Перерождение

      Все начало утрясаться только к вечеру, когда береговая линия осталась далеко позади за горизонтом. Когда небо окрасилось цветом разбавленных чернил, а на корме и на носу зажглись уютные огни.       «Принцесса морей» шла неплохим ходом, море было спокойным, а впереди было несколько недель пути. Правда, капитан предупреждал, что придется сделать остановку на северном побережье Антивы — где-нибудь в водах Зачарованного моря.* Это необходимо, на борту корабля просто не хватит припасов, чтобы пройти через пол-Тедаса.       Пассажиров разместили в каютах — небольших, но довольно удобных и чистых. Левзея, разумеется, предпочла поселиться с сыном, а Фенрис... Фенрис ни слова не сказал, когда Андерс попросил у старпома каюту на двоих. Хотя как раз здесь-то можно было и по отдельности поселиться... Места хватало.       Однако ужин подали в общую столовую, и сейчас все собрались именно там. Левзея, кое-как отмывшаяся от крови и запаха рыбьих потрохов, не отпускала руку сына, как будто боялась, что его снова отнимут. Варанья с подозрением ощупывала свой посох — среди команды нашелся кто-то, кто за несколько серебряных монет легко вскрыл запертый сундук. Среди матросов и не таких умельцев хватало. Дориан разжился где-то карманным зеркальцем и успел не только отмыться, но и уложить волосы и усы. Одному Создателю ведомо, каких усилий это от него потребовало в походных условиях без помощи рабов.       Ужин прошел за редкими разговорами — все слишком проголодались, чтобы болтать. Но после еды, когда Октавий уже начал клевать носом, а по приказу капитана седой кок принес несколько бутылок бренди, за столом немедленно воцарилось оживление.       Левзея поднялась и потянула сына за собой. Фенрис разобрал только негромкие ласковые уговоры: «... и ляжешь спать, а утром я тебя разбужу...». Кок ушел, а Дориан первым потянулся к бутылке и вскрыл ее так же легко и непринужденно, как дома. Вместе с бренди подали еще и низкие бокалы — сразу видно, что корабль нанимал магистр. Дориан наполнил бокал Вараньи, отсутствующей Левзеи и свой, а потом ткнул Фенриса в бок и протянул бутылку. Фенрис мог бы пить и из горлышка, но с сомнением глянул на сестру и со вздохом налил и себе, и Андерсу.       — Ну что, кто начнет? — оживленно спросил Дориан. — Чур, не я. Мне, чтобы рассказывать, надо хотя бы немного напиться.       — Могу я... — неуверенно предложила Варанья. — Левзея уже знает, я ей рассказывала, когда мы переносили вещи мальчика в их комнату. После вашего ухода и нескольких часов не прошло, когда ко мне пришел магистр Валенсиус. Он долго ждал вас, мессир Андерс, в порту, а когда не дождался, решил, что вы его обманули. Мне не составило труда его убедить, что никакого письма я не получала. Он обозвал вас всякими разными словами и потребовал... Попробовал меня запугать. Сказал, что магистр Данариус убит, и что его убийцы будут охотиться и за ним, и за мной. Я сделала вид, что испугалась, это тоже было нетрудно... Мне действительно было страшно, что я не справлюсь... — она рвано вздохнула. — Он предложил мне увезти меня из Каринуса. Я... Я не могла не согласиться, потому что это было бы странно. Ведь я якобы поверила его словам, а до этого говорила, что у меня нет ни денег, ни друзей. Тогда он говорил, что хочет защитить работу всей его жизни, но когда мы оказались на корабле...       Она опять судорожно перевела дыхание, и Андерс посоветовал:       — Выпей. Будет легче.       — Да-да... — Варанья отхлебнула даже слишком, по мнению Фенриса, много — и немедленно закашлялась. А когда сумела открыть зажмуренные глаза, сдавленно протянула: — Как вы это пьете?       — А ты никогда не пила такого? — недоверчиво осведомился Фенрис.       — Я вообще... почти не пила, — Варанья с трудом приходила в себя. — Ведь у меня почти не было наличных денег. Иначе бы я попыталась накопить и сбежать. Магистр Данариус, наверное, это понимал, поэтому просто оплачивал мои счета. И он не потерпел бы, если бы там были счета из винокурни. Иногда я покупала себе вина — на Первый День или на День Всех Душ... И всё.       — Пей понемножку, — объяснил ей Андерс. — Тогда почувствуешь вкус, а не только обожжешься. И расслабишься.       — Это не вино, — мрачно добавил Фенрис. — Вина можно и полведра выпить, а бренди — максимум бутылку.       — Полбутылки, — встрял Дориан. — Чтобы выпить бутылку антиванского бренди — а в ней больше двух пинт, надо иметь больше опыта.       Варанья покорно кивнула, крайне осторожно отпила чуть-чуть и даже слегка улыбнулась:       — Действительно. Спасибо, мессир Андерс. Так вот, когда я только поднялась на корабль, меня сразу схватили и заперли. Я пыталась бороться, но магистр Валенсиус обездвижил меня и забрал посох. А потом сказал, что я ему нужна и предложил... постель. Я отказалась. Наотрез! Думала, что он... не станет меня слушать и сделает, как хочет, ведь у меня даже посоха не было, но он не стал. Сначала пытался уговаривать, даже что-то обещал, но я все равно не хотела, и тогда он рассердился. Сказал, что ты сбежал, и что он тебя найдет. И ушел. Мне было так страшно! Потом он еще приходил. То уговаривал, то грозил, а через несколько дней сказал, что напал на твой след, Ле... Фенрис. Сказал, что поймает тебя, и если я опять откажусь, то он сделает это с тобой на моих глазах.       Фенрис поморщился:       — Вряд ли. Данариус ему меня предлагал — и Валенсиус отказался. А сам я ему был не нужен, он же занимался исследованием наследственности, а от меня в этом было бы мало проку.       — А что это за исследование? — вдруг заинтересовался Дориан. — Тоже магия крови?       — Он применял магию крови, — кивнула Варанья. — Но я не знаю, помогало ли это в его исследованиях. У него на корабле была куча бумаг! Один раз он приводил меня к себе, даже пытался угостить вином, но я понимала, к чему все это, поэтому пить не стала. Но у него на столе было множество книг и еще больше исписанной бумаги.       Фенрис повернулся к Андерсу:       — Ты же проглядывал бумаги. Что там было?       Андерс пожал плечами:       — Я не вникал глубоко, у меня бы просто времени на это не хватило. Но если я все правильно понял, то Валенсиус заметил, что в крови эльфов магия устойчивей. Потенциал больше, и шанс передать дар выше.       — Среди магистров эльфов нет, — сухо бросил Фенрис. — Ни один магистр не позволил бы себе вступить в такой брак, они все кичатся чистотой крови от сомниари.       — Это точно, — хмыкнул Дориан. — Мне тоже есть что сказать на эту тему, но сначала я бы предпочел дослушать.       Андерс тоже отпил и вздохнул:       — В общем, Валенсиус начал экспериментировать. Проверял, какие рождаются дети. Пробовал разные сочетания: мужчин, женщин, магов, не-магов, сверял потенциал, даже пытался проверять обучаемость заклинаниям.       — Я что-то такое и думала, — кивнула Варанья. — И все это ужасно дорого стоило. Ведь это очень долго — изучать такие вещи. И все это время подопытных нужно охранять и кормить.       — Не только это, — добавил Фенрис. — С ними нельзя обращаться слишком плохо, иначе ни о какой обучаемости речи не пойдет. А если он проводил кровавые ритуалы, то приходилось еще и платить за дополнительных рабов — в качестве... удобрения.       — А чем тут могут помощь кровавые ритуалы? — полюбопытствовал Дориан.       — Чем-то могут, похоже, — заметил Андерс. — По крайней мере, я видел отметки о том, что Валенсиус пытался «добавлять жизни» в женщин перед зачатием. Но «добавить жизнь» — это значит у кого-то ее отнять.       — Я бы предпочел эти бумаги сжечь, — бросил Фенрис. — Андерс?       — Сожжем, — кивнул тот. — Но сначала я бы предпочел их как следует изучить. Возможно, там есть что-то полезное, что не относится к магии крови. А может быть, там есть и что-то еще, что нам следует знать.       — Это что, например? — Фенрис почувствовал, как лириумные линии медленно, но верно начинают светиться, и рявкнул: — Ты уже одержим! Мало тебе Справедливости, хочешь еще и парочку демонов?!       — Ой, — Варанья неосознанно отодвинулась подальше на стуле. — Мессир Андерс...       Тут послышался звук шагов и голос Левзеи:       — Не бойся, Варанья. Мессир Андерс не совсем одержимый. Я видела его духа, Справедливость, и он неплохой. Честный, и много раз нам помогал.       — Даже не вздумай, — предупредил Фенрис сестру, бросив на нее хмурый взгляд. — У Андерса в этом плане... совершенно исключительная история, так что не смей якшаться с демонами, духами и прочими.       — Да я даже не думала... — растерянно ляпнула сестра. — И я, похоже, не очень интересна демонам, они как-то не слишком проявляли ко мне интерес. В отличие от магистров.       — Не одна дрянь, так другая, — поморщился Фенрис. — От магистров мы тебя избавили. А от демонов ты можешь защититься только сама.       — Не волнуйся, я... — Варанья поглядела неуверенно. — Я знаю, насколько они опасны. Ты, наверное, не помнишь, но ты сам мне помогал когда-то. Когда дар только проснулся, ты успокаивал меня, когда мне снились плохие сны.       Фенрис отвернулся. Не мог и не хотел смотреть на сестру. Он действительно не помнил этого, но... Но сейчас, возможно, сделал бы так же. Маги опасны, это точно, но еще важно то, что никто из них не выбирал своей судьбы. И эти дети, которые рождались под руководством Валенсиуса, были прокляты еще до рождения — только потому, что так захотел магистр.       — Я видел расходную книгу, — вдруг ляпнул Андерс, прерывая воцарившееся за столом молчание. — И там действительно колоссальные суммы! Я думал, меня будет трудно чем-то таким поразить, после того, как мы с Хоуком увидели расходную книгу «Цветущей розы», в которой какой-то орлесианец оставил 239 золотых*, но тут... Ого-го!       — И за все это платил Данариус, — философски отозвался Фенрис. — Неудивительно, что на его наследство осталось много желающих.       — Я думаю, все было не совсем так... — робко заметила Варанья. — Ко мне приезжали и магистрессы. Добровольно. И к ним приводили эльфов. Я думаю, эти дамы дорого платили, чтобы их ребенок был сильным магом.       — Интересно, почему только женщины? — задался вопросом Андерс. — Ведь у мужчин чаще всего больше денег.       Левзея раскованно расположилась за столом, отпила бренди и объяснила:       — Все просто, мессир Андерс. Например, магистр Лангэриус, которому Данариус меня одалживал, в кругу остальных магистров поддерживал репутацию отличного любовника. А в его спальне... Прости, Варанья... Так вот в спальне мне всего дважды удалось вдохнуть немного жизни в его унылую тряпочку. Даже магия крови бы не помогла. Но он вдовец, и если бы женился, то наверняка захотел бы ребенка. Хотя бы ради оправдания репутации. А может быть и наоборот. Если леди магистресса заранее знает о том, что в браке, в который она вступила, вероятность рождения сильного мага невысока, то ей, конечно, хотелось бы это изменить. А мужу можно не сообщать, особенно если всё сделать одним днем. А мужчине скрыть то, что ребенок не от жены, куда сложнее. Даже если жена не против, это же видно...       — Неплохо, — хмыкнул Дориан. — Интересно, много ли в круге магистров тех, кто действительно ведет род от сомниари, а не от шлюх из «Колдовского сияния».       Фенрис скривился, допил стакан с бренди и пихнул Андерса локтем:       — Твоя очередь наливать.       — А, ухаживания, — легкомысленно фыркнул Андерс, но к бутылке потянулся. — Сейчас налью, нечего так смотреть. Завтра изучу эти проклятые бумаги, и все аккуратно сожжем.       Варанья кивнула и заметила:       — Мне будет легче, когда я буду знать, что это никому не достанется. Наверное, даже хорошо, что магистры держали это исследование в секрете.       — В секрете? — Фенрис поднял бровь. — Те магистрессы точно знали, на что идут.       Однако сестра помотала головой:       — Уверена, ни один и слова лишнего не сказал. Это было их тайной — то, по какому принципу они выбирали. Иначе бы у них быстро все украли.       — Хоть что-то хорошее, — вздохнул Фенрис.       Помолчали. Бутылка с бренди прошла еще один круг по рукам, и Левзея вздохнула:       — Вы так и не рассказали, чем закончился бой. Я потеряла сознание, мессир Дориан, кажется, тоже... Вы отпустили магистра Хоука, — она не спрашивала, она утверждала. — И не мне судить, было ли это правильно... Он отступился от своих притязаний?       — Хоук — не магистр, — задумчиво ляпнул Андерс. Он явно что-то обдумывал.       — Я... — Левзея осеклась. — Даже не подумала. А ведь действительно. Но он уж так говорил...       — Именно, — буркнул Фенрис. — Это... Это я его отпустил. И я тоже не знаю, было ли это правильно.       — О? — Дориан со своим стаканом аж подался вперед. — Вы отпустили его в память о любви?       — Вас бы с Варриком познакомить, — хмуро посмотрел на мага Фенрис. — Он тоже любитель дешевых романов. Но... Отчасти да. Но не только поэтому. Он сломан, и я могу это понять. Но мне показалось, что это еще можно починить. Он сильный, и если захочет, то справится.       — Наверное, с ним должно было произойти что-то по-настоящему страшное, — поделилась мыслями Левзея. — Если вы так защищаете его после всего того, что он вам сделал.       Андерс очнулся от задумчивости и объяснил:       — Хоук... Он доставил нам много проблем, но когда-то он так же брался за наши проблемы и решал их. Это трудно забыть. Когда я жил в Клоаке — я тебе рассказывал, помнишь? — был уверен: если беда, найди Гаррета. И все решится. Мы все это знали.       — Он уедет из Тевинтера, — более приземленно добавил Фенрис. — У него нет выхода, он связан обязанностями наместника Киркволла. А если повезет, то Варрик сможет вправить ему мозги. По крайней мере, сегодня Хоук столкнулся с тем, что не все можно получить властью, силой и деньгами.       — И он больше не будет тебе угрожать? — напряженно спросила Варанья.       — Как знать, — Фенрис пожал плечами. — Но если ты боишься мести с его стороны, то зря. Он никогда не разменивается на мелочи, а тебя он не внес в список равных соперников.       — Я за тебя боюсь! — отчаянно воскликнула Варанья. — Я-то ему не нужна, это даже я понимаю. Он сам это сказал.       Было трудно, но Фенрис все-таки посмотрел ей в глаза. Безумие какое-то: он беспокоится о сестре, а та — о нем. И тут что-то в душе царапнуло. Эти слова — едва ли не первые, когда Фенрис только начинал понимать, что это значит — иметь семью. А если у Хоука был брат, и сестра, и мать... Что это значит — потерять их всех?       Думать об этом было неприятно, и Фенрис, передернув плечами, отрешился от этих мыслей. Еще не хватало пожалеть того, кто шантажировал жизнями друзей, чтобы заполучить строптивого любовника в постельное рабство.       — Если так случится, что Хоук придет еще раз, то он уже явно придет не угрожать, — заметил Андерс. — Он уже сражался — и проиграл. Так что ты можешь не беспокоиться, Варанья.       — Он сражался напрямую, — вдруг возразил Дориан. — Ничто ему не мешает задумать какую-нибудь каверзу.       — Нет, — Фенрис даже слегка улыбнулся. — Это не про Хоука. Гаррет... Он не мастер закулисных игр. Он прямо говорит, что думает, а потом нападает, если ответ не понравился. Так что... А кстати, — он вдруг вспомнил, что Дориан так и не ответил на вопрос, заданный еще на пристани. — Ты так и не сказал, как тебя вообще сюда занесло.       — А, — Дориан покосился на бокал и, вероятно, счел, что выпил достаточно для рассказа. — Это совершенно прелестная история! По крайней мере, я бы так считал, если бы не был в ней замешан.       — Рассказывай, — посмеиваясь, фыркнул Андерс. — Все внимание — тебе.       Дориан сидя картинно поклонился и начал — и при этом лицо его отражало смесь легкого удивления и брезгливости:       — После того, как вы уехали... Не сказать, чтобы я интересно проводил время. Очень хотелось набраться, и я даже начал, но в дом вдруг нагрянул отец. Тогда я не понимал, что случилось и как он вообще оказался тут, но потом догадался, что Лесар как-то исхитрился отправить ему весточку. Или, может, у них была какая-то иная система сигналов. Может быть, он как-то неправильно подписывался, когда писал отцу под моим присмотром... Не знаю. Да это и неважно.       Варанья слушала недоуменно, но Левзея подлила ей еще — и та перестала хмуриться. Заботу новой подруги она явно ценила высоко.       А Дориан продолжал:       — Мы с отцом поспорили. И это очень мягко сказано! Если честно... Это было отвратительно. Я швырнул в него бокалом, а он залепил мне пощечину. К тому времени он уже успел проинспектировать дом и выслушать Лесара, так что прекрасно знал, что фальшивый «любовный роман» с Гэладом раскрыт; что я отдал «ушастому проходимцу» фамильное золото; что я принимал гостей — врагов Империи; что ходил на семинар для магов и говорил там, что думаю; что... В общем, список очень длинный, а дальше вам будет еще и непонятно. Еще ему очень не понравился мой новый костюм, — Дориан с удовольствием оглядел причудливое одеяние. — Он назвал меня дешевой потаскухой и картинно заламывал руки. Смотреть приятно.       Варанья не выдержала и наивно спросила:       — А разве это... в порядке вещей в семье магистров? Ведь вы магистр, не так ли?       — Нет, — довольно отозвался Дориан. — И судя по тому, что я только что рассказал, никогда им не стану. Но я не жалею, было бы о чем жалеть.       — Это верно, — заметил Фенрис, хотя вообще-то было несколько неловко.       В конце концов, если бы не вмешательство их с Андерсом и Левзеей, то у Дориана были бы все возможности решить семейные проблемы... более удачно.       — Ссорились мы долго, — продолжал Дориан. — Очень долго и со вкусом, но, увы... Я был вынужден проявить слабость первым, потому что до этого пил, а позывы тела невозможно сдержать никакой магией. В общем, я удалился в уборную, а когда вернулся, осколки уже убрали, а мой отец успокоился и уже не был настроен на спор. Вместо этого он заявил, что раз не удалось договориться со мной по-хорошему, то... — несмотря на бодрый вид, маг заметно побледнел. — То он, мой отец, нашел ритуал, который заставит меня...       Фенрис распрямился, хотя до этого сидел, привычно ссутулив плечи. Уж больно часто товарищ начал заикаться, хотя вообще-то мог трепать без передышки полчаса кряду.       — Что еще за ритуал? — заранее брезгливо осведомился Фенрис.       — Без вживления лириума под кожу, — пошутил Дориан, но прозвучало, скорее, печально. — Ритуал, который заставит меня обратить внимание на прекрасный пол.       — В жизни о таком не слышал, — встрял Андерс. — Это что-то тевинтерское?       — И да, и нет... — Дориан наконец перестал изображать воодушевление и сник. — Вы все не совсем правильно поняли, Андерс. Такого ритуала в чистом виде не существует. Я имею в виду, ритуала, который мог бы менять чьи-то интимные предпочтения. Но есть ритуал, которые позволяет менять сознание. Вкладывать в человека то, что нужно, или убирать то, что не нужно. Стирать воспоминания, менять цели, приверженности... Что угодно. Наверное, вы, Фенрис, знаете об этом куда больше, чем все мы.       Фенрис невольно вздрогнул. И медленно произнес:       — Это магия крови. Магия крови, которая требует десятков душ. Вы говорили, Дориан, что ваш отец презирает магию крови.       — Он всегда говорил именно так, — поморщился Дориан. — Но стоило ему потерпеть поражение... Торжественно обещаю вам, господа, что какие бы лишения ни постигли меня впереди, я не стану таким же. Но мой отец... Я не мог поверить, что он это сказал! Я не мог поверить до тех пор, пока он не отдал приказ рабам подготовить в погребе место для ритуала, а своим охранникам — заковать меня в кандалы.       Несмотря на то, что слышать все это было тошно, Фенрис невольно сочувствовал Дориану. Отлично помнил, как Данариус рассказывал на корабле, что сделает с ним по возвращению в Тевинтер...       — И что? — неловко спросил Андерс. — Как вам удалось вырваться?       — С трудом, — Дориан прикрыл глаза с длиннющими ресницами. — Я и сам удивляюсь. Наверное, когда слышишь что-то такое, высвобождаются те резервы организма, какие есть и каких не было. Я расшвырял охранников ментальной магией... Они-то были не маги. А на отца магия не подействовала, поэтому я разбил о его голову бутылку — и сбежал. У меня было с собой только то, что было, ведь я просто пил дома, так что я сорвал с пояса отца сумку... Надеялся, что там деньги, но... просчитался. Там было только несколько склянок с зельями и пара — с кровью. Еще пара писем от архонта и неотправленное письмо ему же. О моей предстоящей помолвке. Видно не хотел отправлять, пока не убедится, что я остался в уме, а не в состоянии овоща.       Левзея тяжело вздохнула, а Варанья опустила голову. Андерс сокрушенно покачивал головой. Фенрис посмотрел на товарища, с которого окончательно слетело все его великолепие, и негромко проговорил:       — Это в прошлом. Вам... Тебе, Дориан, удалось справиться. В Орлее тебя не достанут.       — Ты не понимаешь... — Дориан залпом выхлестал все, что оставалось в бокале. — Мне плевать на то, кто может меня достать. Пусть попробуют! Мне... Мне невероятно больно от того, что мой отец... Мой отец, которого я всегда уважал, стал таким же, как остальные магистры! Он же всегда высмеивал тех, кто ничего из себя не представлял и гнался за призрачной влиятельностью. А мама... Мама, наверное, одобрила. Отец бы никогда не решился без согласия мамы. А может быть, это была ее идея. Я не знаю, Фенрис. Я не знаю, что правда, и не знаю, чему теперь верить, если даже самые близкие люди... Пусть даже те, с кем я расходился во мнениях, дошли до такого.       — Я... — Фенрис растерялся немного, но понимал, что это нужно сказать. — Я знаю, что это такое, когда самый близкий человек... предает. Неважно, каковы были причины. Важно то, что ты смотришь в лицо — и не понимаешь, как это стало возможным. Не понимаешь, чего ты не понял, что упустил, когда просчитался. Даже... Даже не так. Просчитаться можно, но ты уже смотрел в это лицо — и ничего не считал, потому что дружба и любовь не строятся на расчетах.       Дориан подался вперед и горячо выдохнул:       — И что? Как ты справлялся с этим?       Фенрис усмехнулся:       — Никак. Пока еще помнил себя, пытался понять, в чем ошибся. Но не находил. Временами мне казалось, что я не совершил ничего, за что могло бы... А иногда, наоборот, мне казалось, что причина — только во мне. Когда-то я говорил Гаррету, что не понимаю, что такое дружба и, тем более, любовь. Но... чувствовал. А когда он предал меня, я, наверное, понял это.       Дориан сокрушенно покачал головой, а Варанья вдруг негромко заметила:       — Это даже хорошо, что все это случилось. Теперь вы знаете, кто на что способен. По-моему, это лучше, чем проживать жизнь, в которой нет ничего настоящего.       — Спасибо, моя леди, — грустно улыбнулся ей Дориан. — Я попробую начать все заново. У меня остались пара знакомых к Тевинтере, к которым я могу попробовать обратиться... Но лучше будет это сделать из достаточно безопасного места. Вдруг в них я ошибаюсь тоже? Но все не так плохо. У меня есть мой посох и обаяние, а южные храмовники мне вряд ли что-то сделают, потому что официально я принадлежу к Кругу магов Минратоса. Попытаюсь найти себе что-нибудь настоящее. Стоящее того, чего я лишился.       Левзея кивнула:       — У вас есть главное — свобода. И еще... Мы с вами спасли друг друга — и это тоже чего-то стоит. Даже если жизнь нас разведет, вы всегда можете отыскать меня, или мессира Андерса, или Фенриса... — она неуверенно оглянулась. — Нам всем придется как-то устраиваться.       — Поначалу можем действовать вместе, — предложил Андерс. — А дальше жизнь покажет.       — Отличная идея, — Дориан налил себе еще и поднял бокал. — Предлагаю за это выпить!       — Поддерживаю, — хмыкнула Левзея. — А потом я, наверное, пойду спать, потому что ужасно устала. И... И мне нужно проверить, как там мой сын. Вдруг ему страшно? Или одиноко?       — И я тоже выпью и пойду, — Варанья зевнула, деликатно прикрыв рот рукой. — Голова кружится и руки как-то плохо слушаются... И вообще мне как-то...       — Может, тебя проводить? — мрачно уточнил Фенрис.       — Я провожу, — заверила его Левзея. — И помогу раздеться, если не будет получаться.       Когда девушки — уже после тоста — поднялись, Андерс тоже зевнул и поднялся:       — Пойду и я в кровать. Фенрис, составишь компанию Дориану? Когда-то из тебя был отличный собутыльник.       — Да-да, — насмешливо подхватил Дориан. — Я сразу понял, что ты большой ценитель. С первых твоих слов. Увы, в ближайшее время нам не светят хорошие вина.       Фенрис проводил уходящего Андерса взглядом и сдался:       — Наливай.       Это было все-таки немного странно — командовать магом из семьи магистров, однако Дориан охотно подчинился и вдруг произнес:       — Если хочешь уйти за ним — иди. Я и один отлично напьюсь.       Фенрис качнул головой:       — Тебе наверняка надо выговориться.       — Надо, — согласился Дориан. — Но и тебе надо с ним поговорить, так? А мне все равно еще неплохо бы все обдумать и уложить в голове. Я за несколько дней лишился возлюбленного, родителей, дома, обеспеченной жизни и перспектив. Тем более что такими темпами, — он кивнул на бутылку, — много времени набраться у меня не займет. Но я запомню твое великодушное предложение.       — Идет, — коротко бросил Фенрис, сдвинувшись на стуле с причудливыми гнутыми подлокотниками. — К тому же, когда я высплюсь, из меня получится куда лучший собутыльник, чем сегодня. Мы все спали мало этой ночью.       — Тем лучше, — хмыкнул Дориан. — Спокойной ночи. Ну... или нескучной, как повезет.       Фенрис смерил его тяжелым взглядом, подхватил одну из закрытых бутылок и покинул столовую. В узком корабельном коридоре царил полумрак, и Фенрис вел рукой по деревянным панелям стены, чтобы не оступиться. В каюте Вараньи уже было темно. У Левзеи и мальчика явно горела свеча, и, кажется, велся какой-то тихий разговор. Ребенку давно пора спать, но, видно, не спится. Может быть, Левзея была не так уж неправа, когда говорила, что мальчику может быть страшно. Возможно, он никогда не оставался один. А может, само путешествие его пугало... Кто знает, как он жил под попечением магистра?..       В общей — стараниями Андерса — спальне тоже горел свет. Андерс, конечно, расшнуровывал сапоги, кто бы сомневался. Магистерское одеяние он уже успел частично стянуть, оставшись в щегольской рубахе и дорогущих штанах. Увидев Фенриса, Андерс распрямился и ляпнул:       — Ты чего пришел? Выпить все, что оставалось на столе, вы точно не могли успеть. Или Дориан свалился под стол? Могу его протрезвить. Правда, он мне за это спасибо точно не скажет...       — Почему? — это первое, что пришло в голову Фенрису.       — Процесс неприятный, — пояснил Андерс. — Для этого используется целительское заклинание, которое моментально очищает организм, но ведь вредные вещества не исчезают в никуда, верно? Так что рвота и понос гарантированы.       — Пусть пьет, — фыркнул Фенрис и продемонстрировал бутылку. — Будешь?       — Чтобы я свалился под стол? — Андерс слегка улыбнулся. — Если допьюсь до Справедливости, сам с ним разбираться будешь.       — Еще чего, — Фенрис взболтал бутылку и привычно выбил пробку. — Контролируй позывы своего организма, одержимый. А то не дам.       — Нет уж, раз принес... — начал было Андерс и вдруг осекся. — Или ты не про бренди?..       Фенрис уже, кажется, начал жалеть о том, что не остался пить с Дорианом, как Андерс вздохнул и склонился обратно к недорасшнурованному сапогу. И бросил:       — У меня в мешке — та миска... или кастрюлька, которую мы в Лисанди сривейнили. Достань, а? А то из одной посудины пить неудобно.       — Под кроватью еще ночной горшок есть, — напомнил Фенрис. — Будешь пить из бутылки, а не из кастрюли. Как нормальный человек.       Он дождался, пока Андерс окончательно разденется, отхлебнул и передал бутылку ему в руки:       — Пей, мне тоже раздеться надо.       Андерс не спорил, но Фенрис все острее чувствовал, что так и не ответил на вопрос — зачем пришел. Когда Дориан говорил об этом, все казалось правильным, а сейчас неловкое молчание напрягало. Фенрис понятия не имел, что хочет сказать любовнику. Что нужно сказать.       Андерс тоже терпеливо дождался, пока Фенрис стянет свою сложную броню и хитрую комбинацию под ней, а потом негромко проговорил:       — Ты свободен, Фенрис. Теперь — по-настоящему. За твоей спиной не стоит тень твоего хозяина, и Хоук тебе теперь вряд ли страшен. Что ты планируешь делать?       Фенрис плюхнулся на кровать, отобрал бутылку и вскинул взгляд:       — А ты? Ты не должен был в это ввязываться, но ты ввязался. И, наверное, можно сказать, что победил. Избавил меня и от Данариуса, и от Хоука. Что ты собираешься делать теперь?       — От Данариуса ты избавил себя сам, — возразил Андерс. — И дело тут не в том, кто раздавил его сердце. Дело в том, что ты принял решение. И Хоука ты тоже отпустил сам.       — Благородно отказываешься? — презрительно усмехнулся Фенрис. — Это так же отвратительно, как пытаться присвоить себе чьи-то заслуги. Давай начистоту: ты влез в это за меня. Сражался с моими врагами. Вернул мне ту память, которую еще можно было вернуть. Спас Левзею, хотя не должен был этого делать, потому что изначальной целью она не была. И если я не ошибся в тебе, то ты не захочешь за это требовать от меня разнообразных услуг. Так что я повторяю вопрос: чего ты хочешь?       Андерс вдруг улыбнулся и вернул бутылку с бренди обратно. Со вкусом отпил и шутливо заметил:       — Это другой вопрос. До этого ты спрашивал, что я собираюсь делать. Что я собираюсь и чего хочу — это разные вещи. Не забывай, я не магистр.       Прозвучало неожиданно достойно, и Фенрис невольно ощутил уважение и... интерес, что греха таить.       И все-таки кто-то должен был сделать шаг первым, и Фенрис решился.       — Я не знаю, — четко произнес он. — Я никогда не был по-настоящему свободен, и сейчас... в затруднении. Если бы я сделал это сам, то, наверное, у меня было бы меньше сомнений. Но я обязан тебе, а еще с нами Левзея и... моя сестра.       — И Дориану тоже бы неплохо помочь, — добавил Андерс. — Тевинтерцу будет трудно.       Фенрис вдруг передернулся, а на вопросительный взгляд пояснил:       — Подумал, что Хоук как раз все бы отлично устроил. Не представляю даже, как, но устроил бы.       — Надеюсь, ты не жалеешь, что отказался? — нахмурился Андерс.       — Нет, — жестко отозвался Фенрис. — Как раз наоборот. Думаю о том, что он не единственный в Тедасе, кто может что-то устроить.       — Прежде чем «устраивать», нужно узнать, чего они все хотят, — напомнил Андерс. — Иначе ты и сам станешь, как Хоук. Он решил, а что думают остальные — неважно.       Фенрис снова отобрал бутылку и, булькнув бренди, вздохнул:       — Ты хочешь, чтобы я был с тобой? Давай уж честно.       — Хочу, — кивнул Андерс, но вдруг запнулся. — Только... Только не представляю нашу совместную деятельность. Мы просто не сможем спокойно жить где-нибудь и выращивать брюкву — ни ты, ни я.       — Это точно, — Фенрис даже слегка улыбнулся. — Хотя я бы не отказался пожить несколько недель где-нибудь в относительном покое. И бороться за свободу магов я действительно не буду. Однако... Однако сейчас я собираюсь помочь троим магам — даже четверым, если считать мальчика — избежать попадания в Круг. Наверное, при этом заявлять о том, что я поддерживаю эту систему, было бы нечестно. Нужно какое-то другое решение. Отсутствие контроля за магами приведет к появлению второго Тевинтера, но... Но я не хочу остаться для сестры строкой в личном деле. Не хочу, чтобы у Левзеи снова отняли сына. И даже этому... недомагистру такого не желаю. Но альтернативы нет, Андерс.       — Мы должны ее создать, — с энтузиазмом откликнулся тот. — Только сначала надо подумать.       — Минут пять подумать? — фыркнул Фенрис.       — Несколько недель, пока будем в относительном покое, — парировал Андерс, но заговорил серьезнее. — Я не знаю, как это сделать. Та, как ты выразился, «система» несправедлива. Я жил в Круге и не понимал, почему обязан так жить — ведь я не сделал ничего плохого. Это давит, мучает. Кто-то смиряется, кто-то добровольно уходит из жизни, а кто-то начинает действовать против. И, конечно, пользуется для этого любыми методами — в том числе опасными. Это нормально — сопротивляться, когда тебя загнали в угол. Но и в Тевинтере я увидел то, чего допускать никак нельзя. Гонка за ненужным, по сути, владычеством приводит к тому же.       — Данариус был одним из многих, — с досадой бросил Фенрис. — Там чуть ли не каждый первый — такой «данариус».       — С волками жить... — Андерс вздохнул. — В общем, надо думать. А что, ты уже готов разделить со мной борьбу за магов?       — За нескольких магов, могу назвать поименно, — буркнул Фенрис. — Андерс... Скажи, а решение отправиться в Тевинтер было продиктовано... именно тобой?       — Мы одно, — улыбнулся Андерс. — Несправедливость претит мне так же, как ему. А то, что сделал Хоук... было чудовищно несправедливо. И еще более несправедливо было то, что он собирался сделать. Так что, можешь считать, что мы отправились за тобой вместе.       Фенрис опустил голову и нервно усмехнулся:       — То есть ты предлагаешь отношения на троих?       — Да нет, Справедливости это вообще не нужно, — Андерс явно подавил улыбку. — Если по каким-то причинам он проявится, то просто будет знать, что ты мне дорог и тебя нужно беречь, вот и все.       — Очаровательно, — буркнул Фенрис. — И он не будет против? Ведь я не поддерживаю его идею о бесконтрольном использовании магии.       — Я чувствую его... уважение, — с запинкой произнес Андерс. — Он очень ценит принципиальность и благие намерения. К тому же, мы с ним теперь видели тевинтерских магов, к ним нельзя применять те же понятия о справедливости, что к нашим. Тогда, в Киркволле, тобой двигала по большей части месть. А сейчас ты сам отказался от нее — тогда, когда не стал убивать Хоука. Стать только Местью — этого боится Справедливость. Думаю, твой пример... вдохновляет его. Справедливости до Мести оставался один шаг.       — Что же помешало? — рассеянно ляпнул Фенрис. Он обдумывал сказанное — и чувствовал, как по спине пробегает холодок. От того, насколько сказанное Андерсом задевало что-то в душе.       — Хоук, — коротко отозвался Андерс. — Хоук помешал. Неважно, чью сторону он принял. Неважно, что он меня послал. Перед этим он сказал мне, что... почти благодарен за Церковь, потому что жесткие меры иногда необходимы. И это заставило Справедливость вспомнить о цели. О том, кто он есть.       Фенрис снова отпил из бутылки, чувствуя, что ведет. Не только от крепкого бренди. Еще от осознания, насколько туго затянулся этот узел. Насколько призрачным был шанс того, что все это может закончиться хорошо — без смертей и сломанных судеб. И хотя ничто еще было не решено, Фенрис чувствовал облегчение. Наконец-то начинал понимать...       — Если ты хочешь, я буду с тобой, — после довольно продолжительного молчания произнес Фенрис.       — Если ты только потому, что вбил в голову, что что-то там мне должен, то не надо, — махнул рукой Андерс. — Кстати, дай бутылку.       — Держи, — Фенрис протянул руку и на миг ощутил теплые пальцы Андерса на стекле. — Нет, не поэтому. Я тебе должен, но этот долг телом не вернуть. И ничем не вернуть. И вообще не уверен, что нужно возвращать — ты обрел от этого не менее. Успокоил совесть, знаешь, что все сделал правильно. Я просто думаю о том, что ты можешь меня понять. Таких в мире, наверное, очень немного. С тобой интересно... и точно не придется скучать. И еще, — он улыбнулся самым кончиком губ, — ты красивый мужчина, Андерс. Тебе это кто-нибудь говорил?       — Часто, — убежденно заявил Андерс, но тоже улыбался — как-то несмело. — Что-то еще? Мне нравится этот список.       Фенрис раскрыл было губы, но запнулся. Рабское прошлое и сомнительное настоящее снова схлестнулись, и он не был уверен, что именно стоит сказать. Данариуса никогда не интересовало, что чувствует его раб, он требовал беспрекословного подчинения. И, как бы ни было тошно это признавать, Хоук тоже не слишком интересовался, что там на душе у любовника. «Заткнись» — вот и весь разговор. Гаррет никогда не отказывал в помощи и по-своему проявлял внимание, но задушевные разговоры... А Андерс не только любил и умел трепаться, но еще и удивительно непринужденно говорил о себе и задавал вопросы.       Фенрис скептически посмотрел на довольную рожу мага и вздохнул:       — Я не знаю, что заставляет меня сейчас говорить все это, но ты... не похож ни на Данариуса, ни на Хоука. Ты оставляешь свободу для каждого, даже для того, кого хочешь заполучить. Пока мне этого достаточно, а дальше... посмотрим.       — Если ты думаешь, что это комплимент... — Андерс тоже вздохнул. — Вообще-то это нормально — не тянуть кого-то в постель или в отношения на аркане. Предлагаю ложиться. Может быть, к утру тебе будет проще это осознать.       Фенрис приподнял бровь, в неярком свете лампы оглядывая любовника. По всей видимости, тот собрался именно что ложиться. То есть самым бессовестным образом спать. И сейчас Фенрис столкнулся с очередной неочевидной проблемой — а если хочется... не спать? До этого у него таких сложностей не возникало. С Данариусом ложиться не хотелось. К Хоуку было достаточно прийти вечером. Значит ли это, что Андерс... не расположен? А если да, то стоит ли заявлять о своих желаниях?       Разумеется, можно было просто опрокинуть любовника на спину, но после всех этих разговоров о свободе выбора... Нужно было действовать иначе, а как именно, Фенрис не слишком понимал. Спросить прямо? Нет, на это никаких моральных сил не было.       Андерс, видимо, отметил заминку, потому что замер, так и не спустив ногу с кровати, и посмотрел внимательно, даже озадаченно. А потом и усмехнулся:       — Или у тебя были иные планы на ночь?       И было что-то такое в этой насмешливой улыбке, что Фенрис не удержался. Глянул исподлобья и процедил:       — А если в моих планах было уложить тебя в кровать?       Андерс ни капли не смутился. Улыбнулся шире и кивнул:       — Тоже неплохой план. Надеюсь, не засну в процессе.       Фенрис постарался не морщиться на эти слова. Сразу вспомнилось, как приходилось корпеть над спящим хозяином по полчаса — до достижения твердой уверенности, что тот именно спит, а не расслабляется в полудреме, а за невыполненный приказ вполне может и наказать. Но рассказывать об этом Андерсу не хотелось совершенно, так что вслух Фенрис только произнес:       — Уж постарайся оценить свои силы заранее.       — Да нет, я тоже за, — Андерс блеснул глазами. — Только у нас здесь никакого подходящего зелья нет, так что придется тебе примириться с малым целительским.       — Ничего, я к нему еще в Киркволле привык, — хмыкнул Фенрис, а на озадаченную рожу любовника парировал: — Я имею в виду, в твоей лечебнице — в исключительно медицинских целях.       — Но ты никогда не держал в это время меня за руку, — возразил Андерс. — Прикосновение магии тебе может... не понравиться.       — А зачем мне держать тебя за руку? — не понял Фенрис. — Сам не справишься?       Андерс окинул его долгим оценивающим взглядом и хмыкнул:       — Нет, я, конечно, могу и сам... Прав был Дориан, так себе из тебя кавалер.       Фенрис начал догадываться, что чего-то не понимает. Возможно, Андерс имел в виду что-то другое? А потому Фенрис проигнорировал приглашающий жест и потребовал:       — Объяснись. Раньше ты вполне справлялся с этим сам. Но если тебе сейчас по какой-то причине трудно творить заклинания, можешь воспользоваться слюной — не помру без твоего целительского, какого бы размера оно ни было.       Лицо Андерса было... абсолютно непередаваемым. Он несколько мгновений сидел с удивительно глупым выражением, а потом громко и нахально заржал. Фенрис немедленно вспомнил, как эту физиономию хотелось приложить еще в Киркволле, и был недалек от этого, когда Андерс наконец соизволил отсмеяться и сдавленно выдохнул:       — Мы с тобой не поняли друг друга. Ты сказал, что хочешь уложить меня в кровать. Ну я как-то и думал, что это ты меня будешь укладывать.       Фенрис почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и непроизвольно сжал руку в кулак. Андерс...       — Я... — голос прозвучал не зло, а неожиданно тихо. — Ты мне предлагаешь себя?!       Андерс сразу смеяться перестал, а его рожа приобрела знакомое упрямое выражение:       — Ну да, а что?       Он еще спрашивает! Фенрис не знал, чего сейчас в душе больше: изумления или ярости. Изумления, потому что... как-то не приходило в голову. Ярость... Ярости, пожалуй, было все-таки больше. За то, что этот архидемонов одержимый, похоже, даже не понимает, что не так.       И в тот миг, когда с губ уже были готовы сорваться резкие слова, Андерс примирительно вскинул руку:       — Я понимаю, — он говорил спокойно и, кажется, не шутил, — что ты не умеешь. Ну так научишься. Честное слово, все как-то учатся. Иногда даже те, кому вообще нечем.       Вектор ярости слегка сменился, и теперь Фенрис вообще не знал, что на это сказать, только рвано дышал и чувствовал, что еще немного — и лириумные линии полыхнут, и главное — удержаться и не придушить любовника. Потом будет жалко.       Андерс окончательно озадачился и уже неуверенно произнес:       — Или тебе это просто идея не нравится? Не хочешь — не трахай, наоборот меня тоже устраивает. Более чем.       Чтобы выиграть время и успокоиться, Фенрис с бульканьем сделал большой глоток бренди — так, что аж в уголках глаз защипало, и глухо откликнулся:       — У меня такого не было. И... Я ценю твое предложение, но... Мне нравилось с тобой и без этого. Вовсе не требуется что-то менять.       Андерс слегка поразмыслил и здраво заметил:       — Чтобы решить, нравится или нет, стоит хотя бы раз попробовать. Но я не собираюсь настаивать. Захочешь — скажешь.       Фенрис постарался не думать об этом. Его действительно все устраивало, а необходимость принимать такие решения тяготила и раздражала. Пусть уж лучше все идет как идет. Андерс действительно был хорошим любовником — внимательным, ласковым и заботливым.       Фенрис еще немного отпил, Андерс не торопил. В голове мелькнула мысль о том, что лучше, быть может, сейчас действительно было бы лечь и заснуть — после всех переживаний бесконечно длинного дня. Но отказать мужчине, когда сам же предлагал...       Фенрис так ни к чему и не пришел, когда Андерс со вздохом взял дело в свои руки. Сначала отобрал бутылку, потом потянул за руку, укладывая. Бережно убрал со лба длинные бесцветные прядки, закрывающие обзор, и провел пальцами по переносице, словно разглаживая морщинки. Фенрис прикрыл глаза, почувствовал, как расслабляются напряженные мышцы лица, и вздохнул немного тише.       Успокаивающая ладонь проскользила по шее и по груди. Свет перед опущенными веками перекрыла большая тень, и Фенрис почувствовал, как виска, а потом и скулы касаются губы. Он слегка повернул голову, успел поймать горячее дыхание и позволил себя целовать. Поцелуй с сильным привкусом бренди получился не напористым и не страстным, а нежным, и Фенрис окончательно обмяк в объятиях. Только сейчас ощутил, как мерно покачивается на волнах медленно идущий в ночи корабль. А может, это все крепкий бренди или поцелуи — неторопливые и какие-то... тягучие.       Андерс опустился ниже, обхватил за затылок, поглаживал обнаженный торс, то и дело останавливаясь и сбиваясь, а потом вдруг слегка отстранился и негромко произнес прямо в губы:       — Если не хочешь, просто скажи.       Фенрис смутно подумал, что говорить это надо до того, как укладывать, целовать и прижиматься к бедру уже вполне ощутимой твердой плотью. Впрочем, может, на то и был расчет. Не сказать, чтобы Фенрис об этом жалел. Скорее, был риск отказаться — а вот тогда уже жалеть.       Но оставлять высказывание без ответа не хотелось. Фенрис достаточно в этой жизни ощущал себя бесправной куклой, а потому слепо вскинул руку и притянул любовника за затылок. Пальцы тут же запутались в отросших волосах, в которых явно нащупывалась куцая ленточка.       Андерс удовлетворенно мурлыкнул и целовал уже не столь бережно и целомудренно. Разумеется, ему быстро потребовалось больше, но Фенрис уже чувствовал, что и самому как-то мало. Однако торопить любовника он не хотел, иначе все получится грубо и быстро, а хотелось медленно.       Андерс не торопил и теперь. Целовал губы, иногда спускался на шею и грудь, ласкал раскрытой ладонью соски, щекотно пробегал тыльной стороной пальцев до пояса исподних штанов — и возвращался обратно. Кажется, настолько неторопливого секса в жизни Фенриса не было вовсе. Это было приятно, но чем дальше, тем более отчетливо Фенрис чувствовал... неудовлетворенность. Тонкие легкие штаны не заставляли испытывать неприятных ощущений, но естества любовник не касался, а сам, скотина, потирался о бедро и даже постанывал.       Когда Андерс распрямился — видимо, рука затекла, Фенрис развел ноги шире, чувствуя, как от одного этого движения и мигом участившегося дыхания любовника становится жарче. Андерс положил горячую ладонь на натянутую ткань исподних штанов и сжал пальцы. Фенрис невольно выгнулся навстречу, но вообще-то хотелось... не этого. Точнее, не только этого.       И можно было бы потерпеть — тем более, что это было мучительно, но приятно. Однако откровенность Андерса — не сейчас, а раньше, еще в разговоре... И Фенрис, собравшись с духом, выдохнул:       — Где там твое малое целительское?       Андерс щекотно фыркнул в шею, а следующим движением — Фенрис чувствовал — потянул тесемку на поясе штанов. От облегчения вырвался вздох, и Фенрис приподнялся на локтях, стягивая ткань с бедер. На уровне колен штаны, разумеется, запутались, но Андерс помог — и легко избавил от ткани.       Фенрис не открывал глаза толком, но отчетливо чувствовал взгляд. На миг стало страшно, как раньше. Он усилием воли приоткрыл глаза, ожидая увидеть все то же, что уже видел раньше, однако Андерс смотрел вовсе не на лириумные линии, а... А туда, где их как раз не было. Единственное место на теле, где их не было.       Андерс вздрогнул, слегка улыбнулся и вскинул руку. Блеснула едва заметная магическая вспышка, но на сей раз Фенрис был уверен, что маг вовсе не рисуется. Просто поспешил со своим... целительским.       Дальше смотреть было не на что, и Фенрис снова откинулся на постели. Процесс подготовки он всегда считал необходимой технической деталью и стремился завершить побыстрее, особенно если делал это сам. Однако Андерс даже это умудрился превратить... невесть во что. Гладил нежную кожу, чувственно надавливал, дразнил и вообще никуда не торопился. Фенрис чувствовал, как спина становится влажной от пота, а бедра каменеют от напряжения, когда Андерс наконец остановился и загнанно выдохнул:       — Больше не могу, прости.       Фенрис только теперь краешком разума осознал, что вся это безумно долгая прелюдия — для него, а Андерс там, наверное, уже извелся, но... Что греха таить, это тоже было приятно — и в этом не было мстительности.       — Возьми, — хрипловато бросил Фенрис, прекрасно зная, как такой тон действует.       Андерс определенно заслужил.       Подействовало только так! Андерс не менее хрипло перевел дыхание и рывком опустился сверху. Фенрис развел бедра шире, чувствуя, как упирается тяжелая плоть, и негромко застонал, стоило Андерсу надавить чуть сильнее. Он даже не осознавал, что не чувствует ни боли, ни неудобства. Твердый член любовника легко вошел в тело, и Фенрис выгнулся, прикусывая губу. Он невольно сжимал мышцы, ощущая только то, как невыносимо чувственно давит внутри чужая плоть, и безотчетно сжимал пальцы на плечах любовника.       Андерс глухо выдохнул, когда вошел полностью, поудобнее перехватил под поясницу и качнулся в первом движении. Фенрис охнул, приподнялся на локте, но стоило Андерсу начать двигаться, как опустился обратно и запрокинул голову. Андерсу не нужно было демонстрировать желание — это происходило само; за ним не нужно было присматривать — он и сам... мог...       Мысли не удерживались в голове. Фенрис тихо постанывал из-за прикушенной губы, бесстыдно насаживался на член, цеплялся пальцами за предплечья любовника и вообще... делал все то, чего от него безрезультатно пытались добиться и Хоук, и Данариус.       Долгие ласки, а потом потрясающий секс... Андерса надолго не хватило. Впрочем, Фенриса тоже — стоило почувствовать, как любовник, крепко стиснув в объятиях, кончает. Естество, зажатое между телами, горячо стиснуло, ощущение семени внутри... Фенрис расслабленно откинулся на постель и громко, с присвистом, выдохнул.       Определенно, Андерса он недооценил.       А Андерс, тяжело опустившись на постели рядом, подтянул покрывало повыше, прикрывая обоих до пояса и упрямо выдохнул:       — Буду спать без штанов — и точка. У меня просто нет сил вставать. Кажется, сегодняшнее утро было месяц назад.       Фенрис хотел было съязвить на тему того, что никого на этом корабле голая задница смутить не должна, но не стал. Или, что вернее, не смог. Хотелось как-то выразить благодарность, но любые слова, которые возникали в голове, звучали бы так униженно...       Но кое-что сказать точно стоило.       — Если захочешь утром, сначала разбуди, — вздохнул Фенрис. — Не люблю просыпаться с...       — Запомню, — сонно отозвался Андерс. — Спи, утром видно будет.       Фенрис уже начал было устраиваться, когда сообразил, что лампа осталась зажженной, оставлять — опасно. Придется подняться.       Однако Андерс уже перехватил его поперек тела, а в лампу отправил сорвавшееся с руки незнакомое заклинание, от которого огонь зашипел и погас.       Комната погрузилась во тьму, и Фенрис, не боясь быть увиденным, улыбнулся — приятно было ощутить заботу любовника не только в постели.