et cetera;

У Юнги — осень в черных глазах. Чонгук рассудок теряет за два взгляда украдкой. Влюбляется в вены под тонкой кожей, в бит пульсирующего сердца и с его демонами заводит дружбу. Юнги идут черные атласные рубашки, идет сочинять стихи и ласкать пальцами черно-белые клавиши пианино. Юнги приходит в маленькую квартирку на окраине, находит там пристанище и Чонгука, брызжущего своей любовью со всех щелей. Юнги нравится любовь Чонгука. Юнги нравится ему нравиться. Юнги укрывает пледом, когда тот засыпает после ночной смены прямо на кухонном диванчике. Юнги мажет губами по его плечам, ведь знает, ему это нравится. Юнги заказывает пиццу и говорит, что Чонгук — лучшее, что с ним случалось. Чонгук верит. А потом наступает ночь и как по расписанию приходит он. Шуга считает, что боль — красивая. Любит смотреть на боль и любит ее причинять. У Шуги камень меж грудей и пустой ледяной взгляд. Чонгуку поначалу нравится быть распятым на собственной кровати, нравятся багровые стигмы на своей шее и безумный взгляд угольно-черных глаз. Потом начинает пугать. Брат Юнги говорит, что Шуга в свет выходит нечасто. Шуга социум не любит, и если Юнги исправно принимает таблетки, то Шуга послушно сидит в своей коморке и не высовывается. Но Юнги таблетки исправно не принимает. Потому, в очередной раз, когда Шуга приходит за полночь в квартирку на окраине, Чонгука размазывают по собственной кровати, заставляя раздвинуть ноги, и срывают с покрасневших от бесчисленных укусов губ хриплый сдавленный стон. Шуга считает, что Чонгуку идут синяки на его медово-горчичной коже, и оставляет их с особым удовольствием. Чонгук считает, что Юнги все еще можно спасти. Шуге нравится тело Чонгука. Потому он его берет. Ведь если Шуге что-то нравится, то он это берет. Чонгуку все еще нравится осень в черных глазах. Потому он жмурится, кусает губы и старается поскорее потерять сознание. Юнги на утро заботливо мажет синяки заживляющей мазью и улыбается так, что у Чонгука сводит конечности. Юнги готовит завтрак и просит Чонгука еще полежать. Чонгук умоляет принять таблетки, и Юнги виновато кивает, запивая водой сразу две. Шуга не приходит целых два месяца, а Чонгук начинает верить, что тот больше не явится. До момента пока Юнги не приходит в квартирку на окраине за полночь и не просит включить телевизор. Он безумно смеется, увлеченно смотря, как в новостях рассказывают, что в парке нашли труп с вырезанной на груди бабочкой. Чонгук роняет тарелку с лапшой не доходя до спальни и понимает, что Юнги ушел. — Не бойся, — Шуга улыбается ласково. Чонгук никогда не любил бабочек, но уже представляет, как в следующем новостном выпуске сверкнет его фотография. Шуга подходит медленно, Чонгук бежать не пытается, все еще верит, что тот не сможет. — Я люблю тебя, — шепчет судорожно. Шуга не знает, как это. Но знает, что любит крик. Потому заставляет Чонгука кричать и смеется заливисто, когда тот в отчаянье прячется в ванной. — Юнги, пожалуйста. Шуга двери ломает с той же легкостью, что и шеи. Чонгук прикрывает руками голову, Шуга — свою израненную черную душу. Он хочет тепла, хочет тело Чонгука. И довольно слизывает слезы с его щек. — Ты красивый, — шепот Юнги иголками вонзается в тело. Чуть позже туда же вонзается серебряное острие. Из сервиза, подаренного на новоселье. Чонгуку не больно. Чонгуку обидно. — Какой ты красивый, — рычит в кровавую шею Шуга, целует мокро и жарко. — Я люблю тебя, Юнги, — шепчет Чонгук, прикрывая глаза, и проводит мизинцем по холодной как мрамор щеке. — Я тоже люблю тебя, Гуки.