***
Игорь снова в костюме. Снова неприятное ощущение скованности в плечах. Настроение окончательно портится от мрачного молчания Волкова. Он с Игорем только поздоровался. И сейчас они сидят за одним столом, но он к Грому даже не поворачивается. Видно, что вчерашнее его задело. Разговор же за столом то и дело ненавязчиво сползает на тему о новом правительстве. Дело у Игоря в этот раз весьма серьёзное. Без помощи Волкова, который был в этом змеином клубке своим, не обойтись. Партию ругают, но без энтузиазма, видно, что всё-таки побаиваются сболтнуть лишнего. — Если это правда, Альберт Станиславович, то у меня к вам приватный разговор. — Конечно, Олег Давидович, — лениво кивает Бехтиев, и Игорь невольно выдыхает, восхищаясь тем, как легко Олег избежал любых острых углов, — Господа могут выпить в наше отсутствие. К шампанскому Игорь не прикасается, недоверчиво наблюдая за тем, как фигуры Бехтиева и Волкова скрываются в другом зале. На душе неспокойно. Много из-за чего… Всё это связано с Олегом, правда. Хочется и извиниться, и поблагодарить за помощь, и объясниться. Но что именно объяснять, Игорь не знает. Майору не хочется признавать, но он привязался к этому графу, и видеть Олега без настроения равносильно тому, если бы сам Гром был чем-то удручён. И то, что произошло между ними вчера не может не волновать. Игорь ведь никогда не смотрел на мужчин. Да и на женщин не смотрел. Не до того было. — Скучаете? Я вас впервые вижу, — напротив присаживается миловидная девушка в модном платье, — Может, потанцуем? — кокетливым тоном предлагает она. — Почему бы и нет, — карие глазки девушки заинтересованно скользят по лицу майора с аккуратно подстриженной бородой и задумчивыми голубыми глазами. Он медленно выводит незнакомку в центр зала, закружив в танце, думая о том, что вчера Олег выглядел расстроенным после поцелуя. Неудивительно, если у него есть этот графский сынок, с лицом, как у девки. Беда в том, что Игоря раздражает это обстоятельство. Нужен Волкову неотёсанный грубоватый майор, не умеющий общаться с окружающими? С грустью Гром вспоминает, что когда-то Дубин правильно сказал — с гражданскими общаться Игорь не умеет. «Всё напролом идёшь, а это живые люди, у них чувства есть». Чуткий до справедливости Гром просто не мог понять, что добрый и заботливый Волков нашёл в этом испорченном и явно избалованном мальчишке. И самое ужасное, что Волков отказывался признавать очевидные, казалось бы, вещи. — А как вас… — девушка, кажется, хочет сказать что-то ещё, но смолкает при виде ещё одного мужчины. — Я по делу, — строго заявляет Олег, неприлично близко подходя к Игорю и одаривая юную особу таким суровым взглядом, что она предпочитает уйти, смущённо закусив губу, — Неплохо справился, к слову. Игорь польщённо кашляет в кулак, следуя за ним. Чем дальше они идут по коридорам дома Бехтиева, тем приглушённее звучит музыка и тем реже попадаются освещённые комнаты. В отсутствие людей в дорогих костюмах в глаза хорошо бросается безвкусная роскошь, созданная лишь для того, чтобы впечатлять, и обилие золота даже там, где это нетнужно лишь мозоли глаза. Волков не говорит, пока они не оказываются достаточно далеко от скопления людей. На узком балкончике едва хватает места для них двоих. Олег выглядит отстранённо, будто он здесь один — видно, что ещё злится на Игоря. Лёгкий ветер треплет волосы Волкова, укладывая пряди на лбу. — Я узнал, что связи с английскими дипломатами имели Гришин и Фёдоров, оба противники партии, — с едкой иронией говорит он, опираясь локтями на парапет, глядя в противоположную от майора сторону, — Бехтиев сказал, что у них квартиры на улице Софьи Петровской, думаю, сам легко найдёшь точные адреса, — Олег встревоженно оглядывается, — Только я не знаю, живут они там сейчас или нет. — Спасибо. За помощь. Ты помог очень. Не знаю, что бы делал без тебя. И мне стоит извиниться, думаю, — неожиданно много и горячо произносит майор, сам смущаясь своей эмоциональности. Он наблюдает за профилем Олега, который продолжает делать вид, что тут никого нет и этим раздражает Игоря, который готов сдерживаться, понимая, что находится в долгу. Едва заметная усмешка трогает губы Волкова, и он поворачивается к Игорю с чрезвычайно наглым выражением лица. Он дразнит, провоцирует майора. Но Гром лишь пятится от него, упираясь в выступ спиной. Игорь сам себя не понимает. Он не знает, чувствует ли он к Олегу симпатию, влечение или ещё какую-то чертовщину. И Грому совсем не ясно, что делать со всем этим ураганом чувств и мыслей, которые вызывает в нём Олег. Хочется одновременно и прижать его к себе и оттолкнуть. — Не провоцируй меня, Волков, — грубо притянув к себе аристократа рычит Гром, чувствуя, что его гордость была ущемлена. Игорь не знает, что делать, потому что не понимает, чего хочет сам Олег. А прямо спросить… Не выходит. И эта неопределённость злит. — Как угодно, — немного обиженно говорит Олег, выдёргивая руку и растирая запястье, — Только выслушай, — слегка оттолкнув майора говорит он. Игорь кивает, почти вжимаясь в парапет и съедая его глазами. Сейчас присутствие Олега слишком напрягает. — Ты во всём был прав. Имение Исаевых я сжёг. И Гречкина я заказал. И знаешь, что? Я много лет был наёмником. Крупные кражи и заказные убийства, в целом, — отчуждённый вид его совсем не совпадает с жаркой встревоженной интонацией, — Крал очень много, — улыбка выходит неестественной, видно, что Волков улыбается намеренно, — Чтобы обеспечить Разумовского. Можешь арестовать хоть сейчас. Я во всём признаюсь. — Нет… Ты… Олег, — строго одёргивает он, всё ещё не решаясь подойти, — Нет. Забудь и оставь. Я не могу тебя арестовать, — нервозно ухмыляясь, говорит майор. Волкова эта реакция будто злит. Мужчина резко отворачивается, снова облокачиваясь на перила. Его плечи медленно опускаются, а затем он сам едва не переваливается через край, плотно сжимая пальцы на парапете. Молчит, думает о чём-то. — Всё, кончились принципы? Почему так? — спрашивает он с вызовом, но Игорь не выдаёт желанной яркой реакции. — Не арестую и всё, — он наконец отрывается от ограждения, — Вот так. Это твой второй шанс, избавься от всего этого, — тяжёлая ладонь Игоря ложится на плечо и без того сломленного на вид Олега, — Уйди уже от Разумовского, достойный счастья человек. Счастья, Олег, а не попыток создать его видимость. Не желая слышать ответ, каким бы он ни был, Игорь резко отдёргивает занавеску, отделявшую их от комнаты и уходит.VIII
21 декабря 2021 г. в 13:59
Погода впервые за долгое время стояла ясная. Наверное, это повлияло на самочувствие Олега, который больше не мог лежать в постели без дела. Яркие солнечные лучи, пробивающиеся в окна, которые зачастивший майор милиции предпочитал оставлять незанавешенными, пробудили в нём острое желание основательно взяться за весь тот бардак, который он учинил в собственной жизни. Решительно встав для того, чтобы начать новый день с принятия ванны. Спустя час Олег развёл бурную деятельность на кухне, отметив, что в квартире учинена весьма умилительная попытка уборки. Так что Игоря впервые за долгие дни Волков встречает не в бреду, а бодро рассекая между комнатами, суетясь и неожиданно радушно выспрашивая, как у того на службе обстоят дела. По квартире в это время тянется лёгкий сквозняк, колышущий тяжёлые занавески и в обычно мрачных коридорах и помещениях приятно и легко находиться. Утомлённый, после суток в бесконечных погонях Игорь невольно улыбается, сам того не замечая.
Домработница Волкова должна была вернуться в ближайшие дни и к этому моменту он планировал рассчитать её и сообщить, что уезжает… Но сейчас граф сомневался в своём решении, без конца погружаясь в размышления о том, почему уехать стоит и почему не стоит, и есть ли смысл возвращаться к Разумовскому, который, явно что-то подозревая, стал писать всё чаще и чаще. Это занимает мысли мужчины изо дня в день, а болея он и вовсе со скуки кратко посвятил вовлечённого Грома в некоторые обстоятельства своей жизни, касающиеся дальнейших планов.
— Иди отдыхать! Вчера еле живой был, — командирским тоном рявкает Игорь, завидев перед собой на пороге слегка бледного, но в целом энергичного графа, — И держи, твои письма. Я в горничные не нанимался.
— И всё-таки я должен сказать тебе спасибо, ты ведь менял постель, мыл посуду и готовил за это время, — хитро замечает Олег, принимая письма.
Однако самодовольная ухмылка моментально исчезает с лица мужчины, стоит ему опустить взгляд на конверты, среди которых в основном приглашения на разные мероприятия. Игорь моментально улавливает перемену в настроении, но решает оставить сожаления на потом, зная, что сочувствие — это сложно. Не хочется сделать Олегу только хуже. Игорю становится несколько неловко, но мысли уйти не возникает.
Мужчины проходят в комнату, причудливо раскрашенную закатным солнцем в персиковые и лиловые тона. Непривычно нежные цвета растекаются по стенам, как слой новой краски и Олег обнаруживает это с удивлением. Раньше из-за задёрнутых штор он наблюдал лишь всклоченные чёрные силуэты, мечущиеся по стенам и потолку. Наблюдая за тем, как Олег возится с письмами, неуверенно раскладывая их на низком столе перед собой, измотанный Игорь падает в ярко-зелёное кресло рядом. Сперва он не хочет вмешиваться, но мнение вдруг кардинально меняется.
— Опять эта сволочь пишет? — спрашивает Игорь, стараясь звучать максимально непринуждённо, и даже подпирает подбородок кулаком. На деле мужчина просто по-человечески сочувствует Олегу. По Волкову же прекрасно видно, что хоть ещё одну войну пройдёт, хоть ещё не одну сплетню о себе стерпит, но именно всё, что касается этого паренька, который так презрительно-насмешливо смотрит с каждой фотографии в квартире, трогает его больше всего. Это рана, которая не затянется сама по себе.
— Звучит, будто ревнуешь, — уже весело добавляет Олег, убирая письма подальше от глаз и, предвидя его возмущения, перебивает, — Курил опиум когда-нибудь? — Олег берёт с одного из комодов старую керосиновую лампу.
Игорь мотает головой. У него и мыслей никогда не возникало. К тому же, революция махом скинула с карт городов любые увеселительные заведения, в том числе курительные клубы — не сыщешь даже при желании. Гром поднимает на него светло-голубые глаза с сомнением. Гром не знает, что сделать, если он предложит. Майор не из тех, кто печётся о здоровье, но по долгу службы на наркоманов он насмотрелся и решил, что ничего хорошего в этом нет.
Волков тем временем, не дождавшись хоть какого-то ответа, молча расставляет перед Игорем разные предметы всё на том же столике. Последней в руках графа оказывается трубка, украшенная серебряными вставками в узорах.
— Опиум — не так уж и плохо. Многие после фронта начинают курить. Он лечит, — склонившись над столом, Олег будто рассказывает древнюю легенду, — Это хорошее лекарство. Для тела, души и рассудка. Ты не вылечишься, конечно, — он замолкает на мгновение, наблюдая за тем, как прогревается трубка, — Но будешь чувствовать себя здоровым и отдохнувшим, если бессонница затянулась. У тебя же тоже были кошмары после всего… Ты же тоже убивал людей. Видел, что творится, когда военные с лошадьми увязают в грязи, смешанной с кровью тех, кто не встанет. Ходил по телам? Обшаривал убитых белогвардейцев, чтобы найти что-то полезное для товарищей? — фразы у Волкова насмешливые, а интонация всё равно та же, что у любого, кто через это прошёл.
— Хватит. Любой наркотик — проводник вниз, — сурово заключает Громи тон у него при этом такой грозный, будто это новая речёвка для агитационного плаката. Олег усмехается, видя, какое впечатление на Грома произвели эти слова. При этом Волков выдыхает густые струи дыма, который скрывает его в кресле, напряжённо сжимающего пальцы, будто терпящего невероятную боль от воспоминаний.
В воцарившемся безмолвии, смешавшемся с лениво подступающими сумерками, Игорь чувствует, что его начинает одолевать сон, тревожный от того, что Олег цинично всколыхнул то, что не стоило. Майор стаскивает с себя фуражку, без сил откидывая голову. Веки тут же наливаются свинцом, но сознание не торопится отправляться в небытие, оно упорно возвращает Грома к тем дням, когда они бежали из Ямбурга — маленького городишки под Петербургом. Они его жгли, чтобы белым ничего не досталось. Все жгли и Игорь жёг. Не думая о тех семьях, что квартировали там и с наступлением зимы остались на улице… И о том, как впервые зарезал одного юнца из Северного корпуса, потому что он на своего напал. А парнишка был… Совсем молодой. Щуплый такой, что и форма как-то неказисто смотрелась.
Плавный шаг Олега под ухом тут же выдёргивает майора из пылающего языками пламени воспоминания. Глаз он не открывает — одолевает усталость.
— Просто затянись разок, полегчает.
Игорь послушно вдыхает дурман, чувствуя тонкий холодный кончик серебряной трубки на губах и тепло Олега где-то совсем близко с собой, — Гадко.
Олег мягко запускает пальцы в волосы на его затылке, оглаживая и устраиваясь рядом на подлокотнике, позволяя Грому слабо тянуть опиум из своих рук. У него движения лёгкие, осторожные и оттого совсем непривычные для жёсткого майора. Грому даже стыдно от того, как приятно. Странный импульс заставляет его податься чуть вперёд, когда граф убирает трубку, после очередной затяжки и комментария о том, какой же противный вкус у «этой дряни». Мужчины касаются друг друга носами и Волков тихо усмехается, видя, как разомлевший от незамысловатой ласки мужчина чуть приоткрывает глаза, светящиеся добротой и эта эмоция будто укрывает самого Олега, он перенимает согревающие чувства Игоря. Поцелуй выходит недолгим, скорее длится всего какое-то мгновение, но он не резкий, не спонтанный, спокойный, будто они делали это уже много-много раз.
— Извини, пожалуйста.
— Извиню, если разрешишь поспать у себя.
Сон шёл, и майор спокойно проспал до глубокой ночи, чего не случалось с ним очень давно. Часто работа не позволяла, а в редкие выходные все жильцы коммунальной квартиры считали своим долгом шуметь, говорить и ссориться так громко, чтобы Игорь не мог сомкнуть глаз. Хороший сон был нечастым гостем в жизни Грома. Здесь же, в тишине квартиры Волкова, на мягком диване под свежим июньским сквозняком, Гром моментально провалился в тяжёлый сон без сновидений, кинув под голову собственный плащ. Из приятной и крепкой дрёмы его выдёргивает странное чувство. Ещё непослушные пальцы с трудом смыкаются на тёплом мягком одеяле. Видимо, его принёс граф.
— Олег, ты занят? — сонно произносит Гром, с трудом и смущением обдумывая всё, что произошло между ними. Олег тут же отрывается от работы за печатной машинкой, всем видом показывая, что всё в порядке. Хотя Гром прекрасно видит, что Волков нервничает не меньше его самого. Олег разве что из-за стола не подскакивает, но вовремя замирает, не зная, можно ли подойти к Грому, который так ничего и не сказал перед тем, как упасть на диван.
— Нет, не занят, что случилось? — он встревоженно вздёргивает брови, ожидая весьма конкретного разговора.
Игорь застывает, чувствуя, что язык не ворочается. У него слишком много мыслей, касающихся одного человека. Это так странно и совершенно обескураживающе, что он не знает, за что ухватиться. В итоге Игорь резко принимает решение — сказать что угодно, пусть абсурдное и вызывающее смех, только не молчать и только не о том, что случилось. Но и здесь он никак не может подобрать подходящую мысль, поэтому просто проходит вглубь кабинета, куда раньше не заходил. Волков следит с интересом, ожидая, что тот скажет. Здесь шторы всё же задёрнуты, поэтому по их лицам скользит только золотистый свет от лампы, которого Гром старательно избегает, отступая во мрак.
— Говори, я всё пойму, — его доброжелательность окончательно сбивает майора, несведущего в людях и взаимоотношениях, с толку. Он ведь привык бить морды в ответ на хамство и угрожать на оскорбления, а тут что-то совершенно другое, как из другого мира, происходит с ним. И, чёрт возьми, самое ужасное, что он, кажется, вовсе не против. Он не против, что у него появился человек, всегда желающий видеть его в своём доме, узнающий о том, как живёт майор, успел ли отдохнуть и даже порой что-то о прошлом.
— Да, помнишь, ты сказал, что завтра едешь к Бехтиеву? — Олег кивает, припоминая, что Альберта Станиславовича партия подозревала в шпионаже, и проблем делец от этого хлебнул по самые уши, — Ты звал меня с собой. Я подумал, что могу узнать там что-то полезное о его друзьях из правительства. А потом я отказался, потому что… Танцевать не умею. На меня косились в прошлый раз, думаю, я слишком выбиваюсь, — здесь Гром не лукавит, — У тебя могут быть проблемы.
Игорь сам пытается осмыслить сказанное только после того, как озвучивает. Частично это правда, но майору отчего-то всё равно гадко на душе. И дело совсем не в том, как двигается Волков на всех этих праздниках, ведя в танце очередную девчонку. Сам Гром просто был настолько далёк от всего этого, что впервые задумавшись о танцах даже посмеялся. Буржуазные привычки медленно но верно проникают в его жизнь, пуская корни.
— Вертинский, не возражаешь? — Олег без тени ожидаемой насмешки демонстрирует Игорю пластинку с ближайшей к себе полки. Неискушённый в таких вопросах майор неловко закатывает рукава рубахи, думая о том, что стоило её постирать.
— Да хоть Энгельс.
— А ты шутник. Идём в гостиную, там просторнее.
Спонтанная просьба Олега не только не насмешила, но даже будто и не озадачила. Он спокойно ставит музыку, ощущая тяжёлый взгляд Игоря на спине. На следующем обороте слабый шум сменяется музыкой с слегка тревожным мотивом, быстро переходящим и нарастающим до лиричного и волнующего. Игорь с наивным интересом прислушивается, не замечая очарованной улыбки, появившейся на небритом лице Волкова.
Когда он подходит почти вплотную, Грому становится неудобно. И думает он совсем не о танцах, в голове всё всплывает это щекочущее чувство на губах, когда их касаются чужие. Ощущения от поцелуя ясные и совершенно чистые, хотя не то, чтобы майору было много с чем сравнивать.
— Сейчас вести буду я, — спокойно наставляет он, оставляя ладонь на талии Игоря и чувствуя, как тот напрягается от малейшего прикосновения, не зная, как это трактовать, — Как освоишься — поведёшь сам, — пальцы, мягко подхватывает шершавую ладонь Игоря, покрытую мозолями, оставляя холод перстней на теплой коже взволнованного майора.
— Шаг назад. Раз, два, нет… Сначала.
— Глупость какая-то.
— Это нужно тебе для службы, так что серьёзнее.
Игорь тут же пристыженно замолкает, как школьник, получивший замечание от учителя. Он наблюдает за тем, как Волков слабо шевелит губами на счёт, чтобы им не сбиться. Сперва Гром шагает осторожно, боясь наступить Олегу на ноги, но после нескольких повторов понимает, что это просто, и позволяет себе расслабленно вальсировать, почти не обращая внимания на шаги. Он не думает и том, как плотно они прижались друг к другу.
— Олег, — шёпотом, боясь нарушить атмосферу, зовёт мужчина, чувствуя, как Волков шевелит пальцами, сплетая их с пальцами майора, — Ты о чём сейчас задумался? — он пытается поймать взгляд графа, но тот как специально отворачивается.
— Неважно. Молодец, можешь вести.
— Могу. Опять про Разумовского?
— Не знаю, как ему сказать… Обо всём, — смущённая улыбка полностью выдаёт смятение Олега.
— О том, что не хочешь его видеть?
Игорь хмурится, наклоняясь совсем близко и довольно грубо притягивает к себе замешкавшегося Олега. Странное, резко проявившееся чувство собственности. Капризное, вредное и даже детское желание, чтобы этот человек был рядом только с тобой, а не с кем-то там ещё. У Игоря ведь больше никого нет. Это будет честно. А ещё Гром чувствует острую неприязнь к Разумовскому, личную, основанную лишь на скомканных рассказах Волкова, где Разумовский всегда был «не настолько плохим, как может показаться». Майор останавливается, положив руку на талию Олега, чтобы вести самому. Музыка продолжается, но они её уже не слышат. Снова поцелуй, но на сей раз другой, порывистый вначале, но долгий, агрессивный, с укусами до воспалённых губ. И Игорь даже не знает, сколько это длится.
Он просто в какой-то момент отрывается от льнущего Волкова, обтирая слюну и… Уходит, напоследок крикнув, что придёт завтра. Трусливо, непростительно трусливо по отношению к Олегу, но Игорь делает это.