Галахозяйка

      Увидев его, Шми была приятно удивлена. Слишком удивлена, чтобы это не могло не напрячь. Реван остановился, взглянул ей в лицо и вдруг понял:       — Ты думала, что я не вернусь.       Женщина смутилась и лишь коротко кивнула.       — Зря. — Он передал ей пульт от чипа. — Я вроде бы отключил, но проверь на всякий случай. Собирайся.       Шок, недоверие и болезненное счастье заставили смутиться уже его. Особенно от того, что всё это омрачалось лёгкой грустью потери и беспокойством за сына, которого Шми раньше никогда не отпускала от себя надолго.       Сам виноват. Надо была всё ей объяснить с самого начала. Она же рабыня, привыкшая к тому, что окружают её исключительно сволочи, и, хуже того, она женщина и мать из тех, кого нужно предупреждать, кому это необходимо на каждом шагу. Бастилу вот тоже нужно было предупреждать. Иначе она очень беспокоилась, а потом очень ругалась. Иногда даже била посуду. Надо же… Он ведь успел почти что забыть… Интересно, что бы она сделала, если бы он смог тогда вернуться? Вряд ли бы она кидалась посудой… Но он не вернулся. Он бросил беременную жену ради какой-то там жалкой Республики. Да, Республике, а в отложенном будущем — всей галактике угрожало нечто настолько ужасное, что цель нельзя было назвать недостойной. Но, если серьёзно… если серьёзно, то ради спасения Республики и всего прочего хорошего не надо было с этой Республикой оставаться, а до этого не надо было попадаться джедаям, а до этого не надо было ошибаться в общении с Алеком. Да, у этого прекрасного неслучившегося прошлого есть один минус, большой и печальный: он тогда не встретился бы с Басти и не стал бы её мужем. А может быть, встретился бы, как-то по-другому. Взял бы её ученицей, например. Но история в любом случае не знает сослагательного наклонения.       Вещей у Шми было немного, и собралась она быстро. И только после этого спросила:       — Куда мы?       — Куда направился джедай, взявший Эни?       — На Корусант.       — Значит, мы тоже на Корусант. Вряд ли мы сможем без проблем вытащить твоего сына из Ордена, но мы должны с ним встретиться. Поговорить. Хотя бы. Узнать, позволят ли тебе с ним встречаться после, и, если не позволят, то дать ему…       — А мне могут не разрешить с ним встречаться? Республиканские законы…       — Плохо соотносятся с Орденом Джедаев. Всегда плохо соотносились. Ты знаешь республиканские законы?       — Я была свободной. До тринадцати лет. Я слышала, что джедаи могут забирать детей из семьи безнаказанно, и что джедаям запрещены привязанности. Но они не смогут совсем запретить мне общаться с сыном.       Реван знал о современном Ордене тоже не очень много, в основом общеизвестные факты из Галанета (отчасти известные ему ещё с далёкого детства, отчасти удивившие сейчас, как приятно, так и нет), да ещё какие-то глубокие интриги, тайные операции и позорные провалы пятнадцатилетней, двадцатилетней, пятидесятилетней, столетней, двухсотлетней и так далее давности, которые на Коррибане пересказывали бейниты. С непонятной долей правды. Но с более понятной долей правды, чем то, что можно было найти в Галанете. Однако Орден не мог бы быть собой, если бы не попытался изобразить отнятое по факту возвышение над Республикой и её и законами хотя бы в мелочах, таких, как открытое несоблюдение этих законов. Иногда даже немного демонстративное. Мол, мы стояли у истоков государства, а потому можем позволить себе немного попинать это государство ногами, даже если на постоянной основе мы — исключительно из величайшей милости, никак иначе — лижем задницы сенаторам, находясь у них на побегушках. Хотя, с другой стороны, а что такого? Это несчастное государство работало ковриком для ног всем подряд, испокон веков работало, это-то он прекрасно помнил, а потому с чего бы не воспользоваться им и его законами по прямому назначению? Хотя для пользования законами по совсем уж прямому назначению, их сначала требовалось напечатать, желательно, на мягких салфетках. Ну, не любил Реван… этот аспект Республики.       — Они не смогли бы тебе этого запретить, если бы ты была сенатором. Или кем-то того же уровня. Или просто обычной жительницей верхних уровней Корусанта, и у вас с Эни была бы обеспеченная благополучная семья.       Шми посмотрела очень устало.       — Ясно.       — Нет, в Ордене, возможно, найдутся хорошие люди…       — Но хорошие люди предпочитают не вникать в чужие проблемы, а иначе их хорошая совесть взбунтуется, и придётся взваливать на себя гору ненужной работы, — понятливо продолжила она. Попытку поумерить её волнение она оценила, но воспринять не смогла.       — Нет. Не так. В Ордене Джедаев с детства учат не проходить мимо чужой беды, это одна из основ предполагаемого Света… одна из основ просто Света, что-то я слишком в критике погряз. Но проблема Ордена Джедаев в том, что хорошие люди там либо вообще не в курсе, что такое реальная жизнь, либо, если вдруг в курсе, не могут добиться хоть сколько-то значимого влияния.       «Либо сопротивляются и идут против всех. А потом… А потом недолго остаются хорошими людьми.»       ***       Космос завораживал. Прекрасные звёзды он видел недолго, как только взлетели, но размытые полосы гиперпространства тоже были хороши. Безмерно хороши. Энакин был маленьким рабом с Татуина, которого мать научила читать, писать, считать, чинить технику и разбираться в ней почти профессионально, но он всё-таки не имел никакого образования. Он думал, что именно поэтому не может подобрать слова, которое описывало бы космос и гиперпространство как-то так, чтобы описывать их полностью, и их самих, и то, как они… как они. Слова или нескольких слов, пусть даже целого словаря, неважно, лишь бы с помощью этого можно было объяснить кому-то, никогда не видевшему подобного, всю гамму чувств, всю степень восхищения маленького Эни перед лицом открывшейся Вселенной.       Вселенная очень хорошо помогала не думать. И пытаться, хотя бы пытаться не чувствовать. Завораживая, она отвлекала, и Энакин был благодарен ей за возможность отвлечься. Энакин, на самом деле, совсем не знал, что ему нужно думать и что ему нужно чувствовать. Падме была очень красивая и добрая, очень хорошая, но у неё случилась ужасная беда: её планету захватили. Она очень волновалась, очень страдала, а он ничем не мог ей помочь. А в её сердце тем временем росло беспокойство ещё и о нём самом. Он уже понял, как бы она ни скрывала, что она и есть та самая набуанская королева. Просто все беспокоились за неё, будучи при этом как-то обречённо в ней уверенны, и из-за этой обречённой уверенности куда меньше думали о Набу. А она за себя не беспокоилась. Думала только о своей Набу. И о них, тех, кто с ней летел. Она была на грани паники, что там. А Эни сердился — он никак не мог ей помочь. Мастер Джинн тоже был добрым. Но только он, когда привёл Эни, очень обидел своего, как оказалось, ученика — падавана — Оби-Вана. Энакин сначала не понял, а потом осторожно выяснил, что у джедая может быть только один ученик, а Оби-Ван совсем не хотел, чтобы мастер отправил его становиться рыцарем, а сам взял какого-то только что встреченного ребёнка. Он считал, что мастер его бросает. И, если честно, Эни был с ним согласен. Мастеру Джинну стоило быть помягче. А ещё мастер Джинн забыл освободить его из рабства. То есть, он просто его выиграл, но не отключил чип и уж тем более не вынул его. Даже о пульте забыл. Бросил где-то у себя в каюте, наверное. Нет, он забыл по-настоящему, искренне, в этом не было злого умысла, это Энакин чувствовал точно, это было простительно и в этом не было ничего удивительного, ведь Набу, Падме, задержка из-за поломки… у него было слишком много проблем и помимо случайно подобранного мальчика, правда. Конечно, стоило подойти и попросить отдать этот пульт ему, но все были так заняты, так взволнованны и так задумчивы постоянно, что он не мог заставить себя лишний раз этих всех потревожить. Да, мама всегда говорила, что смелость и наглость — его сильные стороны. Но мама, готовая всегда ото всех защитить, даже от тех, от кого не смогла бы, мама, всегда бывшая опорой, монолитной стеной, просто любимая мама, самый близкий человек, единственный значимый человек в его жизни, да что там, часть его, всего его существа, неотъемлемая и незабываемая, осталась там. На Татуине, в рабских оковах, пусть их и не было видно, вместе со всей его смелостью, всей его наглостью, вместе со всем тем, что было Энакином Скайуокером. Какие остатки этого Энакина сейчас летели на Корусант, он и сам плохо понимал.       Он же сможет выкупить маму, когда станет джедаем, да? А лучше — заработать денег и сделать это раньше, а то мало ли что может с ней случиться, пока он будет становиться джедаем? На Корусанте же — может быть даже в Ордене этом — кому-то же нужны рабочие руки? Рабочие руки везде обычно нужны, а он готов делать что угодно и сколько угодно, лишь бы заработать на маму! Лучше бы даже, наверное, в этот их Орден его не взяли. Оби-Ван (для Эни — падаван Кеноби) говорил что-то такое, дескать, он слишком стар для обучения, и его могут не взять. Если его не возьмут, то он может пойти работать, не отвлекаясь на обучение. Поначалу бы главное выжить и приспособиться — нравы на Корусанте, вроде как, были ещё похлеще татуинских, хоть он и столица. А может, как раз потому, что столица. Но Эни же не просто Эни, он — Энакин Скайуокер, и он не сдастся просто так. Интересно, там проводят гонки? Вроде как должны проводить, хотя на Татуине, поговаривали, всё равно круче. На гонках можно выиграть денег на маму. Главное, кар собрать, но он-то соберёт.       Они вышли из гиперпространства над ночной стороной Корусанта. Это тоже было красиво, хоть и очень по-своему. Планета среди звёзд не сразу замечалась — такая же тёмная, как и небо, то есть, космос, она создавала впечатление, что её и нет вовсе, а просто звёзды в этом месте странно жёлтые, маленькие и собраны в причудливые узоры. Но это если не присматриваться. То есть, если смотреть краем глаза. Ну или как он сначала — впервые увидев и не осознав, что именно он увидел.       Когда ему, опять очарованному, завороженному, объясняли про ойкуменополис, он сначала испугался немного, а потом обрадовался. В этом городе, если джедаи его выкинут, можно будет найти всё, что угодно. Только сначала выжить, наверное.       Ребёнку, не смущённому маской цивилизованности Республики, даже в голову не могло прийти, что в столице, в её верхах во всех смыслах этого слова, детей не выкидывают, а сдают в приюты. Случись всё так, он был бы очень неприятно удивлён.       «Он в чём-то прав», — подумалось тому, кто уже видел всю его душу и мысли, как на ладони. А ведь они только подходили к орбите.