et cetera;

Намджун — тихий и философский (весь в себе такой, не подходи — читаю), Чонгук — большой и шумный (этого много всегда и везде, но всем ок, это же Гуки). Они — Луна и Солнце. Чонгук думает об этом в контексте «видно, не суждено» и расстраивается, если честно, очень (себе в этом не признается, конечно, но на самом деле — да). Лучше б в Чимина влюбился, думает. Чимин хотя бы понятный. Как журнал в парикмахерской, читай не хочу, и глазам приятно и не напрягает. Но Чонгук упрямо тянется к тому посложнее, с отметкой «для умных», чтобы с философствованиями о самореализации и лекциями о важности сортировки мусора в современных реалиях. Намджун замечает Чонгука в упор, показательно так замечает: трется бесстыже на репетициях, в танцах ногой задевает, как так и надо, а как-то раз, когда Чонгук пришел уставший и потный с тренировки и плюхнулся на диван «полежать минутку», тот умостился головой на чужих ногах и хрен сгонишь ведь. Они так и заснули — Джун на чонгуковых коленях, а Гук как попало. И казалось бы, радуйся, но нет. Главная проблема в том, что для Намджуна это ничего не значит, он просто такой — теплый и уютный, и пускай такой он только с Гуком, тот категорически отбрасывает версию, что хён мог бы испытывать к нему что-то большее. Для Чонгука же это дрожь в коленках, спазмы внизу живота и, пожалуйста, не уходи никогда. Чимин с него лишь смеется и травит свои глупые шутки, которые считает остроумными, и иногда его очень хочется ударить, но в чем-то он несомненно прав. Например в том, что Чонгуку давно пора завязать с этими любовными страданиями и найти себе кого-то попроще или хотя бы признаться Намджуну в чувствах и будь что будет, но Чонгук не признается. И никого другого тоже не находит. Только приходит как-то холодным февральским утром к Намджуну в комнату и роняет себя случайно (а как же) на хёнову кровать, пока тот в душе. Подушки пахнут хлопком и шампунем. Его шампунем. Запах резкий, Чонгук такие не любит, но сам факт, что так пахнут волосы Намджуна, приводит в восторг, и он так и лежит, с подушкой на лице и свисающими ногами на чужой кровати. — Удобно? — смеется Чимин, заходя в комнату с полотенцем на шее и совсем мокрыми волосами (Намджун, когда увидит, что Пак накапал на пол, рассердится ужасно, и как забавно будет наблюдать, когда того заставят мыть пол). Но Чимин, признаться, выглядит чертовски сексуально, и Чонгук в который раз жалеет, что не в него. Чонгук мычит что-то утвердительное, и Чимин снова разражается смехом. — Вылезай оттуда, сейчас Намджун-хён придет.  Чонгук вылезать не хочет, время тянет, стараясь запомнить запах. Намджун здоровается тихо и мрачно (сегодня не в настроении — констатирует про себя Чонгук) и плюхается на свою кровать, будто не замечает, что там сидит младший, и оказывается на чоновых коленях прежде, чем Чонгук успевает что-либо возразить. — Херня утро, — извещает Намджун, и Чонгук, словно невзначай, касается выкрашенных волос. Мокрые и жесткие, отмечает Чонгук, но руку не убирает. Пусть тут полежит, думает. — Да нормальное утро, обычное, — парирует Чимин. Намджун на это лишь кашляет, на что сразу получает вопрос, не заболел ли он. — Не знаю, голова раскалывается и горло болит жутко. А я говорил, что выступать в дождь в полупрозрачных рубашках — фигня идея, — бурчит Намджун и перебирается Чонгуку на грудь. Тот задерживает дыхание мгновенно, замирает и минуту забывает моргать. — Пожалей меня, — хнычет наигранно. Чонгуку письменных приглашений на подобные вещи не требуется от слова итакприбегу, но сейчас он почему-то теряется и лишь неуверенно тянется ко лбу хёна ладонью. — Да у тебя температура походу, — заключает. — Ага, — только и выдавливает Джун, закрывая глаза и зарываясь в чонгуковы объятья. — Может, не иди сегодня на репетицию? — слышится голос Чимина, о присутствии которого, признаться, Чонгук и забыл-то уже. Намджун кивком соглашается, и Пак подрывается с кровати, оповещая парней, что он сбегает предупредить остальных. Сбегай-сбегай, говорит про себя Чонгук. — С тобой хорошо, — шепчет Намджун. Как на это реагировать, Чонгук не знает, поэтому реагирует никак. Молчит и только щеки раскрасневшиеся прячет. Думает, что если бы его кто-то заметил в таком виде, подумал бы, что Чонгуку не двадцать один, а пятнадцать, и его впервые девушка за руку взяла. Намджун неожиданно поднимается и с улыбкой смотрит младшему в глаза. — Останешься со мной? — Навсегда? — бездумно спрашивает Чонгук, и, сознавая, что вообще сказал, глаза выпучивает и сердце в пятки. — Ну можно и навсегда, конечно, но я имел в виду сегодня, — смеётся Намджун. В его глазах блестят лучи утреннего солнца, и Чонгук находит это необычайно привлекательным. И так, как щекам краснеть больше уже некуда, у Гука предательски краснеют уши, и Намджун, заметив это, лишь сильнее хохочет. Чонгук думает, что в его случае (весьма позорном, если уж на чистоту) остается только сболтнуть что-то глупое и смешное, чтобы вся ситуация выглядела не более, чем подкол, но что-то в нем протестует и не дает. — Навсегда было бы круто, — зачем-то говорит Чон, и Намджун больше не смеется. Смотрит задумчиво и, наверное, просто не знает, что ответить, но Чонгук ответа и не ждет, он обнимает Намджуна за плечи, больше по-дружески, чем интимно, и просто хочет, чтобы Чимин задержался с парнями подольше. — Гуки… — шепчет Намджун, и Чонгук, хоть ему и кажется, что скажи он хотя бы слово — то непременно заплачет, выдавливает: — Не говори ничего, ладно? Я останусь и буду рядом, сколько ты захочешь. Чонгук остается с Намджуном до самого вечера. Слушает внимательно рекомендации доктора, который приходит, чтобы осмотреть больного; с поразительной аккуратностью — что Чонгуку в принципе несвойственно — приносит хёну эвкалиптовый чай в постель, контролирует процесс полоскания горла (Намджун на это лишь косится недовольно и, полоща, бурчит что-то о том, что мелкий бы с ним еще в туалет сходил). Чонгук на это ничего не отвечает, делая вид, что не понял, что там хён промямлил, а про себя думает, что если будет нужно, то сходит и даже не задумается. Когда парни возвращаются с репетиции, Чонгук укрывает Намджуна пледом и гладит по волосам, желая спокойной ночи. — Знаешь, — говорит в полтона Намджун, — а навсегда мне нравится. — Правда? — смущенно спрашивает Чонгук. Намджун, улыбаясь, кивает: — Только если с тобой.