Перерождение

      Фенрис вышел на балкон и уставился на запад, где догорало в золотисто-розовых облаках вечернее солнце — уже не яркое, а уютное. Последние лучи не обжигали, а согревали — и эльф не стал скрываться в длинной тени соседнего дома.       Обычно он солнца избегал — слишком болезненно относился к жару на коже, но сейчас ему хотелось тепла, хотя бы такого. Слишком одиноко было, слишком тяжело на сердце.       Хозяин вновь надолго ушел. Фенрис его ненавидел, но Данариус был единственным, с кем эльф хоть как-то общался. Прочие рабы избегали личного телохранителя и помощника хозяина, и их Фенрис не винил — понимал, что вызывает страх и отвращение. Эльфийки прятали глаза; мужчины смотрели с опаской и неохотно вступали в вынужденные беседы. Рабов-людей Данариус не держал: все люди, что работали в обширном поместье, были наемными слугами — в основном, личная стража. И еще на службе состояли настоящие разбойники — те, что решали деликатные проблемы неделикатными методами. Впрочем, такие в поместье не жили, а появлялись от случая к случаю. К этому Фенрис привык.       Но непривычным было то, что в последние пару недель Данариус стал исчезать куда-то на целые часы. Он надевал дорожный плащ и уходил, не захватив с собой свою любимую игрушку. Поначалу Фенрис вздыхал с облегчением, когда узнавал, что хозяина в доме нет; но потом начал тревожиться. Он не мог сказать, чего именно опасается, но ничего хорошего не ждал. Впрочем, в этой новой жизни он вообще не ждал ничего хорошего. Возможно, в той, что осталась позади, не оставив за собой воспоминаний, тоже было не лучше.       И в такие дни или вечера эльф не знал, чем себя занять, и тяготился этим. Мнимое чувство свободы порождало мысли о том, что могло бы быть, если бы он не был рабом. Чем бы он занимался? Куда бы приложил свои умения и силы? Во что бы вложил душу?       С такими разговорами едва ли бы его понял кто-то из других рабов. Большинство их жили, старели и умирали, не задумываясь, кто они. Словно желания и личное отношение к чему бы то ни было дремало в них, полностью замещаемое приказами господина. Может, так было бы легче.       Но Фенрис откуда-то знал, что свобода — это не фантом. Это нелегкая жизнь, где каждый день приходится отвечать себе, что ты делаешь и для чего. Но это жизнь, а не бессмысленное существование в угоду чужой сиюминутной прихоти.       И такие мысли были слишком тяжелыми. Раньше Фенрис любил читать, стараясь урвать себе для этого побольше драгоценных минут, пользуясь тем, что Данариус благодушно дозволил ему пользоваться библиотекой. Не всей, правда: большинство секций были для эльфа под запретом, но и в открытых были сотни книг — сложных и непонятных или, наоборот, легких и порой даже фривольных. И вот среди последних Фенрис недавно натолкнулся на дешевый бульварный роман. Не впервые он наталкивался на что-то подобное, хотя каждый раз изумлялся, как подобное чтиво вообще оказывается на полках библиотеки магистра. Книга в яркой обложке носила «оригинальное» название «Трудная жизнь» и являла собой типичный дамский роман, совмещенный с типичнейшим же рыцарским романом для хвастунов, которые и меча в руках никогда не держали. Однако первое и второе в ней сочетались настолько причудливо, что Фенрис не мог оторваться от тонких страниц. Он пожертвовал часами сна, чтобы добраться до конца, а когда закончил, неожиданно почувствовал отвращение. К книге, к героям и даже к себе. Эльф даже заподозрил поначалу, что на книгу наложены какие-то чары, но позже понял, что дело в самом тексте. Фенрис долго вглядывался в имя автора, но оно не было ему знакомо. Впрочем, это мог быть псевдоним...       Нет, в библиотеку теперь не хотелось. Вот чего хотелось — так это выпить, и Фенрис с недоумением осознавал это желание. Вряд ли Данариус до ритуала позволял ему напиваться, так почему же так тянет к вину?       Солнце догорело и опустилось за горизонт, но мягкий свет еще разливался по городу, высвечивая и золотя белые стены и буро-коричневые черепичные крыши. Так строили уже много веков, и лучшие кварталы Минратоса были именно таковы: если смотреть снизу, то город казался легким и светлым; если взглянуть сверху — а Фенрис бывал даже на башне Совета Магов, — казался мрачным, как будто внизу все покрывали пятна засохшей крови. Сейчас Фенрис видел что-то среднее — крыши конюшни и казармы для стражи, белые воздушные стены западной башенки. Еще отсюда была видна улица, ведущая к парадному входу поместья, но она была пуста — даже лавочники давно закрыли свои заведения.       Больше выжидать было нечего, и эльф медленно побрел в дом. Он предпочитал проводить ночи в своей постели, пусть она была простой и довольно жесткой, но сейчас такая роскошь ему не грозила. Хозяина следует ждать в его покоях, если не хочешь, чтобы тебя, неодетого и едва проснувшегося, стражники проволокли, выворачивая запястья, по всем коридорам.       Фенрис знал, что ребята из стражи не желают ему зла, а всего лишь хотят выслужиться перед работодателем, продемонстрировать расторопность; но один раз пройдя через подобное, повторять уже не захочешь.       Эльф проскользнул с балкона в полутьму помещения и моргнул пару раз, привыкая к отсутствию света. Видеть никого не хотелось, поэтому он решил пренебречь ужином. Для этого придется пройти в столовую для рабов, а там обязательно кто-нибудь будет. Привилегии есть у себя Данариус ему не давал, только дозволял иногда разделить с ним трапезу...       Однако мечтам Фенриса сбыться было не суждено: едва он сделал шаг к двери, как та распахнулась, а на пороге возник немолодой эльф со свечой. Его звали Вилдион, и он был кем-то вроде камердинера или старшего за горничными — следил за поместьем, но не касался денежных дел; занимался прочими рабами — их работоспособностью и внешним видом; и имел все ключи, отчего слегка позвякивал при ходьбе, что позволяло юным горничным и лакеям легко избегать наказаний.       — Ле... — старый эльф поднял свечу повыше и осекся. — Фенрис.       И замолчал. Фенрис недовольно поморщился, но, пожалуй, лукавил даже перед собой. Вилдион — один из немногих, кто ему нравился среди прочих рабов. Старый эльф умел держаться с достоинством и явно знал себе цену — пусть даже ее не раз называли.       — Опять на голодный желудок в хозяйские комнаты собрался? — ворчливо спросил Вилдион и, не дожидаясь ответа, добавил. — Зайди сначала к себе, я велел принести тебе хлеба и молока. Кувшин оставишь потом у порога, кто-нибудь заберет.       — Я не нуждаюсь в опеке, — резковато и упрямо возразил Фенрис.       — А я разве опекаю? — старый эльф усмехнулся. — Мое дело маленькое — чтобы хозяйская собственность в хорошем состоянии была. Знал бы ты, во сколько ты хозяину обошелся...       — Мог бы не тратиться, — откровенно нагрубил личный телохранитель и вздохнул.       Почему-то стало как будто совестно. Не так уж часто о нем проявляли заботу, хоть он и не просил. Но со стариками так часто — и не захочешь, а примешь.       — И Левзею пришлю, она еще не ложилась, — словно не слышал Вилдион. — Водички тебе согреет для ванны... И это я тоже не о тебе хлопочу. Это, значит, чтоб хозяину лучше было.       — Хозяину надо — пусть он и приказывает, — буркнул Фенрис.       — А я тут для чего? — хмыкнул Вилдион. — Глаза меня пока не подводят и голова тоже.       Фенрис раздраженно дернул плечом. Не то чтобы он был против ванны, но Левзею — вечно хмурую немногословную эльфийку — он недолюбливал. И при этом не мог не признавать, что она слишком похожа на него самого. Молчаливая и резковатая на язык, если ее довести, Левзея занимала странное место при хозяине — такое же странное, как и он сам. Может, и она заплатила за это слишком высокую цену... Фенрис не знал. И знать не хотел.       — Небось, волнуешься, что не мил стал? — вдруг нарушил воцарившуюся тишину Вилдион.       — Жду-не дождусь, — процедил эльф.       — Скорей, не дождешься, — раздумчиво произнес камердинер. — И лучше бы тебе поспешить. Хозяин сегодня не поздно вернется.       Эти слова вызвали у Фенриса интерес. Не в первый раз ему казалось, что прочие рабы знают больше. А ведь он, пожалуй, был Данариусу ближе всех остальных. За исключением разве что Левзеи.       — А что в первую очередь, господин дворецкий? — не удержался он. — Омыть необходимые части или восстановить силы?       — И то, и другое важно, — не смутился тот. — Ну, беги уже, не теряй времени.       Фенрис с досадой выдохнул, поняв, что большего от старика не добьется, однако послушался. Если Данариус и впрямь вернется не поздно, то следовало поспешить. И есть, конечно, хотелось.       Пока он торопливо пил молоко, заедая краюхой — вкусной, из хорошего зерна, как на хозяйских обедах — Левзея пришла с двумя ведрами кипятка, но даже слова ему не сказала, только кивнула — мол, виделись уже. В купальне она загремела ведрами и водопроводом, через который можно было набрать холодной воды, а сам Фенрис поспешно проглядел заготовленные бумаги — еще днем он составил список багажа к выезду в Каринус. Если Данариус вернется раньше, чем удастся закончить с водными процедурами, то не лишним будет показать, что остальные его поручения исполнены.       — Все готово, — буркнула эльфийка, вынося пустые ведра, от которых еще поднимался пар.       Фенрис кивком поблагодарил, но женщина уже не смотрела на него. Она шумно распахнула дверь и исчезла за порогом.       Эльф блаженно опустился в воду. Она была слегка горячевата, и это напоминало о боли, которая вот-вот должна была снова начаться, но Фенрису нравилось принимать ванну. В воде как будто уходила часть грязи из его жизни. Ненадолго, правда. Да и вода быстро остывала.       Быстро остывала... Эльф только теперь уловил то, на чем зацепился его взгляд. Левзея принесла два ведра воды с нижних этажей, где грелись огромные чаны. Для эльфийки такая ноша нелегка, Левзея должна была останавливаться, чтобы передохнуть. А потом она довольно долго гремела... Так отчего же ведра исходили паром, будто их только что вскипятили?       Впрочем, это надолго разум Фенриса не заняло. Клубились — так клубились, были дела поважней. Например, то, что Вилдион явно знал больше, чем говорил. Как и все остальные рабы. Это раздражало, мучило. Фенрис уже даже подумывал воспользоваться привилегированным положением и покопаться в ящиках стола Данариуса... Останавливало только то, что на ящиках наверняка стоит магическая защита, которая, конечно, вряд ли убьет, но покалечить может. А еще хозяин непременно узнает, что его раб позволил себе неслыханную вольность, и тогда... Тогда будет плохо.       Фенрис осознавал, насколько он ценен для хозяина, но знал и то, что тот умеет обращаться с рабами. Если и предпринимать такую попытку, то точно не перед визитом в Каринус, где будут фуршеты и прочие развлечения для магов, именуемые семинаром. Когда два месяца назад Данариус вместе с личным телохранителем посещал Вирантиум, Фенрис не удержался от резкого высказывания в ответ на скабрезную шутку магистра Валенсиуса — и тут же был предложен последнему в качестве извинения. Одно хорошо, магистр Валенсиус не возжелал воспользоваться любезным предложением, и эльф отделался грубой и грязной отповедью.       Фенрис не сомневался, что случившееся обсуждают до сих пор. Но Данариус не держал зла на своего раба — он сам тогда выглядел достойно и солидно, особенно на фоне более мелких рыбешек, что не могли себе позволить одолжить столь дорогостоящую игрушку.       Вода действительно остывала слишком быстро. Фенрис с сожалением признал, что следует заняться делом, пока она еще теплая, да и время не терпело, поэтому он вскинул ногу на бортик и опустил руку вниз. Привычное и необходимое действие не должно было его волновать, однако же последние дни хозяин был очень занят, и... И воспоминания-ощущения тоже не хотели отпускать. В подсознании мелькало что-то забытое, но как Фенрис ни старался, не мог вытащить на поверхность ничего, кроме этих смутных отголосков. Зато даже собственные пальцы вызывали неясное томление и — одновременно — глухую ярость и печаль.       Сплетение чувств было слишком сложным, непонятным и как будто чужим, и эльф почти с облегчением подумал о том, что с Данариусом все эти чувства проходят. Хозяин приказывает — раб отдается, и нет в этом никакого подтекста. Все просто и неприглядно, зато честно.       Он не слишком усердствовал, занимаясь подготовкой — не был даже уверен, что Данариус вернется не под утро, а уж тем более чего-то захочет. Но все-таки...       Фенрис поднялся из воды и дернул заглушку стока, а после ополоснулся из таза, в котором Левзея как раз для этой цели оставила немного воды. Вода была уже почти холодной, но...       Лириумные линии опять начинали ныть. И Фенрис, вместо того, чтобы мучиться, поливаясь едва теплой водой, чувствовал облегчение. Которое сразу прошло, как только вода в тазу закончилась.       Эльф сжал зубы, поспешно отираясь полотенцем. Одеваться он не стал, набросил халат — так было легче переживать эту боль, и прихватив бумаги, отправился в спальню Данариуса. Тайный ход был узким, и босые ноги мгновенно заледенели от холодного камня ступеней, зато эльф еще не дойдя до выхода смог услышать, что спальня обитаема. Данариус чем-то шуршал, а потом громко хлопнул дверью:       — Его здесь нет, — процедил он, обращаясь к кому-то. — Если не будет в ближайшее время, урежу довольствие.       Ответа Фенрис не услышал, но чуть помедлил, прежде чем распахнуть дверь. Встречаться со стражниками не хотелось.       Дверь открывалась с шумом, и он не мог появиться неожиданно, поэтому, едва шагнув на мягкий ворсистый ковер, произнес, опуская глаза:       — Мое почтение, господин магистр.       — Почему ты... — Данариус начал было резко и жестко, но вдруг голос его стал мягче. — А, не мог вылезти из воды? Ждал меня? Это похвально. Иди сюда.       Фенрис сделал шаг вперед, захлопывая за собой дверь. Прохладное дуновение сквозняка тотчас пропало, и лириумные метки полыхнули горячей. Фенрис повел плечами, легкая ткань халата на которых начала ощущаться как тяжелая броня, и не смог сдержать почти жалобного взгляда, чтобы хозяин увидел и понял...       Но тот не смотрел. Он опустился в кресло и, не глядя, приказал:       — Разденься.       Взгляд его был сосредоточен на бумаге, которую он держал в руке, и Фенрис, поспешно сбросив халат — отчего сразу стало много легче, протянул ему заготовленный свиток:       — Хозяин, ваше поручение исполнено. Здесь полный список багажа и необходимого провианта для выезда.       Данариус отвлекся от своей бумаги и опустил руку, поворачивая голову. Взгляд этот Фенрису не понравился. Хозяин глядел жестко, почти зло... Но раб не мог понять, чем успел прогневить своего господина. Вряд ли тот разозлился бы настолько из-за задержки в несколько минут. Скорее уж, кто-то его разозлил до этого, а расплачиваться придется ему, Фенрису...       Губы Данариуса сжались, на лбу собрались морщины. Он недовольно и небрежно одновременно махнул рукой и бросил:       — Мы никуда не едем, — слова прозвучали сухо. — Отмени все приготовления.       Выдержки Фенриса хватило только на то, чтобы коротко кивнуть. На деле же он с трудом справлялся уже не с удивлением — с изумлением.       Чтобы хозяин отказался от возможности продемонстрировать всем свою любимую игрушку? Чтобы отменил приятный отдых на пляжах с охлажденными винами и печеными креветками? Чтобы легко отмахнулся от затраченных на предстоящий выезд средств?!       — Как прикажете, — эльф постарался, чтобы голос звучал ровно, и неуверенно добавил. — Очевидно, вас заставили изменить планы какие-то чрезвычайные обстоятельства. Будут какие-то особые приказания?       Вопрос прозвучал уже совсем иначе — тревожно, а вовсе не убийственно вежливо.       — Да, — коротко отозвался Данариус. — Лично для тебя. Я запрещаю тебе, раб, покидать стены этого дома до моего особого распоряжения, полученного исключительно из моих уст. Я запрещаю тебе вскрывать мои письма и встречать возможных гостей.       — Да, хозяин, — машинально поклонился эльф, но ему достало сил удержаться от вопросов.       Данариус вдруг глубоко вздохнул и легким движением руки запечатал дверь. Фенрис даже не успел заметить просвистевшего мимо заклинания, но привычно напрягся, готовясь к неизбежному. Однако Данариус, кажется, этого даже не заметил.       Он распрямился и вырвал у эльфа свиток из рук, небрежно смяв несколько часов работы и отбросив в сторону. Фенрис заметил, что на руке хозяина надет перстень — символ его рода, восходящего к первым сомниари. Эльф уже знал, что в этом роскошном и кричаще богатом перстне нет магической силы, и отчасти поэтому, отчасти вопреки этому Данариус надевал перстень только в исключительных случаях.       Внезапно плечи магистра расслабились, и он откинулся на спинку кресла, смягчая непреклонное и суровое выражение лица:       — Ты, наверное, ломаешь голову, раб, в чем успел провиниться передо мной? — утвердительно проговорил Данариус. — Ни в чем. Но из Вольной Марки в Минратос прибыли... скверные вести. В Вольной Марке восстание.       Фенрис почтительно слушал, хотя в голове крутились совершенно другие мысли. Например, о том, что когда хозяин растерян, он больше похож на человека, а не на магистра. А еще о том, что не очень понятно, как восстание в Вольной Марке затрагивает Тевинтер, а уж тем более — одного из уважаемых членов Магистериума. А еще о том, что лириумные линии ноют все сильнее, и нет от этого спасения...       — Иди сюда, Волчонок, — поманил его Данариус небрежным жестом. — Помоги мне расслабиться.       Фенрис послушно шагнул по ворсистому толстому ковру, иррационально ощутив, как тот может саднить на горящих лопатках. Невольно взглянул на низкий столик орлесианского стекла с гранеными шестигранными шляпками винтов, о которые так легко рассечь кожу... Почти с ненавистью уставился на кресло, на котором приходилось проявлять чудеса гибкости...       — Шевелись! — вдруг резко приказал Данариус. — На колени!       Фенрис поспешно послушался — но не оттого, что приказ прозвучал грозно, а оттого, что испытал облегчение: на ковре перед креслом колени почти не затекали.       Он привычно устроился максимально удобно, на тот случай, если оставаться в таком положении придется достаточно долго, и взялся за застежки одежд своего господина. Как раз сейчас тошнота почти не накатывала: действовать приходилось быстро, чтобы не досаждать и без того раздраженному магу, а спешка не позволяла погружаться в рефлексию и собственные ощущения.       Однако кое-что он все-таки невольно отметил. Хотя бы то, что Данариус явно серьезно подошел к выбору одежд для сегодняшнего дня. Кроме расшитого мелкими самоцветами камзола, цена которого наверняка позволяла купить пару эльфийских душ, магистр надел еще пояс из драконьей кожи, к которому были подцеплены ножны с кинжалом — хотя отродясь никакого оружия, кроме верного посоха, не носил. Пояс был гербовым — на нем красовалась пряжка с символом рода, и такие же гербы тиснением проходили по дорогой коже. Оставалось только гадать, куда это Данариус вырядился, как на торжественное заседание коллегии Магистериума. Насколько Фенрису было известно — а он, как личный телохранитель и секретарь, был осведомлен о планах хозяина — никаких коллегий в ближайшие месяцы не собиралось. Да что там! Жаркие летние месяцы большинство магистров и членов их семей предпочитали проводить в приморских городах, которые кормились как раз за счет лучшего отдыха для гостей; а вовсе не в душном Минратосе, где из-за обилия высоких зданий на улицах не гулял ветер, а морское побережье больше служило военной базой для кораблей, отплывающих в сторону Сегерона.       Фенрис даже не успел примериться толком, как на затылок легла тяжелая рука, неумолимо заставляющая склонить голову. Эльф помедлил буквально долю секунды — было в этом что-то неприятное. Данариус обычно расслабленно ждал, пока ему воздадут должные почести, не сомневаясь в том, что все будет исполнено в лучшем виде, а заставлять не любил. Скорее, предпочитал с усмешкой наблюдать. Сегодня было не так.       Второй рукой магистр нетерпеливо закончил расстегиваться и почти грубо притянул голову любовника к своему паху. Фенрис старался не реагировать на принуждение, отвлечься от собственных ощущений, но когда на губы надавила головка, все-таки прикрыл глаза. Знал, что хозяину может не понравиться, но не смог удержаться. Сейчас он бы был, пожалуй, даже рад «ясности разума»...       Рука хозяина надавила сильнее, и Фенрис покорно уступил — подставил рот, стараясь получше подстроиться под движения Данариуса. Тот шумно выдохнул, но не расслабился, а, пожалуй, что даже больше напрягся, болезненно и сильно перехватывая за волосы.       От этого движения растрепанные после купания и еще влажноватые волосы эльфа разметались, частично закрывая обзор и прилипая к губам. Фенрис не имел возможности их убрать, пока хозяин управлял им, и прилежно принялся за дело, стараясь не обращать внимания и не раздражаться. Эльф прикладывал все свои умения, но буквально нутром чувствовал, что этого недостаточно — хозяин желает больше. Горло рефлекторно сжималось от медленно скользящей в нем плоти, эльф плотнее обхватил член, чтобы язык непрерывно давил на выступающую внизу естества вену, и лишь временами позволял себе перехватить воздуха — и в эти моменты переключался на чувствительное навершие плоти, дразнясь и играя.       Хозяин, наконец, чуть ослабил хватку. Это могло бы стать облегчением, но не стало. Неприятно было вовсе не оттого, что ему приходилось брать в рот у ненавистного рабовладельца-магистра. Ощущения все-таки захлестнули. Фенрис не помнил, где это происходило и когда, но тело помнило.       Ритм постепенно возрастал, и вскоре эльф уже перестал так напрягаться. Теперь уже было довольно того, чтобы улавливать движение Данариуса и наилучшим образом соответствовать ему. По загривку и спине пробежали мурашки: так уже было когда-то, но — уверенность крепла с каждой секундой — не с хозяином. С кем-то другим.       Данариус шумно выдохнул и теперь уже не только управлял, но и подавался навстречу, заставляя судорожно вздыхать и втягивать воздух носом, и Фенрис отчаянно прикладывал все усилия, чтобы это побыстрее закончилось. На глазах отчего-то вскипали слезы — то ли от жесткого ритма, то ли от злости и беспомощности. Наконец Данариус ворвался глубже и крепко, до боли стиснул волосы в пальцах. Эльф невольно захрипел, но сглотнул — с огромным трудом. Однако как ни старался — часть семени все-таки попала в рот, стекая из уголка губ.       Он ожидал, что хозяин его оттолкнет, раз уж брал так грубо, но тот, длинно выдохнув, довольно аккуратно отпустил и сел, наклонившись и касаясь пальцами щеки. Лицо его приняло какое-то нечитаемое выражение, и Фенрис вскинул вопросительный взгляд.       — Я понимаю... — медленно произнес магистр. — Ты и в самом деле очень искусен. Я понимаю.       Фенрис уже окончательно перестал что-либо понимать, но шевельнул непослушными еще губами и прошептал:       — Благодарю вас, господин магистр.       Голос тоже пока не повиновался ему. Данариус явно слегка успокоился и привычно-насмешливо улыбнулся, собирая пальцем стекающую вязкую влагу и заставляя слизывать. Фенрис с трудом удержался, чтобы не передернуться — и в этом тоже было что-то... знакомое. И мерзкое.       — Позволите мне уйти? — все еще хрипловато произнес Фенрис, не решаясь подняться, хотя колени все-таки ныли. Как и лириумные метки.       — Нет, — отрезал магистр. — Ты будешь спать со мной. Ты слишком дорого мне обошелся, раб.                            Суматоха в доселе спокойном поместье поднялась как-то мгновенно.       Точнее, едва ли прочие рабы вообще что-то заметили — для них ничего не поменялось, но Фенрис не был обычным рабом. Он видел и слышал слишком многое.       О том, что в голубятню прилетел ворон — посланник из Магистериума, эльф узнал сразу. Это входило в его обычные обязанности — принимать почту, однако сейчас, по особому приказу, он не вскрыл туго скатанный запечатанный свиток, а отыскал хозяина в библиотеке и передал послание ему.       Данариус сразу сломал печать и, пробежав лист глазами, бросил его в камин и резко объявил, что вынужден отправиться в Магистериум.       И в этом не было ничего особо необычного, за исключением разве что того, что время было довольно позднее, но Данариус так явно не считал. Он потребовал немедленно предоставить парадные одежды и сопровождение до Башни Совета, и Фенрис уже собирался было испросить дозволения отойти, чтобы тщательно собраться, когда хозяин вдруг скрипуче повторил приказ — не выходить из дома, не читать писем, не принимать гостей.       Личный телохранитель опешил. Происходило, похоже, что-то важное и серьезное, защита как раз была нужна как никогда, однако Данариус ограничился отрядом из восьми стражников и тем, что взял с собой двойной запас полезных зелий и эликсиров.       Возражать Фенрис не посмел. Чувство долга взывало к необходимости убедить хозяина не идти одному, но ненависть к нему же не позволила это высказать. В конце концов, как ожесточенно рассудил эльф, Данариус — не бедная сиротка, а умелый маг, и он вполне в состоянии оценить опасность и противостоять ей.       Возможно, эльф бы встревожился, что потерял расположение хозяина, но сейчас у него даже мысли об этом не возникло — все последние недели, что прошли со времени прихода того злосчастного письма от мессира Хоука, Данариус все внимательнее и серьезнее контролировал своего лучшего раба, а последние сутки и вовсе показались Фенрису пыткой.       Данариус не отпускал его от себя ни на шаг. Эльфу временами казалось, что тот прикажет заковать его в кандалы или привяжет к кровати «нежными ленточками» — отвратительным заклинанием, действие которого Фенрис ощутил в своей осознанной жизни всего лишь раз, но повторять уж точно не хотел.       — Я вернусь после полуночи, — резко бросил магистр, появившись в спальне, где Фенрис себе уже места не находил. — А ты — не смей покидать этой комнаты. Еды тебе принесут.       — Как прикажете, — машинально склонился эльф и неуверенно добавил. — Мне следует к вашему приходу... быть готовым?       Данариус замер и удивленно приподнял бровь, точно до этого не подозревал, что личного телохранителя можно использовать не только для охраны.       — Да, — вдруг бросил он, и губы его изогнулись в самодовольной усмешке. — Когда я приду, мне наверняка захочется, чтобы ты хорошенько поработал, раз уж я не могу взять тебя с собой.       На языке эльфа вертелось не меньше десятка вопросов, но он смолчал: не лучшая идея — выспрашивать, когда хозяин торопится, волнуется и злится.       Данариус хлопнул полой плаща и ушел, а Фенрис медленно опустился на кровать. Какое-то время в доме еще раздавались возгласы и хлопали двери, но вскоре под окнами раздалось конское ржание, потом стук копыт, а потом громкие звуки исчезли.       Фенрис пошевелился и выдохнул. Никогда на его памяти в доме не происходило так много тревожных событий одновременно, и деланное равнодушие уступило тревоге и раздражению. В конце концов, хотелось уже узнать, что именно происходит, а главное — чего ждать. Эльфу было прекрасно известно, чем обычно заканчиваются неприятности у магистра — ритуальным кровопролитием, а потом дуэлью или встречей с кем-нибудь, которая обычно тоже без крови не обходилась. Но в предыдущие разы он всегда брал личного телохранителя с собой.       Фенрис поколебался, но решительно поднялся с кровати. Приказ не покидать комнату Данариус отдал лично, с глазу на глаз, так что можно было надеяться, что прочие обитатели дома не в курсе. А выяснить хоть что-то хотелось.       До библиотеки идти было совсем недалеко — хозяин любовно обустраивал свои покои, чтобы все нужное было поблизости, под рукой. В том числе и библиотека, и комната личного раба, до которой только коридором приходилось идти в обход, а тайный путь, проходивший через недра дома, был совсем коротким.       В библиотеке было тихо. Доступ сюда был предоставлен немногим, и эльф в кои веки возблагодарил Создателя за скупость и недоверчивость магистра.       Данариус бросил письмо в камин, но по летнему времени огонь там был разведен исключительно для уюта, а потому пламя едва теплилось и неохотно лизало толстые обугленные поленья. Свиток, который сам собой скрутился в трубку, лежал чуть сбоку, и огонь не успел полностью уничтожить толстую, плохо поддающуюся пламени бумагу. Фенрис склонился над очагом и, зажмурившись, подхватил лист. По пальцам полоснуло нестерпимо горячим, но лириумные линии и без того жгли и горели, и Фенрис даже успел подумать о том, что хуже не будет. Ожог от огня пройдет, а эта боль — уже никогда.       Бумага во многих местах почернела и обуглилась, части письма недоставало, но кое-что прочесть удалось — в основном, конец. Письмо за подписью архонта требовало немедленного присутствия на тайном совете, и темой было обозначено восстание магов Киркволла. Очевидно, более подробно о политике говорилось в начале, но начала как раз не сохранилось — огонь уничтожил.       Фенрис старательно вчитался в строки еще раз и отбросил останки свитка обратно в камин — на этот раз точно в самую сердцевину теплившегося пламени. И уставился в огонь, размышляя.       Мессир Хоук, которого хозяин, очевидно, и опасался, жил в Киркволле. И был там, похоже, не последним человеком, судя по конверту и печати на нем. В Киркволле состоялось некое восстание магов — что это значило, Фенрис не понимал, хотя и знал, что нигде более в Тедасе маги не живут так привольно, как в Тевинтере. Возможно, этот самый Хоук и был предводителем восстания, а Данариус как-то с этим связан. Но чего тогда он боится?       Мести со стороны Магистериума? Глупость. Магистры поддерживают любые дрязги в прочих землях Тедаса, лелея воспоминания о былом величии.       Мести со стороны Киркволла или этого самого Хоука? Но Киркволл — крошечное, по сути, государство, которое прочие города Вольной Марки могут и не поддержать. Магистру Совета Тевинтера нет необходимости бояться каких-то марчан. Скорее уж, в этом случае стоило бы опасаться наемных убийц, а для этого личный телохранитель должен быть под рукой.       Или дело вообще в чем-то другом, о чем Фенрис попросту не знал. Следовало отыскать того, кто мог рассказать больше, но у эльфа было мало возможностей.       Задумавшись, он едва не пропустил легкий перезвон, раздавшийся где-то поблизости. Только и успел подхватить с каминной полки какую-то книгу и сделать вид, что зачитался.       — Так-так, — раздался голос Вилдиона, — кто у нас тут? Фенрис...       Эльф вскинулся и уставился на камердинера недобро:       — Господин магистр не запрещал мне посещать библиотеку, — произнес он раздраженно.       — Господин магистр не разрешал тебе покидать его покоев, — спокойно возразил старик. — Уж я-то точно знаю, где должна быть хозяйская собственность. Послушай старика, не нарывайся на неприятности, Фенрис. Господин Данариус жестоко наказывает непослушных рабов.       — Мне это известно, — презрительно бросил эльф. — Возможно, даже лучше, чем тебе, Вилдион.       Старик вздохнул:       — Послушай, мальчик, я не желаю тебе зла. Тебе, видно, было скучно одному? Возьми с собой книги и возвращайся в покои хозяина. И веди себя примерно, чтобы мне не пришлось докладывать о твоем неповиновении.       — А если я не пойду? — эльф сощурился.       — То мне придется позвать стражу, чтобы тебя отвели силой, — вздохнул Вилдион. — И я-то, Фенрис, промолчу, а вот стражники молчать не будут. Сам знаешь, они соревнуются за благосклонность господина. Ступай, Фенрис, прошу. А я позабочусь, чтобы у тебя был вкусный ужин и горячая вода.       Эльф поколебался, но ласковый тон и беспокойство старика заставили его кивнуть. Он подхватил несколько книг с ближайшей полки и отправился обратно. Все равно он уже сделал, что хотел, а больше в библиотеке делать было нечего.       В комнате было пусто и тихо, и эльф погасил свечи, вглядываясь в окно на темный по почти ночному времени город. Он понимал, конечно, что в этом случае его легенда о том, что он отправился в библиотеку исключительно за книгами, трещит по швам, но вряд ли Вилдион станет об этом рассказывать.       Из окна Данариуса было видно почти весь город и высокую Башню Совета в том числе. Обычно ночью на Башне горел только одинокий огонек на самом верху, а сейчас множество окон светились. Пару раз под стеной поместья проскакали кони, запряженные в кареты — видимо, на совет спешили. Для чего нужна такая спешка? Неужели это нельзя было решить утром?       Город погружался в сон, лавочники и мастеровые давно уже спали, чтобы подняться ни свет ни заря, а меж тем где-то там, наверху Башни Совета, возможно, сейчас решалось, кому жить и кому умереть. И Фенрис устало подумал, что ему уже все равно. Он старался быть хорошим и верным рабом, но... Что толку? Хозяин мог быть груб и жесток, несмотря на все усилия и верную службу. Хозяин требовал беспрекословного повиновения, ничего при этом не объясняя. И, наконец, он был тем, из-за кого Фенрис сейчас стоял, обхватив себя за плечи, пытаясь побороть озноб и боль.       Дверь покоев распахнулась, и на пороге появилась Левзея с подносом. Она придержала дверь плечом, а потом с грохотом опустила поднос на тот самый столик орлесианского стекла. Эльф только поморщился — обычно за этим столом не ели. На этом столе Данариус разбирал совсем личную почту, которую приносил ему верный раб, а потом на нем же его иногда и укладывал.       Благодарить Левзею он счел излишним. В конце концов, она всего лишь выполняла приказ. И понимала это — никогда ему лишнего слова не сказала.       И все-таки... Левзея поставила поднос, но никуда не уходила — так и стояла, оглядывая его как будто брезгливо.       — Что еще? — разомкнул губы Фенрис.       Он знал, что многие молодые служанки охотно бы заняли его место в хозяйских покоях, рассчитывая на особое положение, но Левзея не походила на ту, кто не понимает, что эта «милость» весьма сомнительна.       Лириумные узоры вызывали отвращение и страх у многих... Ну так и зачем тогда стоять и разглядывать? Проще развернуться и уйти, как она и делала всегда.       — Думаю, стоишь ли ты того, — вдруг произнесла эльфийка.       — Я дорого стою, — хмыкнул Фенрис. — Не будь ты рабыней, я бы спросил, не желаешь ли перекупить.       — И без меня найдутся желающие, — скупо усмехнулась женщина. — В тебя было вложено много сил и средств, но при этом ты плохо поддаешься любому влиянию.       — Ты полагаешь, Данариус ошибся, когда выбирал себе заготовку для ритуала? — приподнял бровь Фенрис.       Отчего-то слышать это было обидно.       — Я полагаю, что это и ценность, и головная боль, — как будто невпопад ответила Левзея, а потом вздохнула. — Ладно, если кто-то и стоит того, так это ты, Лето.       — Лето? — переспросил эльф.       Что-то было в этом коротеньком слове...       — Лето, это твое настоящее имя, — коротко бросила женщина. — Фенрис — это кличка, которую тебе дал Данариус. Но она не хуже имени будет. И потом, все равно, как тебя зовут. Главное — что ты есть. Меня тоже родители не цветком нарекли.       — Цветок? — Фенрис настороженно смотрел на собеседницу, не понимая, к чему она клонит. — По-моему, луговая колючка.       — Ну, колючий цветок, — беззлобно фыркнула эльфийка. — Не протянешь руку — не уколет. Я пришла сюда не для того, чтобы принести тебе еды. Встречи с тобой попросил один человек. И я могу устроить вам встречу.       В голове у эльфа тотчас пронеслись жесткие слова Данариуса о запрете покидать комнату и принимать гостей. Ранее он всегда безукоризненно исполнял приказы, даже неприятные. Старался стать хозяину не только игрушкой, но и верным соратником, любовником и спутником.       — Это рискованно, — по-своему расценила его молчание женщина. — И ты волен не согласиться. И даже сдать меня господину. Я сама пошла на риск, когда заговорила с тобой.       Мысли Фенриса тотчас приняли иное направление. Ему впервые за всю жизнь, которую он помнил, предлагали выбор. И как раз именно тогда, когда он всерьез засомневался в верном служении.       — Кто этот человек? — настороженно спросил эльф. — Я знаю... должен его знать?       — Вероятно, да, — протянула Левзея. — Но, скорее всего, ты его не помнишь. Ты ведь ничего не помнишь, верно?       — Он общался с Данариусом? — попытался хоть что-то понять Фенрис. — Приходил в этот дом как друг? Откуда я должен знать его?       — Он никогда не был в этом доме, — твердо ответила эльфийка. — И он не друг Данариусу.       Тут Фенриса осенило:       — Его зовут Хоук?       — Нет, — чуть удивленно ответила Левзея. — Но если то, что я о нем знаю и слышала, правда, то он знает Хоука.       — А кто такой Хоук? — окончательно растерялся Фенрис.       — Наместник Киркволла, — Левзея потерла висок. — Как же сложно тебе все это объяснить...       — Наместник... — пробормотал Фенрис, отчаянно пытаясь нашарить в памяти хоть что-то. Ничего не вспоминалось. — А кто тогда этот, который пришел ко мне?       — Он маг, — усмехнулась эльфийка. — Приехал из Вольной Марки.       — Еще один маг... — эльф совсем перестал что-либо понимать. — А зачем он ищет со мной встречи? Как его зовут?       — Его зовут Андерс, мне он назвался так, — пояснила Левзея. — А о чем он хочет с тобой говорить — одному Создателю известно. Но он был среди тех, кто вернул тебя хозяину.       — Вернул?.. — голос Фенриса дрогнул.       Он не помнил ничего подобного; он был уверен, что всегда принадлежал Данариусу. Так говорили все, даже Вилдион, который вспоминал, каким славным малышом был Фенрис когда-то. Но, выходит, он уже покидал этот дом? Его продавали? Вспомнилось письмо мессира Хоука. Тот говорил о сделке, заключенной больше года назад. И Фенрис машинально прикинул, что как раз примерно тогда и был проведен ритуал со вживлением лириума под кожу... Так говорил хозяин. И именно в этом что-то было не так.       — Я поговорю с ним, — решительно произнес Фенрис, расправляя плечи.       Сомнения и неясные образы из забытого прошлого слишком бередили разум и душу, чтобы отказаться от возможности что-то узнать.       Левзея кивнула, сразу переходя к делу — она вообще не была любительницей долгих разговоров.       — Я принесу тебе воды, как обычно, — сообщила она. — И наберу ванну. И проведу тебя через твою комнату к одному из черных ходов, где он тебя ждет. Сообщу Вилдиону, что ты принимаешь ванну. У тебя будет около сорока минут, а потом ты будешь должен вернуться. Ты же понимаешь, что произойдет, если ты не вернешься?       Фенрис мотнул головой. Мысль сбежать ему вовсе не приходила в голову. Бежать — куда? Его легко настигнут и поймают. В Тевинтере целые отряды стражников занимались поимкой бежавших рабов — особенно тех, кого доставляли сюда контрабандой из отдаленных уголков Тедаса. А кроме того... Если он не вернется, Левзею ждет страшная кара. Какая — даже измыслить сложно.       Фенрис почувствовал, что по телу бегут мурашки — уже не только от болезненного озноба. Левзея ведь понимала, на что идет — и все равно упрямо шла, хотя как раз ее Данариус отличал. Но она ставила что-то другое — выше расположения хозяина.       — Я готов, — коротко отозвался Фенрис. — Не беспокойся. Я всегда закрываю дверь, чтобы никто не видел, как я...       — Я знаю, — коротко ответила женщина. — На это я и рассчитываю.