Глава седьмая.
Первый поцелуй, последняя ссора.
Вопрос на счёт жениха Виктории все ещё висел в воздухе, неприятно вибрируя. Девушка, находясь словно в каком-то трансе, пыталась собраться с мыслями и выдать внятный ответ на вопрос Дамиано. Который, как на зло, молча наблюдал за ней, докуривая папиросу до конца. Смог дыма, забирающий блондинку в кокон, сбивал с мыслей, неприятно прожигал лёгкие и заставлять удушливо кашлять. Все вокруг закружилось и смешалось в одно какое-то месиво, в котором Виктория переставала различать цвета и голоса. Закрыв глаза от ноющей боли, бьющей по вискам, облокачивается на спинку стула с громким, нервным выдохом. — Он старше меня. — Выдавила из себя блондинка, повинуясь внезапному порыву льющейся из неё правды. — Намного старше. Я влюбилась в него, как дура последняя. Это такое странное чувство… ты не представляешь… когда я вижу его, то меня словно вспарывают тысячи острых ножей в животе, становится легче дышать и неумолимо тянет к нему. Я теряю над собой контроль, всецело подчиняясь этим чертовым глазам и роскошной его улыбке. — Все это лилось без единой запинки или паузы. Виктория сквозь закрытые глаза видела его лицо снова и снова. Забывшись, потянулась к темному отражению руками. — Это просто невыносимо, Дамиано. Он замер на месте, потеряв фокус на ней. Ему уже было наплевать куда она там смотрела, что делала и как говорила. Брюнет вдруг нашёл в её словах знакомые чувства. Знакомые настолько, что драло в горле. Опустив голову вниз и запустив в волосы пальцы, громко откашливается, пытаясь сопоставить её описание и знакомый образ. Да, это была Виктория. Именно при виде неё у него из под ног уходила земля, сердце пропускало удары, а внутри разрасталось невыносимое, жгучее желание остановить время и просто любоваться ею, целовать и бесконечно обнимать. Именно в этой чертовой блондинке скрывался весь смысл его жизни. Каждый маленький лучик, просыпающийся из глубин её души, затмевал собою настоящее, горячее солнце на небе, которое, конечно же, проигрывает ей. Кусает губы, чувствуя как они трескаются и кровоточат. Сквозь мысли Дамиано глухо слышит голос Виктории, которая перепугавшись за парня, села перед ним на колени, пытаясь достучаться до затуманенного, местами потерянного, разума. — Дамиано, ты меня слышишь? — Она трясла его за колени, почти скулила. Выйдя из нелепого транса, смотрит на девушку словно впервые. Виктория, не зная от чего такой эффект, подумала что это все из-за курения. Но нужно ли ему это с такими побочными эффектами? Она бегло рассматривала бледное лицо Дамиано, пытаясь понять что с ним и нужно ли кого звать на помощь, если она не справиться с ним одна? Брюнет горячо рассматривает её волнующееся личико, ломая внутри себя дикое желание поцеловать девушку прямо здесь и сейчас. Но это желание лишь росло, поглощая его все больше и больше. Тогда Дамиано перестал медлить, схватил её за плечи и мягко прижав к себе, тихонько прикоснулся к её губам. Они горели как никогда. Только после этой долгожданной секунды, которую он ждал целую вечность, а то и больше, его сердце наконец-то стало снова работать, отбарабанивая такой бешеный ритм, что было ощутимо в самом горле. Дамиано словно глотнул новый глоток воды, которой не мог насытиться раньше. Все вокруг них, некогда жившее своей жизнью, остановилось и обрело зависимость. То, что произойдёт дальше полностью определяют они. Их губы, пальцы, слова и мысли. Виктория хотела отвернуться, ударить ему пощёчину и убежать, но не стала. Вместо этого она лишь крепче прижалась к дрожащему брюнету и углубила поцелуй. По-взрослому, голодно, жадно, горячо, волнующе и захватывающе целовала его губы, которые безумно болели и горели под этим страстным натиском. В поцелуе сгорели последние сомнения. Начало строиться нечто новое, сдвинувшее его острое равнодушие и страх с пыльного места. Стоны сливались друг с другом также плавно, как их губы и тонули в том же сочном, бесконечном поцелуе. Блондинка впервые чувствовала как возбуждалась от поцелуя, а не от собственных прикосновений и видений. Чувствовала как набухает грудь и внизу живота становится невыносимо туго и жарко, а ещё ниже – мокро. Отчаянно прижимает его ещё ближе, запуская в рот Дамиано язык. Который он тут же ловит, играясь с ним собственным. Такой тон в их поцелуе блондинке очень понравился. Очень скоро воздуха в их лёгких не осталось, в ушах начался страшный гул и кружилась голова. Смачный чмок наконец разорвал горячий и влажный поцелуй, доведя подростков до полу-оргазма. Виктория посмотрела на его кровавые и жгучие губы, глупо и невинно улыбаясь. Дамиано ещё долгое время не мог открыть глаз, постоянно кусая, либо облизывая губы снова и снова. — Наверное, это было зря. — Тут же решила она, видя такую реакцию Дамиано. — Что? — Испугался он, разлепил глаза и снова схватил её за плечи. — Нет, нет, нет. Это не было зря, Вик. — Имею ли я на это право, Дамиано, будучи любя другого человека? — Переживала она, бегая глазами по его лицу, словно он – один единственный на свете знал ответ на этот странный вопрос. — Конечно. Он же не любит тебя, и вы не состоите ни в каких отношениях. Это поцелуй, Виктория, а не… — Секс? — Да. Ты очень догадливая. Толкнув её в сторону, вскочил со стула и пошёл в сторону дома. Она испортила все. Абсолютно все. В голове Дамиано жужжали мысли: о чем она думала в этот момент? Представляла любовь всей своей жизни, поэтому так легко поддалась и выложилась на максимум? За этими мыслями негодование, злость и вслед за ними ненависть сметали перед ним все. Он шёл, не останавливаясь ни на какую гребаную секунду, пытаясь словно раствориться, исчезнуть в этом проклятом воздухе будто ничего не было, нет и не будет уже больше никогда. Дамиано слишком многое себе возомнил, когда на толику секунды мог подумать о настоящей, искренней и крепкой любви к Виктории. Нет же, она все испортила. Все исчерпалось в ту же минуту, когда ее губы решились произнести эту бредовую фразу. Когда перед его глазами не было вмиг опротивевшего фасада, фонтана и под ногами не шуршала чуть влажная трава, Дамиано успокаивался. Дергает шторы, желая скрыться от всего, что могло ему случайно попасть на глаза. Сжимал кулаки, сверля бешеным взглядом стену, в которую так желал врезать со всего размаху. — Знаешь, по-моему это не очень по-мужски вот так вот сбегать от разговора после поцелуя. — Зажужжал её голос за спиной. — Ты как сюда попала? Я запер все двери, черт бы тебя побрал! — Он метнулся к своему столу. Открыл шкаф и швырнув туда секретную коробочку, которая в кармане успела нагреться от трения рукой. — Знаешь, а это так по-женски задавать тупейшие вопросы после самого ответственного и сокровенного! Что тебе ещё надо? Слушай, если ты так переживаешь на счёт своего возлюбленного, сходи в церковь и покайся, что целовалась с каким-то левым ублюдком! — Чем больше он говорил, тем сильнее злился, и громче кричал. — Заткнись! Ты никакого права не имеешь орать на меня и в чем-либо обвинять, ясно?! Да, я задала этот вопрос. Он не тупой и никогда им не был. Я думала, что ты взрослый, что я могу тебе довериться в этом плане, и что ты лучше знаешь на счёт таких вещей. Видимо я ошиблась. Ошиблась дважды. Во-первых, что посчитала тебя взрослым. А во-вторых, что доверилась тебе. Хорошо, прости меня, прости за этот тупой поцелуй и вопрос… и вообще за все. Мы больше никогда не будем заводить какие-либо разговоры, оставаться наедине и хоть как-то контактировать. Хорошо? Мы больше вообще никогда не пересечемся в этом доме. Не обещаю, но постараюсь гарантировать тебе это. — Она говорила спокойно и тихо, бегая глазами по стене за спиной Дамиано. Под конец её речи голос дал слабинку, а в глазах заблестели слёзы. — Вик, нет, пожалуйста. Дамиано тут же подбежал к ней, желая спрятать эти слёзы в своих объятиях. Оба понимали, что наговорили и натворили сполна лишнего. Но если Дамиано был горячим, вспыльчивым по характеру и быстро успокаивался, то Виктория была совсем другой. Если она что-то и говорила, пусть даже на эмоциях, то это непременно должно было исполниться. Поэтому она оттолкнула его и отойдя на пару шагов назад, лишь посмотрела на него с обидой в глазах и уже через секунду метнулась к двери. Но что-то все ещё держало её в этой комнате, поэтому она не убегала, а чего-то ждала. Чего? Может быть, хотела от него какой-то реакции? Какой? Поддержки, помощи… мысли опережали происходящее, слова вставлялись ни в правильной форме, ни в том контексте и ни в том обороте. Ситуация вышла из-под контроля, набирая обороты и тянув обоих ко дну. Не стоило уже ничего говорить, не стоило пытаться исправить это все. Разбитую вазу не склеишь, сожжённые чувства из пепла не восстановишь, доверие не вернёшь и не полюбишь его вновь. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Пожалуйста. — Нет, Дамиано, у нас в любом случае ничего не выйдет. Я люблю другого человека. — Мне плевать. Я буду ждать тебя вечность. Правда. Что мне сделать, чтобы ты поверила в это? — Исчезни из моей жизни. Нырнув за дверь, Виктория оставила в комнате свой аромат и сбитого с толку Дамиано. Он не стал бежать за ней, догонять и ломать под своё мнение. Это глупости. Если она сама не хочет, то ничего уже не сделать. Закрыв лицо ладонями, садится в кресло и замирает так. Внутри сердце колотилось с такой бешеной скоростью, что вот-вот выпрыгнет и побежит за блондинкой вслед. Ему так многое хотелось ей сказать, пообещать, попросить. Но в этом не было смысла, да и надобности уже тоже. Возможно, Виктория была права и лишний раз только спасла их, предотвратив от непоправимого. Дамиано действительно мог погорячиться и испортить им обоим жизнь. Виктория бежала в свою комнату, почти ничего не видя перед глазами из-за пелены слез. Боль и обида душили её, давили на незажившие раны, ломали пополам. Захлопнув дверь, прыгнула в мягкую кровать и обернувшись в одеяло, громко, почти оглушительно кричала, выпуская все накопленное в груди. Это не было никак приукрашено или романтизировано. Это было страшно и невыносимо больно. Виктория ещё не до конца осознавала тот поцелуй и серьёзные намерения Дамиано, которые он пытался ей навязать. Все это лишь побочный эффект от любви, которую ей не суждено было разделить с тем, от появления которого Виктория забыла как дышать, спать и есть, а начала лишь просто существовать. Наверное, тогда и там в саду, сидя перед Дамиано, блондинка искала искупления, отчуждения, помощи, поддержки. Возможно, пыталась что-то доказать или дать ему знать. Но была ли права в своих действиях потом? Имела ли право давать ту слабину и цепляться за живое, уязвимое внутри Дамиано? Скорее всего, нет. И никогда уже не будет иметь. Это дало второй побочный эффект, который, не минуя первый, а смешиваясь вместе с ним, хватал её за горло и приставлял к виску дуло пистолета. Все чувства смешались в единое месиво, а подогретые на пепелище из бессмысленного бреда, в котором они пытались друг друга убедить, а на деле лишь топили себя ещё глубже, слова и вовсе разрушили те хрупкие, стеснительные, скромные и неустойчивые чувства. Все попытки проиграны, терпение друг к другу исчерпано, ошибки опробованы, боль благополучно вошла, впуская яд вместе с воздухом, и теперь мучала обоих как в предсмертный день. Прошедший эхом девичий крик завис где-то на лестнице, метаясь от её комнаты в комнату Дамиано, который боролся со своими чувствами. По-настоящему боролся, потому что все никак не мог отпустить эту ситуацию и понять что произошло в полной мере. Эти сомнения и терзания боролись с его мужским, холодным эго, травя его неокрепший ум и неожиданно хрупкую, ранимую душу. Мысли сейчас болтались на самом краю пропасти, в которую так легко было упасть и забыться, чтобы утолить внутри себя всю боль, сомнения и чувства. Было ли это просто на самом деле? Скорее, нет. Все было так запутано, серьезно и больно, что не хотелось ничего, кроме как просто исчезнуть. Виноватые взгляды на дверь, рывки к ней и загадывания в пустой, холодный и сырой коридор преследовали обоих до самого рассвета, пока истощённые мозги не сломили их с ног в долгий, крепкий сон до самого вечера. Вечером вернулся Адриано со своей семьей. Дети носились в гостиной, играя с новыми игрушками, привезёнными из-за границы, пока нянечки пытались догнать их и успокоить по требованию хозяина. Дом заметно изменился после их ухода. За вчерашний день здесь произошла настоящая война. За любовь, доверие, чувства и искренность. После неё стало пусто, тоскливо и бессмысленно. Некогда разговорчивый Дамиано не прикасался к еде, опустив голову в пол и не проронив ни слова, что очень пугало отца. Он всячески пытался растормошить сына, но все попытки были мимо. Оставив брюнета наедине с собственными мыслями и чувствами, начал хвастаться новыми знакомствами, которые обеспечат ему прочную базу для торговли за океан. А ведь это становилось мечтой многих завидных купцов, и не только итальянских. Живое общение, смех и гул вмиг стихли, когда на пороге кухни появилась Виктория. Её внешний вид был настолько жалким, что никто не осмеливался с ней говорить или о чем-либо спрашивать, а Адриано вообще был шокирован. Метая взгляд от неё к сыну, с сына на неё вновь начинал устанавливать связь, которая совершенно точно тут прослеживалась. Порывался встать и помочь этой ситуации решиться взрослым, трезвым и мужским разумом, но в воздухе настолько палило напряжение, что он просто напросто испугался. Это доказывает то, что подростки могут похлеще взрослых натворить бед, из которых, порой, не выбраться уже никому и никогда. — Адриано, можно с вами поговорить с глазу на глаз? — Тихо попросила она, встав рядом с ним по правое плечо. — Что? Говори громко и четко, я не собираюсь слушать твое мусляканье. — Я говорю, мне нужно с вами поговорить. — Попыталась она сказать громче, но просто не могла, так как ночью слегка порвала связки. — Я тебя не расслышал. Может, повторишь ещё разочек? — Мне очень серьезно нужно поговорить с вами. — Закричала она, подняв голову. Первое, на что упал ее взгляд – опущенная голова Дамиано. На её крик он также поднял голову и уже смотрел на неё. В карих глазах творилось… ничего. Ничего в них не творилось. Абсолютная пустота и равнодушие испепеляли блондинку. Сидящая через стул от него мать и, по совместительству, жена Адриано молча глядела на неё, пытаясь выяснить что с ней. А сестра напротив громко, издевательски расхохоталась, унижая Викторию ещё больше и хлеще. Насмеявшись с дочерью вдоволь, Адриано крепко схватил рабыню за запястье и вывел её в гостиную. Детей, слава богу, удалось увести на второй этаж, и разговору никто не мешал. Лишь мимо стены с книгами промелькнул Дамиано, выглядевший как собственная тень. Адриано хотел остановить его, но брюнет убежал наверх слишком быстро. Поэтому он просто вальяжно расселся на диване, закидывая одну ногу на ногу и отрывая от маленькой веточки винограда ягоды, отправляя их в рот. На левом мизинце купца сверкало дорогое, крупное кольцо, которое он очень сильно хотел показать чуть ли не всему миру. — О чем ты хотела поговорить? Я слушаю. — Я хочу уйти от вас. То есть, прошу освободить меня. Пожалуйста, мне правда это очень нужно. — Она снова опустила голову, перебирая пальчиками ткань платья. — Что-что ты сказала? Отпустить тебя? С какой это стати? — Потому что мне это надо. По-настоящему надо. Пожалуйста. Будьте человеком. — Я то буду. Но я так и не понимаю причины твоего отпущения. Можно поконкретнее? — Это из-за вашего сына. Я не хочу и не могу больше работать здесь. — Но я не отпущу тебя уже никогда, ты это прекрасно знаешь. Она потянулась за верёвками платья сзади на шее. Спустив их, стянула ткань с плеч, опустила вдоль тела и оставшись полностью обнаженной, села ему на колени. Обняв руками плечи, потянулась к его губам. Обомлевший Адриано ничего не понимал, глупо хлопая глазами, пока руки девушки не потянулись за пуговицами рубашки на его груди. Прервав её, снял с себя на пол и вскочив, обежал диван и заглядывая вниз, укоризненно подытожил: — Я не отпущу тебя никогда, Виктория. Ты остаёшься в моем подчинении до конца своих дней. И никакие соблазнения, выкупы и побеги тебя не спасут. Будь хорошей девочкой, не провоцируй меня. Захлопнув дверь за собой на кухню, Адриано продолжил ужин в кругу семьи. Звенящий детский смех, стук приборов о тарелку и тихие, семейные разговоры доносились эхом до опустошённой и грустной Виктории. Надев на себя платье снова, поплелась наверх, задевая пустым взглядом каждую вещь в гостиной. На последней ступеньке сталкивается с мужской грудью, в которую врезается и не придав никакого значения, извиняется и идёт дальше.