Гаптика

Резкое “Блять!” вырвалось с раздражением, когда Макс неуклюже теряет равновесие, пытаясь залезть в разбросанные у порога кроссовки, и врезается ладонью в стену прямо перед Русланом, перегораживая ему путь. Тот вздрагивает, увидев перед собой вытянутую руку, и его переломанное восприятие мира недоумевает, почему за этим не следует удар. Вырывание в реальность, конечно, штука странная. Руслан на инстинкте сжимает ладони в кулаки, чтобы при необходимости дать отпор, но в этом нет никакой нужды. Он косо поглядывает на Максима и пытается представить, что они вместе. Это не первая и, возможно, не последняя тяга. Но каждый раз итог один: стоит Руслану заполучить желаемое, как он теряет интерес. Не так уж и много у него было подвижек к отношениям. Достаточно было вспомнить, как в восемнадцать лет, на первом курсе, Руслан повстречал отличного человека, вдохновлялся им, волновался, но, ощутив взаимность, почувствовал полное опустошение, а потом и отвращение к объекту своей привязанности, пока тот пытался двигаться навстречу и быть рядом. Макс берёт ключи с полки у зеркала и первым выходит в подъезд, дожидаясь Руслана, чтобы закрыть за ним дверь, молча надеясь, что они пойдут по лестнице, вместо микроскопического древнего лифта. Не особо заморачиваясь на чтение мыслей, Руслан действует автоматически, когда проходит мимо лестницы и жмёт на кнопку вызова, покачиваясь с носка на пятку и обратно. Он так же молча заходит в лифт, который поскрипывает даже от одного человека, и встаёт к задней стенке, коротким свистом подгоняя Максима. Предложение пройтись пешком подыхает в горле вместе с мелькающими в лифтовом проёме пятками. Макс прячет ключи в задний карман и делает глубокий вдох, прежде чем пойти на призывный свист в этот саркофаг на двоих. Скрипя и шаркая раздолбанными тросами, их душная колыбель ползёт по многоэтажному пищеводу, маринуя каждую молекулу между ними до состояния полной готовности. Ему даже не нужно встречаться взглядами, чтобы визуализировать один бесконечный шаг, превращающий сконцентрированное напряжение в единственную закономерную сцену. И пусть тот, кто скажет, что Руслан прямо сейчас не думает об отсутствии свободных миллиметров между ними, первый кинет в него камень. Руслан смотрит пустым взглядом перед собой. “Вот сейчас. Надо сейчас”. Между ними даже одного шага нет. Надо просто подпрыгнуть, чтобы они застряли, и оставить все мысли на потом. Лучше сделать и пожалеть, чем пожалеть, что не сделал. Руслан уже приподнимает ногу, но дверь лифта открывается, и этот шаг служит выходом на темную лестничную площадку первого этажа. Не то чтобы Максим удивлён, не встретив прикосновения, но сложно игнорировать то, как пальцы правой руки предательски рвались на кнопку “стоп”, чтобы дать им ещё немного времени, чтобы посмотреть, как изменится бесстрастное выражение лица у Руслана, после необдуманного “ещё” в его розовеющую ушную раковину. Но это было бы слишком просто. Макс ни за что не продастся так дёшево, ни за что не наступит на стелющийся под ногами горизонт событий, неминуемо утягивающий в зияющее ничто. Он чествует случившийся первый этаж, как самого смелого и безоговорочного победителя в обоюдно проигрышной ситуации, и за секунду преодолевает бетонный сумрак, чтобы с облегчением ощутить, как кипячёные лёгкие снова могут функционировать на полную в разряженном вечернем воздухе. На улице прекрасно. Ещё утром прошел дождь, прибив всю пыль, а Руслану всё никак не отдышаться. После квартиры прохлада забирается под футболку, и это не такие приятные мурашки, как после ладони Максима. — Как хорошо, — вздыхает Руслан, разминая ноги, — пройдемся к детской площадке, а? Это не столько вопрос, сколько утверждение. Он закидывает руку на плечо Максима, негласно объявляя перемирие, и даже выдавливает улыбку. Рука Руслана на загривке ощущается как хомут, перед глазами Макса мелькают пиксели загрузки - нужно меньше копаться в Юнити по выходным, - уровень перезапущен, и он будет так любезен начать сначала. — Что, детство в жопе заиграло? — Максим вполсилы пихает острый локоть под рёбра Руслана и щурит косой взгляд в улыбке, скрепляя их трухлявый пакт. И, пока иррациональная сила не развернула в противоположную сторону, он выныривает вперёд из-под дружеской руки подальше от всех грехов и поближе к назначенной цели. Пускай Максим торопится отдалиться, пускай скидывает руку, пускай спешит в сторону площадки, Руслан всё равно получил то, что хотел. Хоть в каком-то из желаний он должен быть уверен, и лёгкого толчка под ребра достаточно, чтобы убедиться, что всё не так уж плохо на сегодняшний день. Или хотя бы на пару минут, начиная с этого момента. Резиновый гранулят площадки приятно пружинит под подошвами, легко подбрасывает вверх, и Макс виснет на перекладине турникета, с наслаждением вслушиваясь, как с аппетитным хрустом встают на место позвонки. Он рывком закидывает ноги вверх, цепляясь сгибом коленей, переворачивает мир с ног на голову, свободно отвисая вниз и усмехается: как бы это ни было иронично, с такого ракурса реальность кажется более правильной и понятной. Эта усмешка Максу к лицу. Руслан встает напротив, отбрасывая свою рваную тень на друга, и смотрит на него так внимательно и настороженно, словно он римлянин, готовящийся проткнуть Иисуса копьём, чтобы убедиться, что тот отдал душу богу. Толстовка становится жертвой земного притяжения и задирается, обнажая часть живота, и это интересует сильнее, чем соблазнительно выглядывающий уголок голубой бумажки — несправедливо отданной тысячи рублей. Никакой вульгарности или пошлости: Руслан будто наслаждается выставкой. А он знаток выставок, был на таких мероприятиях целых два раза. Мраморные статуи, маленькие и такие неживые, как бы ни старались мастера. Идеальные линии, но холодные и мертвые, а под кожей, которую сейчас разглядывает Руслан, горячая кровь, питающая мышцы. Он не маньяк, просто не умеет объяснять свои ощущения. А вот Максим бы мог словить парочку параллелей, если бы говяжьи туши могли описывать свои чувства за стеклом витрины. Руслан приценивается к его покромке, но не просит взвесить грамм двести, чтобы пустить на фарш. Макс бессознательно вбирает и без того провалившийся в рёбра живот и неожиданно осознаёт тоскливое пустотное чувство где-то в самом центре вытянутого, как у бегущей гончей, корпуса. И пока он рассматривает до мельчайшей черты знакомый силуэт на фоне обманчиво чёрного реликтового излучения, пытаясь определить природу своего голода, их молчаливую идиллию прерывают неорганизованные трудоголичные долбоёбы, которые в этот раз, как и всякий раз по пятницам, решили культурно прибухнуть в честь окончания пятидневки на галерах. Руслан достает вибрирующий телефон, ударяющий по глазам прицельным бликом. Имя коллеги, обязательно дополненное названием компании, не вызывает ничего, кроме привычного комка раздражения, вставшего поперёк глотки воображаемой костью. — Тох, уже почти полночь, ты ебанулся так поздно звонить? — без лишней любезности начинает Руслан и замолкает, пытаясь разобрать из мешанины звуков то, что пытается ему сказать Антон. — Нет, я пас на сегодня. Может, на следующей неделе. "На следующей неделе" никогда не случится, хотя Антон неплохой парень и надо бы с ним выпить. Это было бы правильно, новые люди рвутся в жизнь Руслана, как бы тот ни сопротивлялся, но пока что защита стоит, а свободное время расчленяется по часам и идёт в качестве подношения Максиму. Руслан не считает, сколько раз отказывал другим и когда начал этим заниматься. И каждый раз, слыша знакомую отмазку, Максим как в первый раз удивляется, почему Руслан выбирает его, они ведь и пяти минут не могут рядом продержаться, не доставая ножи. С тех пор как. Если подумать, Руслан всегда вёл себя вызывающе, заставляя друга то смеяться до тошноты, то материться от облегчения. Только в какой-то момент Макс привык, приноровился, и сам не заметил, как из активного соучастника превратился в невозмутимую наседку, готовую вытащить неуёмного птенца из задницы любого масштаба. И эту черту он в себе ненавидел больше любой другой. Нахуя, а главное зачем опекать взрослого и самостоятельного, даже если боишься за него до усрачки? Универские годы научили ответственности? Или выкрутил регулятор громкости на граммофоне эго его новенький, только с конвейера, комплекс спасателя, после болезни матери, – какая к чёрту разница, если потом началось это? Провокации Руслана яркие и целенаправленные, отличаются особой изобретательностью и точно знают, как не остаться незамеченными. Так почему бы Максу просто не словить дзен, быть просто другом, просто подумать головой, в конце концов? Нет же, он будет раз за разом ураганить все крыши и долбить во все двери, а потом дёргать за шнур и выдавливать стекло, потому что другую песню не заказывали, потому что Руслан для него не "просто", потому что нельзя понять море, пока в арсенале только крышка от Колы, и потому что они здесь явно не от безумного желания получать по роже. Максим поднимает руки к лицу, и от пришедшего в движение тела из карманов одежды со звоном и стуком сыплется лут, как из мексиканской пиньяты на вечеринке для одного человека. Сквозь сдавленные ругательства он выпрямляет колени и приземляется ладонями на влажную резину, чтобы ожидаемо упустить равновесие и резко воткнуть ноги в твёрдую поверхность, приземлившись на корточки абсолютно криво, но с таким невозмутимым видом, будто всё идёт по плану. Руслан жалеет, что в руках нет карточки с цифрами: за такое приземление можно смело поставить двойку. Полный провал. Он, конечно, не мастер грациозности и не олимпийский чемпион, но, если бы начал терять всё из карманов, то пошёл бы до конца и дотянулся бы до турника, чтобы удобнее перехватиться. Подойти и помочь собрать вещи? Нет, Руслан продолжает кривить лицо, даже не стараясь отогнать от себя "а вот я бы на твоем месте". Поучать и указывать, использовать шаблоны по типу "я же говорил", быть душным, как запертая квартира на тридцать-сорок квадратов – это его кредо, выплывающее наружу после нескольких лет дружбы. Руслан растирает виски, находя свое место на качели, его штормит. Почему бы не потерять связь с твердью, когда голова и так кружится? Лениво перебирая ногами, он покачивается туда-сюда, забыв про волны озноба от пробирающего ветра. Ему нечего сказать, остаётся лишь смотреть, но слова необходимо выцедить, только бы не законсервироваться в своей неловкости. — Слушай, Макс, а что у тебя завтра по планам? Макс увлечённо подбирает с резинового пола своё барахло и слова, достойные ответа, но получалось херово. Чтобы отделаться от ассоциации с котом, скребущимся в лотке, он перестаёт шарить рукой под турником, забивая на укатившуюся мелочь, и перекидывает ногу через соседнюю качелю, садясь по-ковбойски и поднимая, наконец, глаза на Руслана. – Буду ждать, пока твои волосы отрастут. Есть идеи получше? – он тащит из кармана пачку, чтобы снова закурить, лениво отгоняя от себя мысли о том, как же должно быть промозгло в одной футболке. "Опять эта тема волос". Не то чтобы Руслан жалеет о том, что проснулся однажды утром, зашел в ближайшую парикмахерскую и за пять минут убрал всё машинкой. Ожидание каких-то последствий не оправдало себя, ведь ничего толком не изменилось. Девкам кудри нравились, особенно если Руслан отработанным движением клацал зубами по запястью, стягивая резинку, и собирал тугой хвост на затылке. Ему бы играть скулами, щурить глаза, словно словил куриную слепоту, сосать нижнюю губу и такие фотки выкладывать в инстаграм. Осталось лишь сжечь почти черные волосы краской, чтобы окончательно приобрести статус натурального натурала в натуральной степени, который ведётся на моду и глотает дым в своем профиле. Руслану не хочется нравиться. Только не этим людям, которые без единой тени сомнения пытаются налепить на него свои ярлыки. Начиная от "бэдбоя" и заканчивая "принцем", – всё это полнейшая херь, которая способна вылиться в шизофрению, если поверить в реальность каждого образа. Руслану всё это не в кассу. Да и инстаграм у него покрылся пылью сразу после открытия. Там только три фотографии. Рассвет на Алтае. Руслан со своей первой положительной группой чуть не подох от нашествия комаров, которые словно выползли из другой эпохи и были размером с лошадь. Новенькая иномарка Андрюхи. Это была первая большая покупка в их семье. Брат, будучи старше всего на пару лет, выдрочил все сбережения на эту малышку, продолжая снимать квартиру. Он ещё больший позер, чем Руслан, но машина пришлась по вкусу даже душному Русу. Размытый силуэт Макса, пойманный в тот момент, когда июльский дождь пытался утопить единственного настоящего друга Руслана. – Да ты заебал. Куплю парик. Слыхал, что в Китае парики делают из волос трупов, – Руслан привыкает к укачиванию и продолжает перебирать ногами. Он вообще привык адаптироваться, и неважно, что это: холод, тошнота или переслащённое слово, начинающееся на "влюб" и заканчивающееся на "лённость". Хотя насчёт последнего ещё можно поспорить. И пока Руслан думает о том, что период адаптации постоянно проёбывает все дедлайны, Максим каруселит по кругу мысли о том, как же сильно додуманные обстоятельства могут менять отношение человека. Кто сказал, что имеет значение, плюнул официант тебе в суп или нет, если он всё такой же вкусный? Макс точно знал, что куча людей жрёт и не давится, просто потому что не знает об этом маленьком обстоятельстве. А ещё точно знал, что он бы сожрал, даже если бы знал. Благотворительность, заснятая на камеру ради лайков, всё ещё благотворительность. Да и парик из трупных волос – всё ещё парик. Какая разница, какой он степени человеческой свежести? И в эту секунду Макс представляет на Русе ярко-оранжевое каре, как у Лилу из Пятого Элемента. Мила Йовович была его первой фантазией, недосягаемой и от того такой желанной. Только с взрослением её образ как-то поистрепался и перестал вызывать такое трепещущее волнение, в отличие от кое-кого другого, в рыжем парике или без. Макс почти успевает выдать сформировавшийся ответ, что подлецу всё к лицу, без уточнения, правда, что никакой парик Руслану не нужен, но желудок срывается куда-то вниз и поджимается, как будто Макса впервые окатили ведром воды на праздник Ивана Купалы, когда он слышит: – Может, свалим куда-нибудь? Не знаю... Поедем на дачу моих родаков с ночёвкой, например. Они же сейчас в Турции. Освободим соседей от их труда и польём огород, пожарим шашлыки, поиграем в войну на водяных пистолетах, – Руслан осекается и до конца сдирает корку с губы, подцепив её клыком, – только без компании. Чисто по-братски. Вдвоём. Внутри Максима голодные волки рвутся с цепей, дух авантюризма вздымает горящие факелы в смотровые окна глаз, ему кажется, что из них сейчас дым повалит, когда он смотрит так по-детски восторженно. И он не успевает подумать, с каких пор упоминание водяных пистолетов действует на него, как замаячившая доза для наркомана на утренних ломках, прежде чем словесная очередь вылетает куда-то в сторону движущейся взад и вперёд бритой макушки. – Бля, да хоть сейчас! Там же ещё и озеро рядом. Сгоняем покупаться? А потом баню намутим, из воздушки постреляем, я гитару возьму... Охренеть вообще! Макс глупо лыбится, шаря пылающими глазами по сумрачным кустам и представляя, сколько всего ещё можно сделать: устроить из старого тента и бочек с водой свой Форт Боярд, разрисовать старой краской все уличные сортиры в проулке, наворовать у соседей огурцов и у них же под дверью их оставить, сделать боевой раскрас углём и пугать вечером людей у водяной колонки, спать прямо у костра на газоне под открытым небом, как будто по-другому нельзя, как будто они опять пиздюки, для которых правил не существует, – на этой мысли он снова смотрит на лучшего друга и улыбается ему со смесью признания, ностальгии, благодарности и чего-то ещё, что у него не получается назвать своими именами, по крайней мере сейчас, когда его захватывает мысль о том, как они оба вырвутся из рекурсивной серости дней. А Руслану крайне интересно, как выбившийся из кроссовка шнурок волочится по вылизанной площадке, и упрямо не отводит от него глаза, лишь бы только не столкнуться взглядом с Максимом. Они порядочно друг другу надоели, но Рус всё равно его зовёт. И потому он не готов к отказу на этот раз. Руслан отклоняется назад, теша себя опасностью упасть с этой качели, и в последний момент хватается за цепи, чтобы посильнее оттолкнуться и качнуться. Пока Макса прорывает на фантазии, Руслан подлетает всё выше физически и ментально. Перед тем, как начнется новый круговорот событий рабочей недели, они смогут спрятаться в спешно возведённом убежище и, может быть, вскрыть друг другу глотки, когда один из них обязательно ляпнет что-нибудь обидное и не успеет разжевать истинный смысл своего послания. “Чудесно”. Макс снова отводит в сторону свой безответный взгляд и глубоко затягивается. На волне мысленного радио поставили "Давай приколемся", и сейчас Максим с уверенностью мог бы сказать, что ввязался бы в любую авантюру без оглядки на безопасность и предосторожности, но только при условии, что вместе с ним будет это болтающееся на цепях непредсказуемое тело. В отношении него уж точно все обстоятельства могут быть посланы на хуй. Руслан отрывается окончательно, оставляя качели звенеть за спиной, и приземляется так же неуклюже, как и Макс. Тот прыскает дымом и издевательски медленно аплодирует акробатической инвалидности этого паралимпийского прыжка. Максим думает о том, как один неверный шаг на дерзко освобождённый шнурок отправит друга в очередной несуразный полёт, и о том, как при мысли об этой картине руки чешутся навязать узлов, предварительно, конечно же, встав на колени, и смотреть, что Руслан будет с этим делать. И что будет делать он сам, если что-то всё-таки будет сделано. За этими мыслями Макс тушит сигарету, оставляя окурок между перекладин сиденья на радость завтрашнему карапузу, и не замечает мастерского блицкрига к своему затылку. Руслан не отказывает себе в желании оттянуть его волосы в дразнящем жесте. Просто дёрнуть, как первоклашку на линейке. Он останавливается, не заметив под ногой муравья-первопроходца, и опирается локтём на плечо Максима, нависая над ним, как большая птица над гнездом. “Пусть попробует теперь убежать”. Но Максим, будто в протестном порыве, сам откидывает голову дальше, следом за дружеским рывком за волосы, в котором для него больше смысла, чем во всём, что он слышит дальше. – Тема такая, – начинает Руслан. – Едем завтра. Утром я загляну к Андрею и верну ключи, а там, может, и договорюсь о том, чтобы он дал мне погонять машину. Потом съездим в магаз, купим всё, что надо. Выдвигаемся до двенадцати, часам к двум мы там, если не встрянем в пробку, часов в шесть затоплю баню, до этого времени кошмарим друг друга до посинения. Идёт? Максим не замечает, как его преобразует алхимия интонаций, не предусматривающих отказа, пока он ловит решительный взгляд, застыв с запрокинутым лицом и смотря на Руслана, как фанатик на божество. Он не может ждать. Ночь раздвигает рамки с широтой космической бесконечности, где всё возможно и ничего не запрещено, особенно, когда Руслан хватает Максима обеими руками, вдавливает большие пальцы над ключицами, встряхивает его и зажимает в объятиях. Нежности тут мало, это больше похоже на бойцовский приём, после которого следует стаскивание с качелей, но тем не менее это окончательное перемирие и тайная кража тепла. На волне наполняющего вдохновения Максим легко контролирует рефлексы, которые обычно заставляют тело резко реагировать на любой захват без участия мозга. И ему вообще не интересно, проебёт ли он отборочные такими темпами, потому что он окончательно роняет штыки своей хреновой обороны, обезволенный внезапной близостью, способный только заторможенно ловить перехваченное дыхание, как от резкого погружения в ледяную горную речку по пояс, где упрямые водные гребни сковывают движения, вылизывают до блеска жидкими языками и заявляют своё право на обладание каждым сантиметром тела в своём измерении. А Макс и не против. Пока Руслан прижимает голову друга к своей груди и трёт его затылок кулаком, он чувствует контраст их тел через слои одежды и не слишком радуется тому, что отдал как-то свою толстовку. Любимую, между прочим. Под суматохой неловких переваливаний с ноги на ногу Макс прижимается ближе, незаметно забирает себе несколько лишних секунд, припечатывая дефибрилляторы ладоней к чужой спине в ответном жесте. И он не может сдержать смех облегчения, когда Руслан так нелепо приводит в ужас его бледные волосы, потому что всё хорошо. "Всё хорошо". – Бля, хочу сейчас, – громкий голос Макса вибрирует где-то у Руслана под шеей. – Я уже загорелся. Да погнали, не ссы! Круглосуточные магазы никто не отменял, я даже знаю, где пестики продаются... Каждое слово даётся с боем, от кислородной нехватки рябит в глазах, ему в этих объятиях ни надышаться, ни откинуться, и руки Руслана становятся недопустимо честными вокруг его шеи – они так не договаривались. Макс хлопает друга по рёбрам, чтобы через мгновение оттолкнуться и вынырнуть из их спасательного круга в безотчётном акте противоречия, размашистым жестом перерезая глотку своему стыдному удовольствию. – Ты ледяной как утопленник. На толстовку? Мне всё равно жарко. И... просто забери её, короче, – Макс оттягивает ворот в жесте, с которым снимают "верх" через голову, и показывает белый край футболки, спрятанной внизу, вопросительно смотря на Руслана. – Можешь повеситься на этой толстовке, отъебись, – сразу отмахивается Руслан. В его раздражении нет вины Максима, просто что-то намечается в голове, а сосредоточиться под тяжестью всех мыслей и алкоголя – задача с двумя плюсами. Ночная дорога, дополнительное утро вместе, неизвестность и идущая к ней в пару возможность. Он садится на корточки и надавливает на виски пальцами. Того и гляди, дым пойдёт из ушей, а на фоне отрисуются графики и формулы, пока не загорится лампочка над левым плечом, где обычно сидит чертёнок. – Какой же ты баран упрямый, – Макс встряхивает головой, пихая ногой качелю от нечего делать и поднимая нижний край толстовки руками в карманах, чтобы осадить взбесившуюся терморегуляцию. Пришла его очередь смотреть сверху вниз, и он закусывает заинтересованную улыбку, когда, готов поклясться, слышит скрип извилин в зажатом котелке Руслана. Он выглядит как грёбанный астрофизик, решающий великие загадки вселенной. Профессиональная деформация никого не щадит: ему буквально платят за то, чтобы он предусматривал всё до мелочей, – и Макс не может отрицать, что ему приятно от осознания того, как друг со всей агрессивной гиперответственностью принимается продумывать идею по одному импульсивному максовскому "хочу". Руслан должен подумать, как всё организовать с минимальными потерями. Первое – вещи. Можно просто одолжить что-то у Максима, да и какие-то шмотки должны были остаться на даче. Второе – еда. Можно поискать что-то в холодильнике и по пути заехать в круглосуточный, здесь Максим прав. Третье – алкоголь. Руслан точно помнит, что покупал на две бутылки пива больше, чем успел выпить. Плюс, в отцовском погребе, вместе со всеми закатанными огурцами и помидорами, есть несколько бутылок настойки, самогонки и литров пять вина. Сойдёт. Четвёртое – сама машина. Руслан что-то разочарованно мычит и хлопает себя по лбу. Андрей будет не в восторге, когда не обнаружит свою тачку под окнами, поэтому первое, что придется сделать, сдать с себя с потрохами. Руслан гоняет язык во рту, проверяет его на чувствительность, сверяет время и стыдливо мотает головой. Нет, звонить не будет – сбросит смс. – Не дыши, нахуй, – предупреждает Руслан, выставив указательный палец и неотрывно мониторя чат с Андреем. Галочка сменяется на синюю, рядом с онлайном появляется "печатает", и выражение лица стремительно сменяет несколько масок: от удивлённого к разочарованному, от разочарованного к злому, от злого к самодовольному, от самодовольного к удовлетворённому. Руслан встаёт и улыбается, как Дэвид, мать его, Бэкхем в рекламе парфюма. Улыбается так, как улыбаются победители. Макс ловит каждое его движение, позволяя сладкому вкусу выполненного долга сводить с ума все рецепторы во рту, как будто это он сам всё рассчитал и устроил. "Да когда же ты себя уже отпустишь, и позволишь всему просто происходить?" Без выверенного плана, с потерями и ошибками, потому что вдвоём не страшно, и самое худшее просто не может произойти. Но когда Руслан так улыбается, преисполненный и довольный, он излучает такую невинную гордость, что у Макса колени подкашиваются, и не поднимается рука махнуть на все его комбинации и рвануть вникуда навстречу свежему ветру и неучтённым рискам. – В жопу твои пестики. В полторашке дырок наделаем, – тянет Рус интригу, слизывая снова запёкшуюся кровь с губы. Как же он хорош. Да, Руслан охуенен. Он всё придумал. Он всё решил. Сейчас бы, конечно, откинуть волосы назад для полноты картины, но вместо этого Руслан достаёт ключи от бэхи, чтобы малышка дала о себе знать после снятия с сигнализации. – Я нихуя не уловил про дырки в полторашках, но ты, похоже, сейчас не способен адекватно отвечать. Выглядишь так, будто сам бы себе отсосал, если бы не пара нижних рёбер, – Макс хохотнул и кинул взгляд на подмигнувшую машину недалеко от подъезда. – Даю тебе пять минут на сборы. Не забудь подыскать для меня трусы и одежду потеплее. И пиво возьми, которое я принёс. Руслан говорит так легко, словно он профессор Локонс из Гарри Поттера, отмахивающийся от комплиментов на презентации своих книг. Только чего-то не хватает. – Ах, Максим, все поцелуи позже, не надо, не надо, – выпендривается Руслан, словно в знак благодарности Максим обязан был засосать его на месте, – иди, время пошло. Макс закатывает глаза так глубоко, что прямые мышцы зазвенели под лобной костью, тянет гласные вместе со средним пальцем из кулака, плохо скрывая радостное предвкушение, которое откровенно сквозит в голосе. – Не выёбывайся, а то будешь все выходные гонять в дырявых семейниках. Максим взлетает на пятый этаж одним прыжком, не сразу попадая ключом в замочную скважину, и бесцеремонно переворачивает вверх дном спортивную сумку, как будто стараясь вместе с формой вытряхнуть на пол нервное возбуждение из-под ключиц. Он, не разбирая, сметает с полок полотенца и одежду, часть из которой и так Руслана, тянет из угла припылённый чехол с гитарой, и почти забывает про пивас в холодильнике. Он открывает шкафчик в ванной, сбрасывает в переполненную сумку почти всё содержимое нижних полок и замирает, как контуженный, когда на глаза ему попадается лента с презервативами. — Да блять…