Командировка

Командировка обещала быть на редкость отвратительной. Сережа почувствовал это сразу, но когда на соседнее кресло плюхнулся Трубецкой и вместо приветствия прошипел сквозь зубы «Я мог бы и один поехать», он окончательно укрепился во всех мрачных предположениях. Сережа ничего не ответил, только демонстративно отвернулся к окну, решив на этот раз не предпринимать никаких попыток сгладить ситуацию. Он и сам мог поехать один. Или в компании кого угодно условно приветливого или хотя бы делающего вид, что его не тошнит от всех вокруг. До Перми было два часа лету, но и эти два часа однозначно намеревались стать для Сережи настоящим испытанием. Трубецкой мог бы сидеть тихо, но он как будто нарочно то сдавленно хмыкал, то ерзал в своем кресле, то комкал газету, то сверлил взглядом Сережин затылок. И всякий раз, когда Сережа, не выдержав, оборачивался к нему, делал такое лицо, как будто это Сережа пялится на него почем зря и мешает спокойно жить. Прошло полчаса, а Сережа уже чувствовал едкое раздражение. В конце концов, он тоже был не рад и не просил себе в компанию Трубецкого. Более того, даже толком его не знал и узнавать намерений не имел. Трубецкой не нравился никому – он был откровенно нелюдимым, разговаривал исключительно о работе, а любые попытки завести с ним ничего не значащий треп натыкались либо на колкости, либо на его удаляющуюся спину. В прямом смысле – Трубецкой мог просто молча развернуться и уйти. На его счастье, командный дух среди коллектива никто поднимать не пытался, как правило, все ограничивалось унылыми новогодними корпоративами, которыми Трубецкой всякий раз пренебрегал. Работал он, напротив, даже слишком хорошо и был слишком убедительным, продавливая свои условия, так что на его демонстративное хамство коллегам начальству было плевать. Чем руководствовалось это самое начальство, когда отправляло их в командировку вдвоем, Сережа, впрочем, догадывался. Пару недель назад они с Мишей Рюминым столкнулись в офисном коридоре и немного заболтались, и ровно в тот момент, когда Сережа слишком громко засмеялся над Мишиной шуткой, из-за угла появился Романов. И, скорее всего, немедленно решил, будто Сережа с Мишей смеются именно над ним – начальственная паранойя порой доходила до абсурда. Романов постоянно устраивал спонтанные проверки, мечтая хоть кого-нибудь поймать на воровстве и растратах. Однажды даже уволил секретаршу за то, что она, по его мнению, тратит слишком много денег на пластиковые стаканчики, но ему и этого было мало – Романов распорядился установить повсюду видеокамеры, чтобы следить, не проводит ли кто лишние пять минут, уткнувшись в телефон или используя рабочие компьютеры в неподобающих целях. Он постоянно появлялся в кабинетах без предупреждения и просто стоял на пороге с видом полководца, осматривающего свою хреновенькую армию. Армия впадала в нервозность и разбежалась бы, если бы не хорошая зарплата. А Романов был убежден, что на свои деньги может позволить себе абсолютно все. В тот раз он сквозь зубы прошипел свое излюбленное «А что, рабочий день уже закончился?», и вот Сережа сидел рядом с исчадием ада и должен был провести с ним вместе еще неделю. Расчёт был гениальный – в такой компании отлынивать от работы или просто поговорить на отвлеченные темы было невозможно. Ни минуты простоя. Чем проштрафился сам Трубецкой, Сережа не знал. Может быть, умудрился и Романову нахамить, с него бы сталось. Провожали Сережу в эту командировку как на его собственные похороны. Даже обычно немногословный Юшневский, привыкший уже ко всему, только повздыхал, когда Сережа зашел в бухгалтерию подписать бумаги. - Не повезло тебе, — сочувственно сказал он, воровато поглядывая на зрачок видеокамеры в углу. Звук она не транслировала, Пашка из отдела безопасности сам проверял, но легче от этого не становилось. - Да уж, — хмыкнул Сережа. — Мало того, что я узнал о существовании Краснокамска день назад, так еще и повеселюсь там как никогда в жизни. - Он, кстати, раньше был нормальный, — Юшневский работал в компании с момента ее основания и знал все и обо всех, чем откровенно гордился, считая себя едва ли не летописцем местного общества. - Даже, не поверишь, приятный, все его обожали. А потом пропал на несколько месяцев, и вот мы здесь. - Может, пить бросил? – невесело пошутил Сережа, расписываясь в многочисленных бланках о получении командировочных. - Тайна, покрытая мраком, — покачал головой Юшневский. В другой ситуации Сережа мог бы начать строить догадки, но в то, что Трубецкой был нормальным, когда этого не требовала работа и заключение выгодных контрактов, верилось с трудом. А когда объявили, что им вместе предстоит ехать в Краснокамск, чтобы договориться о поставках с местным деревообрабатывающим предприятием, Трубецкой сделал такое лицо, словно худшей компании и представить было нельзя, так что сочувствия к его травмам прошлого в Сереже не было ни капли. В затылке зудело, Сережа буквально кожей чувствовал цепкий и раздражающий взгляд Трубецкого. И готов был поспорить, что Трубецкой об этом прекрасно знал. Два часа казались вечностью, а вынужденное молчание — нестерпимой пыткой. Романов умел скрасить жизнь как никто. - Может, хватит? – Сережа не выдержал, повернулся к Трубецкому и уставился на него в ответ. - Хватит чего? – невозмутимо переспросил тот. - Ничего, — Сережа чувствовал себя настолько глупо, насколько это было вообще возможно. Абсолютным идиотом. Не мог же он сказать, что Трубецкой должен немедленно перестать на него таращиться как исследователь на букашку. Трубецкой наверняка ответит, что никуда он не смотрел и Сереже не стоит так афишировать свои фантазии. - Неужели я тебя уже раздражаю? – Трубецкой ухитрился задать этот вопрос таким тоном, как будто утвердительный ответ был пределом его мечтаний. - А должен? – Сережа изобразил вежливую улыбку. Сдаваться он не собирался, еще неизвестно, кто кого будет раздражать сильнее. - Возможно. Не думаю, что ты в восторге от людей, не хихикающих по углам и не излучающих бессмысленно дружелюбие, — это была самая длинная фраза, услышанная Сережей от Трубецкого за последний год. Он так удивился, что даже ее обидный смысл немного поблек. - Зато ты излучаешь только осмысленную неприязнь, — Сережа представил себя школьником, пререкающимся на перемене, и на себя же разозлился, но прекратить не мог, отчего злился еще больше. - Это, по крайней мере, честно, — Трубецкой одарил Сережу очередным пренебрежительным взглядом. - Это что еще значит? – Сережа надеялся, что его собственный взгляд полон праведного гнева, но в реальности он, скорее всего, продолжал выглядеть чрезвычайно глупо. - А ты сам подумай, — Трубецкой неопределенно передернул плечами. Воздух завибрировал от напряжения, готовый взорваться самой банальной склокой. - Чай или кофе? – возникшая из ниоткуда стюардесса даже не догадывалась, что вклинилась буквально в эпицентр кровавой схватки. - Кофе – ответили они хором. Трубецкой отчетливо поморщился, а Сережа мрачно отвернулся. И отвернулся зря — пока он молча рассматривал груды облаков, подсвеченных утренним солнцем, Трубецкой умудрился стянуть его сливки. Белый кофе Сережа не любил, но справедливое возмущение все равно дернулось внутри, смешиваясь с почти привычным коктейлем из раздражения и бессилия – Трубецкой умудрялся проворачивать все так, что Сережа чувствовал себя идиотом при любых попытках возмутиться всему происходящему. - Так что это значит? – Сережа все-таки не утерпел, собственное молчание казалось ему согласием со словами Трубецкого, что бы за ними ни скрывалось. Уж нечестным себя Сережа считал в последнюю очередь. - Я уже не помню, о чем мы вообще говорили, —Трубецкой ухмыльнулся, и эта улыбка всей собой говорила одно слово – тормоз. А еще Сережа был абсолютно уверен, что Трубецкой отлично все помнит и нарочно кинул в него эту бомбу замедленного действия. Он глубоко вдохнул и приготовился опозориться окончательно. Внутренний голос убеждал, что опозориться сейчас не так уж страшно – во-первых, свидетелей у этого разговора не было, во-вторых, друзей, которым можно было бы его пересказать, у Трубецкого тоже, скорее всего, не водилось, а в третьих… В-третьих, наверняка Трубецкой рассчитывал на то, что Сережа заткнется и оставит его в покое, а этого делать категорически не следовало. Раз уж Сережа обречен был на страдания, пусть этот высокомерный сноб страдает вместе с ним. - Почему я не честный? – упрямо спросил Сережа и, подчинившись совсем уж абсурдному желанию, ловко перехватил ладонь Трубецкого и забрал у него свои сливки, не дав их открыть. Трубецкой застыл от такой наглости и некоторое время сверлил Сережу яростным взглядом. Внутри разливалось мрачное удовлетворение. - Почему я вообще должен отвечать на твои тупые вопросы? – Трубецкой фыркнул с опозданием и дернул запястьем, к которому прикасались Сережины пальцы. - Ответишь – отдам сливки, хотя ты мог просто попросить, — Сережа на ходу выдумывал правила игры и рассматривал Трубецкого в ответ, ничуть не смущаясь. Вернее, делал вид, что игра в гляделки не причиняет ему никакого дискомфорта. - Господи, до чего ты надоедливый, — Трубецкой делано вздохнул. — Ладно, если ты сам не додумался до простых вещей, я объясню. Знаешь, кто всем нравится и кому нравятся все вокруг? Лицемерам. Я за тобой наблюдал и пришел к выводу, что ты именно такой. Такой милый со всеми, но до тех пор, пока тебе это удобно. Уверен, как только нужно что-то посерьезнее идиотских шуточек, тебя и след простыл. Сережа задохнулся от возмущения. Только вчера он одолжил Пашке половину зарплаты, без особой надежды на ее скорое возвращение или возвращение вообще. Но не говорить же об этом Трубецкому. Даже думать о Пашке в качестве аргумента было неловко. Оправдаться при этом хотелось мучительно и невыносимо, тон Трубецкого был до отвращения безапелляционным, как будто он знал о Сереже что-то, чего даже сам Сережа не знал. - Ты что, следил за мной вместо работы? – нашелся вдруг Сережа и вернул Трубецкому его гадкую ухмылочку. - Да на тебя достаточно один раз посмотреть, чтобы все понять. Не льсти себе, — Трубецкой попытался демонстративно отодвинуться, но мешало кресло. - Мне не все нравятся, — Сережа протянул Трубецкому сливки. — Ты меня бесишь. После этого признания стало значительно легче. Ровно до тех пор, пока Трубецкой не искривил губы в некоем подобии снисходительной улыбки. - Может, ты не так уж безнадежен, — Трубецкой вылил сливки в кофе, не удостоив Сережу благодарностью. — Правду говорить легко и приятно, подумай об этом на досуге. Весь остаток полета Сережа раз за разом проигрывал в голове весь их недолгий разговор, придумывая остроумные ответы, но всякий раз даже воображаемые диалоги заканчивались его безоговорочным проигрышем. Ничего от себя и своего воображения не добившись, Сережа поклялся отомстить, но как это сделать, он понятия не имел. *** В аэропорту их встретил неприметный, явно невыспавшийся мужик, проводил к забрызганному грязью внедорожнику и объяснил положение дел. Дела были не очень – оказалось, что сегодня и завтра на встречу с руководством они могут не рассчитывать, потому что у начальника производства женится сын и все там. Где «там», мужик, назвавшийся водителем директора, уточнять не стал. И без слов было ясно, что на грандиозной пьянке. - Хорошо, что нас не позвали, — шепнул Трубецкой, и Сережа согласно кивнул. И в ту же секунду опомнился, они ведь не какие-то заговорщики, а люди, которые друг друга бесят. - Но вы не волнуйтесь, — добавил мужик, — Петр Константинович вам квартиру выделил, осмотрите город, там, на заднем сидении, образцы, поизучаете как раз. Начальник ваш затребовал каталоги еще. Город у нас, конечно, маленький, но вы, если чего захотите, поразвлечься там, дайте знать – организую в лучшем виде. - Спасибо, — машинально ответил Сережа. «Спасибо» относилось скорее к наличию квартиры, потому что гостиниц в Краснокамске было ровно три, и каждая из них выглядела так, будто строилась исключительно для того, чтобы провести пару незабываемых часов в компании жрицы любви с ближайшей трассы, а не чтобы там спать. Розовые атласные покрывала на фотографиях вовсе не выглядели заманчиво, и Сережа испытал неимоверное облегчение еще в Москве, когда выяснилось, что у «Краснокамских Деревообработок» есть собственные планы на размещение потенциальных крупных клиентов. - Вы нам свой номер оставьте, мы позвоним, если что, — добавил Сережа, чтобы наверняка закончить разговор о возможных развлечениях, и попытался втиснуться на заднее сидение. Удалось это не с первого раза, все оно было завалено по-современному образцами, а по-простому кусками брусьев разной толщины и размеров. Украшали кучу помятые каталоги за 2016 год. Сережа с трудом сдвинул деревяшки к окну и занял освободившееся место. Радость его, впрочем, была недолгой – через секунду в дверь протиснулся Трубецкой. Неизвестно, чем ему не угодило совершенно свободное переднее сидение, скорее всего, невозможностью причинять Сереже неудобства. Устраивать разборки при постороннем было по меньшей мере непрофессионально, так что Сереже пришлось молча сжать губы и попытаться подвинуться. Угол одного из брусьев тут же впился в бок, но Сережа стоически промолчал, Трубецкой, как будто случайно пнувший его острым локтем в плечо, и без того чуть не светился от удовольствия. Новенькая елочка на зеркале заднего вида издавала настолько ядреный запах тропических фруктов и токсичной химии, что у Сережи через пару минут поездки заломило в висках. Трубецкой был спокоен как айсберг – он смотрел прямо перед собой и, казалось, вовсе не чувствовал тошнотворной вони. Сережа мстительно толкнул его, почти припечатав к дверце, и, перегнувшись прямо через Трубецкого, приоткрыл окно. В лицо ударил колючий осенний ветер, пахнущий горькой пожухлой листвой, и Сережа с наслаждением вдохнул. В голове тут же прояснилось настолько, чтобы понять, что его рука случайно легла на бедро Трубецкого, а сам Трубецкой буквально застыл, так и не сумев выдавить из себя язвительную тираду. Руку Сережа тут же отдернул, однако даже не подумал отодвинуться. Куча образцов щетинилась острыми углами, и быть прижатым к парализованному его наглостью Трубецкому было куда лучше, чем обзавестись парочкой синяков, а может, и внутренних травм. Слишком уж лихо машина подскакивала на выбоинах, а водитель, как заподозрил Сережа, с помощью токсичной елки пытался скрыть запах послесвадебного перегара. Не мог же он сидеть дома, когда сын самого начальника производства заключает законный брак. Трубецкой так ничего и не сказал, молчал целый час, пока они ехали от Перми до Краснокамска, наслаждаясь видами местной природы, уныло сгорбившейся под свинцово-серым небом, с которого то и дело начинал накрапывать мелкий дождь. Краснокамск тоже не произвел на Сережу радужного впечатления, разве что набережная, если бы не паршивая погода, выглядела приятным местом для прогулок. Но зато по дороге к панельной пятиэтажке, где им предстояло жить, он успел заметить пару магазинов. Время неумолимо двигалось к обеду, а позавтракать Сережа не успел. Есть хотелось зверски. Трубецкому, кажется, хотелось только отомстить за поездку. Едва выбравшись наружу, он елейным голосом попросил Сережу прихватить образцы, а сам, поспешно вынув из багажника свои вещи, направился к единственному подъезду. Так они и поднялись на третий этаж, Трубецкой, позвякивая выданными шофером ключами, и Сережа, с сумкой в одной руке и охапкой деревяшек в другой. Если бы не занятые руки, он не удержался бы и запустил в спину Трубецкого одним из образцов, но тот снова умудрился упихать Сережу в максимально неудобные условия и безнаказанным добрался до нужной двери. Мрачно топая по бесконечной лестнице, Сережа думал только о том, как бы ничего не уронить, и еще о том, какой он дурак. *** - Муравьев, у меня для тебя хорошие новости – тебе достается спальня, — донеслось откуда-то из глубины квартиры, едва Сережа переступил порог. Он даже оглядеться не успел, слишком уж отчетливым было неприятное предчувствие от такой уступки. Дело было явно нечисто. Сережа пошел на голос, продолжая сжимать в руках проклятые образцы, и очень скоро убедился, что просто так Трубецкой ничего хорошего не делает. Спальня была еще хуже, чем фотографии местных гостиниц: пластиковый, белый с позолотой ампир встретил Сережу всем своим бордельным великолепием, розовое покрывало поблескивало в свете вычурной люстры, а дополняли всю эту красоту пыльные бархатные портьеры с кисточками. - Откуда такая щедрость? — спросил Сережа, скидывая обрезки брусьев прямо на кровать и стараясь ничем не выдать своего недовольства. — Тебе здесь больше подходит, а я человек простой, могу и на диване поспать. - Может, тебе хотелось хоть в командировке пожить шикарной жизнью, а здесь очень шикарно, — не сдавался Трубецкой. - Ну что ты, я привык спать где попало, — Сережа хотел было выжать из себя улыбочку наподобие тех, которыми его в изобилии одаривал Трубецкой, но один из образцов выскользнул из кучи и шлепнулся на пол. Сережа машинально нагнулся, чтобы поднять, и замер – под кроватью лежали красные кружевные трусы. - Нет уж, извини, но спать я здесь не буду, — Сережа взял трусы двумя пальцами и продемонстрировал Трубецкому. — Не думаю, что они здесь для привлечения денег. - Денег? – не понял Трубецкой. - Ну да, не думаю, что они свалились с люстры, — Сережа с наслаждением рассматривал удивленное лицо Трубецкого. - О чем ты вообще? Муравьев, тебя укачало? Я ни слова не понял. - О великой русской традиции вешать на люстру красные трусы для привлечения богатства. Серьезно, ты что, об этом никогда не слышал? – Сережа наконец уронил трусы на кровать, на розовом атласном покрывале комок кружева смотрелся донельзя уместно. - Нет, — отрезал Трубецкой. — Но неудивительно, что впервые о подобной чуши я услышал от тебя. - Раз так, тебе точно стоит остаться здесь. Погрузиться в новый мир, — Сережа резко развернулся и направился к выходу, чтобы успеть занять диван в гостиной. По крайней мере, со слов Трубецкого выходило, что этот диван существует, а значит, Сережа должен был добраться до него первым. - Нет уж, постой, — Трубецкой в два шага нагнал Сережу и схватил за плечо. И тут же одернул руку как ошпаренный. — Ты сам сказал, что эти трусы не для денег. Я не собираюсь спать на чужих телесных жидкостях. - То есть ты признаешь, что спать здесь — так себе идея? – Сережа обернулся и уставился прямо на Трубецкого, правда, для этого пришлось смотреть на него снизу вверх – Сережа был на полголовы ниже, но он надеялся, что праведный гнев в глазах компенсирует разницу в росте. - После того, как стало очевидно, что директор и бог знает кто еще водят сюда девушек нетяжелого поведения, я, пожалуй, готов это признать, — с неохотой выдавил Трубецкой, — но не можем же мы спать вдвоем. - А ты что, стесняешься? – разговор неминуемо катился куда-то не туда, но Сережа принципиально не желал уступать. - Было бы кого, — скривился Трубецкой. — Ты совершаешь ошибку, попробуй начать думать. В конце концов, ты тоже можешь захотеть притащить сюда местную красотку. Я даже возражать не буду. И комната идеальная. - Или красавца, — совершенно серьезно поправил его Сережа, продолжая смотреть Трубецкому в глаза – правду говорить действительно было легко и приятно, особенно ту, которую легко можно было превратить в шутку. - Ладно, — неожиданно смягчился Трубецкой. — Я согласен спать с тобой на диване, если ты не будешь таскать сюда мужиков, и ко мне не вздумай приставать – ты вообще не в моем вкусе. И ухаживать нормально явно не умеешь. - Да ты вообще ничего обо мне не знаешь, — Сережа пожалел, что образцы остались валяться на кровати и у него не выйдет хорошенько огреть Трубецкого одним из них. - Я знаю достаточно, — многозначительно ухмыльнулся Трубецкой, и Сережа тут же заподозрил, что ни черта Трубецкой не знает и все его слова не более чем блеф и желание позлить.