка с порчей имущества в прошлый вторник, потом, Господи прости, дуэль! — возмущается мужчина, припоминая, какими проблемами была чревата эта выходка. — У того мальчишки было много гонора, я собирался проучить его. Отец гневно бьёт по столу, прерывая пояснения, — Довольно! Я ещё не говорю сейчас про бесчинство, которое вы устроили, когда приволокли в ресторан цыганский табор с медведем! Зверюга ещё и подрала сына местного судьи! — Это его проблемы, не мои. — Все «твои» проблемы отчего-то вечно решают все вокруг, но только не ты сам! — Сергей возмущённо вытягивает лицо, оборачиваясь к Виктору Михайловичу. Схватка взглядов длится недолго. Они отворачиваются одновременно, не зная, что тут ещё сказать. Серёжа намеренно неуважительно закидывает ноги на резной подлокотник дивана, лениво наблюдая за перемещающейся минутной стрелкой на часах. — А теперь вот это… Я просто не понимаю, как на это реагировать! Мой сын — грязный содомит! — Ворох писем, стянутых тесёмкой, приземляется прямо в руки Сергея. Несколько листков выпадают из стопки и пикируют на пол. — Понятно… Это всё? Я могу идти? — стискивая зубы, чтобы не показать волнения, спрашивает Сергей. — Как можно дальше от моего дома! Мужеложец, какой позор… Сергей бросает беглый взгляд на письма. Это ответы Волкова за последние пару лет, когда он отлучался на заказы. А несколько даже с тех лет, когда Волков честно служил. Надо же было так глупо попасться… — Если бы дело было только в этом вшивом мальчишке! Я мог бы осудить его. Как же так, совратил моего сына… — Виктор Михайлович постепенно утихает, шаги его становятся быстрее и менее громкими, пока он мечется по кабинету, — Так нет же, выясняется, что тебя постоянно видят с мужчинами! — мужчина пытается увидеть во взгляде сына хоть толику раскаяния, но он совершенно пуст. — И что дальше? Будешь сотрясать воздух? У меня нет на это времени, — капризно отбрасывая письма на пол, он встаёт. На отца не смотрит. Ему гадко на душе: попал в такую неприятную ситуацию, и какого-то толкового выхода из неё не придумать. Во всяком случае, жениться Сергей точно не собирается. Молодой человек почти берётся за дверную ручку, но его останавливает одна брошенная отцом резкая фраза. — Можешь уходить. Времени у тебя теперь будет полно, — Сергей собирается ответить, но только злобно клацает зубами, когда отец продолжает нарочито безразлично: — Я вычеркну тебя из завещания, — сын оборачивается, думая, что слух подводит, — И отрекусь. Не желаю иметь с тобой ничего общего, и именем моим не позволю называться. — Зря торопитесь, папенька, — Серёжа в два гулких шага пересекает кабинет и ударяет узкими ладонями об стол, придавая веса своим словам. Однако в душе он волнуется, ведь раньше о завещании разговоров не заходило, и это не может не волновать. Сергей всё пытается высмотреть в глазах старика хоть толику сомнений в серьёзности собственных слов. Сергею хочется думать, что его просто в очередной раз пугают тем, что никогда не произойдёт, пытаясь воззвать к ответственности. Но обстановка только продолжает накаляться, пока они упрямо смотрят друг другу в глаза. — Я запрещаю тебе называться моей фамилией и лишаю титула! — Грозно чеканит граф, так же стоя лицом к лицу с Серёжей. — Уходи из этого дома, я тебе не рад. — Уйду, — с натянутой улыбкой отвечает он, чувствуя острое желание что-то разбить или сломать, чтобы хоть как-то унять растущий внутри огонь недовольства. Но унижаться и просить снисхождения Сергей всё равно не будет, даже если это решение окончательное, и он и впрямь не вернётся сюда. Напоследок он ещё раз бьёт кулаками по столу и уходит, громко хлопнув тяжёлой дверью.***
На пороге квартиры Волкова он появляется только через две недели. Когда Волков открывает дверь, не зная, кто мог пожаловать в такой ранний час, то сперва теряет дар речи. Непонятно даже, он больше удивлён или возмущён. Молодой человек упирается плечом в дверной косяк, потому что ноги не держат. На нём мятое безвкусное чёрное платье, небольшой чемодан в руках и дешёвая папироса в губах. И это при том, что брезгливый и разборчивый в способах потравить организм Разумовский всегда хаял их вкус и запах, недоумевая, как Олег мог привыкнуть к такому на войне. — Здравствуй, Олег, — он протягивает свободную руку, чтобы упереться в стену, — У тебя не найдётся триста рублей в долг? Я выступлю вечера три и верну. — Во-первых, зайди. В таком виде небезопасно гулять ранним утром, — Олег буквально втягивает парня в квартиру, хотя тот пьян настолько, что и усилий прилагать не надо, — а во-вторых, с каких это пор его сиятельство граф Разумовский поёт за деньги? Не ты ли говорил, что выше этого? — и Олега совершенно не смущает, что нигде не платят столько, чтобы за три выступления получить три сотни. Разумовский поднимает на него осоловелые синие глаза, такие ошеломлённые, будто впервые видит Волкова. Олегу становится ясно, что говорить тут о чём-то бесполезно, пока не выветрится, но банального ответа на поставленный вопрос и краткого объяснения, во что тот успел ввязаться, Волков всё же терпеливо дожидается. Сергей усердно затягивается, до слезящихся глаз, но говорить пока не торопится. — Ты просто скажи. Если дашь — хорошо. Если нет — то я дальше пошёл. — Нет уж, объяснись. — Да я занял там у Ерёминых и у Адама Даниловича… Уткин он, что ли… — на мгновение нарушитель спокойствия задумывается, но тут же машет рукой цокая, мол, не важно, — Или я путаю с кем-то. Ну пил, в общем, в долг, — Разумовский без сил опускает голову, прикладываясь к стене, и Олег понимает, что не может злиться на Серёжу, пока тот в таком состоянии, — На тысячу с лишним вышло. Олег нервно приглаживает волосы, огорошенный таким неприятным сюрпризом. Это же не человек, а ходячая катастрофа! И, как бы не хотелось признавать, неприятно слышать в такой ситуации «дальше пойду». Конечно, он осознаёт, что не является камнем преткновения. Если Сергею не поможет он, то Разумовский просто пойдёт к остальным сердечным друзьям по списку, смотреть, где улыбнётся удача. И эти мысли для Волкова как нож по сердцу. — Проходи. Денег дам, не переживай, — Волков решительно подталкивает его к спальне, уже понимая, что своими пререканиями они разбудили домработницу, которая могла честно спать ещё полчаса. — А отец? — на этих словах парень нехорошо встрепенулся, — Поссорились? Я собирался заехать на днях. — Не говори мне даже про этого пархатого монстра! Он божился, что вычеркнет меня из завещания и отречётся! Я посмеялся, а он и вправду это сделал! — Вдруг активно жестикулируя и громко возмущаясь, заявляет он, бросая принесённый чемодан на пол, у кровати. Сам парень с тяжёлым вздохом опускается на край, озираясь в поисках пепельницы. Волков замирает. В голове проносится огромное количество мыслей в секунду. Одна пугает больше другой. Что могло заставить графа отказаться на старости лет от единственного наследника? Явно что-то серьёзное и вариантов у Волкова не так уж много. Олега бросает в холод. Он молча садится на колени перед Серёжей, аккуратно снимая с него заношенные женские чёрные туфли, раздумывая, какой ответ хочется получить больше. Серёжа же кажется вот-вот заснёт и поэтому без возражений поддаётся на любые действия с собой, протягивая изящную ногу Олегу. Волков бережно оглаживает его ступни, чувствуя, насколько Серёжа замёрз. — Что именно произошло? — заглядывая в безучастно замершие синие глаза, спрашивает он, — Почему он так поступил? — Олег осторожно понижает тон, — о чём узнал? — Кто-то из прислуги передал наши письма… Собаки, явно этого и добивались. И не надо думать, будто это я виноват! Всё хранилось под замком, — Серёжа с трудом поднимает руку, проводя раскрытой ладонью по затылку Олега, от чего тот окончательно тает. Он любит, когда Серёжа вдруг становится ласковым. И прощает любые обиды. Олег понимает, что сделанного не воротишь и исправить ситуацию они не смогут. Теперь Серёжа — полностью его забота. Но Олега эта мысль совершенно не страшит. Он принимает её как должное, будто всегда знал, что рано или поздно это произойдёт. Ведь если подумать, то он всю свою жизнь считал себя ответственным за Серёжу и теперь ничего не меняется. Разумовский пьяно икает, стаскивая с себя пальто с продранным воротником, путаясь в рукавах, и даже не замечает, как Олег мягко помогает высвободиться. Волков бережно снимает с него остатки одежды, пропитавшейся самыми разными запахами и накрывает тёплым одеялом. Какое-то время Серёжа молчит, не шевелится. — Стой… Налей мне выпить, — заслышав, что Олег открыл дверь, он подаёт голос. Даже глаз не открывает от усталости и говорит совсем тихо, уткнувшись в подушку носом. — Ты уже достаточно выпил, отдохни, — оборачиваясь говорит Олег и склоняет голову набок, стараясь высмотреть его лицо, утонувшее в подушке, — Я уеду по работе и вернусь когда ты проснёшься, — с непривычной лаской в голосе говорит Волков. Разумовский слабо смеётся в ответ. Его острые плечи высовываются из-под одеяла и пару раз дёргаются. Волков притворно закатывает глаза, но на самом деле он скучал. Хотя с попойками молодого человека стоит что-то сделать. Волков чувствует разливающееся в груди тепло, думая об этом. У них ведь теперь всё будет как раньше, как до войны. Как дома, как в бесконечно далёком детстве. Они будут рядом, как и привык Волков. — Чего смеёшься? — Едва скрывая счастливую улыбку, спрашивает он, потрепав Серёжу по рыжей макушке, — в рамках приличия пьяному тесно, да? — Да нет, ты просто как раньше спать укладываешь, обещаешь скоро прийти, будто я ребёнок… Спасибо. Волков, — переворачиваясь на спину, Разумовский широко зевает, раскинув руки и заняв всю кровать. За дверью Олега уже поджидает Виктория Владимировна. Смущение повисает в воздухе, пока женщина отводит взгляд куда-то в сторону, не желая ставить Олега Давидовича в неловкое положение расспросами. А сам Олег заметно теряется, не зная, с чего начать. Неясно, как вообще объяснить происходящее. Женщина тоже явно удивлена. Гостей в этой квартире почти не бывает. За пару лет заглядывал только один парнишка и периодически своеобразный молодой человек, требовавший «срочно, безотлагательно отправиться в кабак». О характере их с графом отношений женщина судила по тому, что в эти дни её отправляли то на выходной, то по делам, занимающим по меньшей мере несколько часов. Олег не глупец и понимает, что если на них с Серёжей до сих пор не донесли, всё будет в порядке. Времени на долгие разговоры у него просто не остаётся. Через час встреча, связанная с московским заказом, а он до сих пор дома. Олегу и без того не хочется иметь ничего общего со всем этим «бизнесом», а теперь ещё и Серёжа… Желание куда-то ехать стремится к нулю. — Извините, что мы тут… — он косится на дверь, за которой уже сопит Разумовский, — Шумели, — серьёзно начинает Олег, понимая, что небольшое опоздание неизбежно, — Обед сегодня сделайте посытнее. Я постараюсь вернуться скоро, но если мой гость проснётся… Приготовьте ему что-то из моей одежды и наберите ванную, желательно погорячее. — Вещи заранее приготовить? — Не надо заранее, — Олег не может отказать себе в удовольствии поухаживать за ним, — Если успею, то сам всё сделаю. — Хорошо, Олег Давидович. Виктория Владимировна тут же удаляется в сторону кухни. Он выдыхает, возвращаясь в комнату. Собирается тихо, чтобы не разбудить бормочущего во сне Разумовского. А он впервые за две недели спокойно спит. Знает, что у Волкова под боком, как у Христа за пазухой. Этот и в обиду не даст, и обеспечит, и примет всегда. Теперь у Серёжи всё наладится, а там может и отец одумается. — Я люблю тебя, — напоследок бросает Олег вполголоса, будто смущаясь признавать это. Когда Разумовский наконец просыпается, лениво потягиваясь, его идиллию нарушает ругань в коридоре. Сперва молодой человек только недовольно косится на дверь, пытаясь понять, кто там решил повыяснять отношения. Состояние у него скверное, а этот гомон звоном отдаёт по ушам, вынуждая недовольно хмуриться. Он оглядывается в тёмной спальне, понимая, что день уже проспал и теперь пора бы уговориться с великодушным Олегом о деньгах. Разумовский вообще до крайности доволен тем, как всё складывается. Сейчас он возьмёт в охапку Олега, деньги и они поедут по редким заведениям, не закрывшимся после революции. Глядишь, встретят господ со средствами, у которых Разумовский числится в должниках. А там уж Олег разберётся. — Вы как с членами домового комитета разговариваете? — басит за дверью незнакомый голос, сбивая Сергея с весьма приятных мыслей, — Если вы наши требования не выполните, то мы обращаться будем, куда следует! — Второй год уж обращаетесь, — как всегда спокойно отвечает Олег. Сергей закидывает руку за голову и устраивается поудобнее, с упоением прислушиваясь. Его всегда забавляло наблюдать за чужими ссорами и скандалами. А особое удовольствие аристократу доставляет самостоятельно подкидывать дров в огонь, но только так, между делом, незаметно. Будто он и не причём. Слушая их препирания, выросший в огромном поместье Сергей с изумлением обнаруживает, что сейчас жильё приходится ещё и отвоёвывать и что-то кому-то доказывать. Он опирается на локти, приподнимаясь и жадно вслушиваясь, не желая пропустить ни слова. А голоса всё не стихают. Когда Олег снова начинает говорить, спокойно, отчуждённо, и голос у него звучит непривычно низко, у Разумовского губы трогает лёгкая усмешка. Серёже нравится властность и жёсткость Олега, проявляемая перед окружающими и покорность, с которой привычно строгий и гордый Волков относится к своему милому другу. Восхитительный контраст получается. — Если вы считаете, что мне не к кому обратиться, то сильно ошибаетесь, — чёрная макушка Олега мелькает за стеклянной частью двери. — Вы один здесь проживаете, к чему вам столько комнат? — голос вроде как женский. — Вот именно, а рабочие нуждаются! — Я заработал на службе на каждую из пяти комнат. — Ну мы значит так и запишем. С членами домового комитета не договаривается и партию не уважает. Сергей практически вслух смеётся от происходящего абсурда, возясь с пуговицами слегка великоватой рубашки Олега, которая была ему приготовлена и лежала на другом конце кровати, параллельно думая о том, как хочется холодной воды. Пуговицы у горла он оставляет незастёгнутыми, чувствуя, что в комнате достаточно душно. Отбрасывая с влажного лица волосы, Сергей осматривает остальную одежду. В комнате темно, только из окна проникает слабый лунный свет и из коридора полоса жёлтого, от ламп. Но этого хватает, чтобы, на ходу застёгивая брюки, осмотреть себя в зеркале с ног до головы. Он поворачивается и боком, и со спины, проверяя, как сели вещи. И даже слегка помятый внешний вид с покрасневшими глазами и обострившимися чертами не лишает его привлекательности. Разумовский улыбается сам себе, мягко касаясь отражения пальцами. — Мы в следующий раз официальный документ принесём, в таком случае! — напоследок грозится самый языкастый из говорящих, и гул шагов явно намекает, что больше им сказать нечего. — И я вам принесу, посмотрим, у кого официальнее, — закрывшаяся дверь означает, что спектакль подошёл к концу и Разумовский немного обиженно надувает губу: он ожидал чего-то более серьёзного — Виктория Владимировна, накрывайте пока на стол. И принесите графин водки, но только на две-три стопки, не больше. Олег заходит тихо, бросая беглый взгляд на пустую постель со скомканным одеялом и, мягко обойдя парня со спины, прижимает его к себе, утыкаясь носом ему в затылок. В отражении видны только его руки, крепко обнявшие Серёжу. Разумовский тут же изворачивается, как змей, и обнимает сам, но только стоя лицом к лицу с ним. Молчат, слушают дыхание друг друга. Серёжа почему-то думает о том, что когда Олег вернулся после войны и переехал сюда, в город, их отношения заметно изменились. Как и сам Олег. Закрылся ото всех окончательно, даже от своего обожаемого друга. Никогда не говорил, что на уме и что на сердце. Вечно курил, думая о чём-то, от чего сердце бешено билось, пока Серёжа к нему прижимался, но на вопросы никогда не отвечал. Так Олег и потерял свою «исключительность», став одним из многих приятелей. К нему можно было приехать раз в неделю, чтобы опрокинуть пару рюмок и зазвать на кутёж с остальными друзьями. — Отсюда нужно уезжать, поверь, — наконец выдыхает Серёжа и Олег вынужден согласиться, — Сперва они отберут твоё имущество, — вкрадчиво заводит Серёжа, — А потом честь, достоинство и, скорее всего, свободу и жизнь. — Ты как всегда драматизируешь. Разумовский усмехается, весело сверкнув синими глазами. Ладони Олега проходятся по его спутанным отросшим волосам, заставляя запрокинуть голову и оголить шею, на которой тут же остаются жаркие короткие поцелуи. Серёжа только усмехается, позволяя Волкову такую шалость. Заслужил, в конце концов, помог. Олег отстраняется, аккуратно убирая его волосы от лица, чтобы оставить на светлой щеке невинный поцелуй, контрастирующий с недавними горячими прикосновениями.