Высматривая путь. Том II

      К ночи небо затянули тучи. И случилось это настолько быстро, что ведьмак даже не успел пристроиться где-то на ночлег. А как громыхнул гром, и сверкнула яркая вспышка молнии, Эскель и вовсе чертыхнулся. Еще и поблизости, как нарочно, не было никакой пещеры или грота. Василек, привязанный к дереву, громко сопел и фыркал. Гром расколол небо в очередной раз, тогда конь и вовсе встал на дыбы. Боялся он грозы, что уж поделать. Ну, а как тут не бояться, если что-то прямо над головой сверкает и раскатисто грохочет, оставляя долгоиграющее эхо.       — Тише, тише, — зашептал ведьмак, огладив вороной круп. — Впервой, что ли?       Конь только фыркнул и мотнул головой. С минуты на минуту должно полить, а они только справились с третьим тайником. Осталось еще семь, а день уже подходил к концу. Вообще, он планировал даже не спать и перекусывать на ходу, чтобы управиться как можно быстрее, но непогоду, почему-то, не учел. Да и как тут учесть, если небо до последнего оставалось ясным? Торопливо отвязав Василька, Эскель схватился рукой за переднюю луку и влетел в седло. Нужно было подыскать, где укрыться, пока на это еще осталось время. И следующий тайник для этого вполне себе мог подойти. Если успеет добраться, конечно.       А как направился в сторону следующего схрона, то надежда на то, чтобы найти хотя бы вместительное дупло, чтобы залезть туда и переждать грозу, таяла на глазах. Вокруг был густой лес, что жил своей жизнью, но намека даже на самую захудалую пещерку не было. Ветер холодил кожу, залетая под наспех застегнутую куртку. Эскель поднял ворот и втянул шею в плечи, ссутулившись. Вот что значит — лето подходит к концу. Прохлада уже не была такой желанной, а пробирала холодом до костей. Одной рукой посильнее стянув полы куртки, второй он сжал поводья и ногами сильнее стиснул напряженные бока Василька. Останавливаться нельзя было, ни в коем случае. Пусть хоть ураган его накроет. Иначе так и на неделю можно застрять в этой глуши. В голове трепыхалась только одна мысль — быстро управиться, вернуться к Дере и где-нибудь под раскидистым дубом отоспаться с ней в обнимку. А если вдруг станет зябко, то он наверняка придумал бы как им согреться и утомиться, чтобы сон был покрепче. Мысли тут же вернулись на берег Понтара. Кажется, что он до сих пор слышит ее громкие, несдержанные стоны и постоянно сбивающиеся дыхание. Неосознанно прикрыв глаза, он сдавленно выдохнул, вспомнив какие полные и налитые у Фредерики груди, а еще на вкус она оказалась кисло-сладкой, словно лесная ягода. Кончики пальцев начало покалывать, ровно так же, как и тогда, когда они прикасались к ее нежной коже. После ее чудных занятий с Кейрой, Дера и впрямь стала будто наэлектризованная. Не такая как Трисс, но все же странные ощущения от прикосновений были.       От мыслей о Меригольд у Эскеля свело челюсти, а внезапный порыв ветра, что ударил в лицо разметав короткие пряди по лбу, окончательно отрезвил. Ему определенно нравилось подтянутое тело чародейки и ее выпуклости, что были до такой степени идеальные, будто их выточил самый искусный скульптор Континента. Но они не вызывали у него такого ошеломляющего, животного желания, в отличие от весьма обычной, можно сказать даже — «слишком женственной» фигуры Фредерики. Аппетитные широкие бедра, длинные, ровные ноги, изящный изгиб талии, небольшая складочка внизу живота и ее груди. Боги, ему казалось, что он мог трогать их постоянно. Упругие, большие, со вздернутыми вверх розовыми сосками. Они так и манили его. Да черт возьми, он ведь был не только ведьмаком, а полноценным, зрелым мужчиной со своими вкусами и совершенно естественными потребностями. И если это было естественно, то почему он должен этого стесняться?       Из нелегких раздумий его вывел ливень, что хлынул стеной. Стало совсем темно, а гроза переросла в настоящий ураган. Ветки, от порывов ветра, громко трещали над головой, листья кружились и тут же опадали из-за тяжелых капель, а сам ведьмак, в мгновение ока, промок до нитки. И как же хорошо, что Дера остригла его отросшие волосы. Теперь они облепляли лоб, уши и немного шею, но обзор не закрывали и неприятного ощущения, словно натянул на голову шапку — не вызывали. Василек замедлил шаг и жалобно всхрапнул.       — Знаю, друг, знаю, — шепнул Эскель даже и не надеясь, что из-за шума дождя конь его услышит.       Вместе с тем, несмотря на весь дискомфорт, сухолюбивое животное медленно двигалось туда, куда направлял всадник. И ведьмак был благодарен ему за это, и за то, что тот не показывал характер. Ведь у него не было ни времени, ни желания усмирять взбрыкивающего коня.       Пещера появилась перед глазами очень неожиданно. Хотя, это скорее был грот, судя по широкому, темному входу. Решая разобраться с местными обитателями, ежели таковые имеются, по мере надобности, он направил Василька к новоиспеченному убежищу и мысленно не забыл поблагодарить удачу, что не повернулась к нему задом в такой неподходящий момент.       А как на голову перестало капать, Эскель спрыгнул с коня, взял его за поводья и повел в, скрытые тьмой, недра грота. Внутри было темно, но не настолько, чтобы ведьмак ощущал дискомфорт. Тряхнув головой на манер Василька, он смел с лица оставшуюся влагу и резко остановился, так как в глаза ему ударил мягкий свет. Хоть после тьмы он таковым не показался. Прикрывшись предплечьем, мужчина сделал еще один шаг и остановился окончательно.       — Гость! Пугг, гость! Возьмак, настоящий! — донеслось откуда-то справа.       А как глаза пообвыкли, Эскель нахмурился, присмотревшись. Перед ним, освещенный двумя факелами, что он непостижимым образом смастерил из камней и сухой травы, стоял самый настоящий лесной тролль. Хотя «факелы» — это громко сказано. К тому же они уже догорали. Сам тролль, был локтей шесть в высоту, с темно-синей кожей, маленькими голубыми глазками, словно пуговками, впалым носом и большими острыми ушами. На вид весьма грозный. Но, пока что, это исключительно, на вид. Однако, что этот самый тролль делает в пещере — непонятно. Может от дождя прячется? Но судя по тому, как обжита округа, он вполне себе мог тут жить.       — Здравствуй, Пугг, — мужчина смахнул со лба мокрые пряди и поднял ладонь вверх.       — Здарастуй, возьмак! Что тут делать возьмак? Настоящий! Живой!       Эскель пока не понял такого воодушевления, но решил, что разумней быть всемерно дружелюбным. В отличие от Ламберта, он старался троллей не трогать. По возможности, конечно. Иногда эти тупоголовые сами на него кидались, и уж тогда выбора особо не было. Но тут, покамест все шло гладко. Никто не пытался голову камнем проломить — уже неплохо.       — Ты здесь живешь? — не зная с чего начать, он решил, до поры до времени, просто поддержать разговор.       — Пугг живет. Здесь живет.       Тролль потоптался на месте, посуетился словно порядочный хозяин, а когда понял, что кроме дырявого котла и горсти дров, которые он уже битый час пытался превратить в костер, ничего толком и нет, поуспокоился. Эскель устроил коня неподалеку, но на таком расстоянии, чтобы пещерный обитатель не покусился на него. А то он уж заметил, какие взгляды, своими маленькими глазками, тот бросал на несчастного, мокрого Василька. Затем осмотрел своего вынужденного соседа с ног до головы и задумчиво хмыкнул. Ну что же, раз сегодня ему предстоит ночевать с чудовищем под боком, а не с Дерой, то так тому и быть.       — Пугг не угостить. Возьмак голодный, — тролль, уж больно по-человечески, вздохнул явно расстроившись.       — Я могу тебя угостить, — отозвался Эскель, подойдя ближе и стаскивая с рук мокрые перчатки. — Но сначала, давай разведем костер, чтобы согреться было как.       — Пугг сделал огонь. Вот, — он кивнул в сторону догорающих факелов и горделиво почесал лапой желтоватое брюхо.       — Да ты тот еще умелец, Пугг, — хмыкнул ведьмак и встал на одно колено.       Сложил пальцы в знак Игни, осторожно поднес руку к дровам и немного подержал ее над ними, чтобы те подсохли. С одеждой, конечно, так не получалось. Страшно вспоминать, сколько рубах он таким образов извел. Ткань отчего-то загоралась гораздо резвее дров. На это потребовалось не больше пары мгновений. И только потом, он щелкнул пальцами вызвав искру, а за ней маленький язычок пламени, который неуемно старался разрастись до размеров полноценного костра.       — Колданство! Возьмак! Покажи еще! — тролль даже захлопал в ладоши и принялся нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.       Эскель удивленно вскинул брови, но отказываться не спешил. С разумными чудищами всегда было так: ходишь по очень тонкой грани и порой достаточно одного неверного слова, чтобы вызвать у того волну гнева, после которой обязательно последует потасовка. А он сейчас был уставший, мокрый, голодный и заведенный из-за того, что вместо того, чтобы обжиматься со своей девицей, вынужден шататься по лесу и выискивать тайники белок. Потому, желал хотя бы того, чтобы обойтись без открытых противостояний. Тем более с громадным троллем.       — Отчего же не показать, — повел плечами Эскель и поднялся.       Стянул с себя куртку, разложил ее у костра на камне и закатал рукава влажной рубахи. Растер ладони друг о друга, а когда почувствовал тепло, то снова сложил Игни и повернул руку ладонью вверх. Небольшие языки пламени заплясали на кончиках его пальцев, разбрасывая в стороны ворох ярко-оранжевых искр. Выглядело это и впрямь весьма симпатично, если бы не было так опасно. Потеряй он контроль хоть на мгновение и тролль, что завороженно смотрел на представление не переставая хлопать своими ручищами, тут же сгорит.       — Фокусы, — наконец выдал Пугг.       А Эскель, стряхнув с руки огонь, словно это было что-то несущественное, вытер ее о рубаху.       — У меня есть немного еды и перцовка. Составишь мне компанию?       — Есть водка — Пугг пить. Нет водка — Пугг есть, — деловито махнул рукой тролль.       — Есть водка, есть, — криво улыбнулся ведьмак и громко сплюнул в сторону.       И пока тролль, зачем-то, снова принялся суетиться со своим дырявым котлом, Эскель проверил коня, сходил за седельными сумками, а затем устроился у костра. Достал нож, пол буханки серого хлеба, репчатый лук, небольшую репу и любовно завернутый в серую тряпицу засоленный кусок шпика с мясной прослойкой. Расстелив на подходящем камне ткань, в которую был завернут хлеб, он принялся все раскладывать на ней и кое-что даже нарезать. А как снедь была готова, то пришло время доставать бутылку.       Пугг потоптался рядом, обошел несколько раз костер, позаглядывал из-за ведьмачьего плеча, а как понял, что все готово, то плюхнулся на зад по правую руку от Эскеля, раскинув мощные, толстые ноги.       Ведьмак взглянул на бутылку, затем на тролля и задумчиво бросил взгляд на раскрытую сумку. Поколебался чутка, и все же решил достать еще одну, только не с перцовкой, а спиртом. Это конечно пойло похуже, но тролль вряд ли почувствует какую-то существенную разницу. Он протянул Пуггу спирт и кивнул.       — Бери. Это тебе.       — Вся?       — Вся. И еду бери, — он указал взглядом на ткань с разложенным ужином.       — Пугг не пил с возьмаком.       — Оно и не удивительно, — с характерным звуком откупорив бутылку, Эскель поднял ее повыше. — Ну, за встречу?       — За сречу! — отозвался тролль и пальцами, что больше напоминали сардели, вытащил деревянную пробку, принюхавшись. А как его широкие ноздри заходили ходуном, то решительно выпил, выдохнув с таким облегчением и так по-человечески, что Эскель едва не подавился от подкатившего к горлу смешка.       Подумать только, он пьет с лесным троллем, который вздыхает как заправский пьянчуга. Скажи кому — не поверят. Хотя отчего же не поверят? Геральт вон тоже любитель с чудищами дружбу заводить. Видать и Эскель теперь пошел по его стопам, неосознанно подкидывая Ламберту новую почву для саркастичных замечаний и искрометных шуточек.       — Почему ты живешь один? Где твоя пара? — ведьмак закинул в рот кусок шпика и зажав зубами ломоть хлеба, потянулся за репой.       Он читал, что лесные тролли — самые что ни на есть однолюбы. Находят себе самку и живут с ней практически всю жизнь. Таскают еду, приносят всякие находки, заботятся, даже, бывали случаи, когда ведьмаки находили весьма пригодное для жизни обустроенное жилье троллей. Правда наведывались они туда с отрубленной головой хозяина в руках. Но то все издержки профессии. К тому же самка всегда уходила из убежища после смерти самца. И это, по его мнению, было жутко примечательно.       — Была баба. Готовила. Обнимала. Кричала. Нет бабы. Убили.       Пугг взглянул на еду, высунул синеватый язык, облизнулся и воровато схватил кусок шпика. Принюхался, и только потом бросил его в рот, принявшись монотонно жевать. Видать зубы у него были не все, так как еду он зачем-то перекатывал за щеку.       — У возьмака баба есть?       — Есть, — с набитым ртом ответил Эскель.       — Не убили?       — Надеюсь, что нет. Ждет меня.       Снова зажав зубами остатки хлеба, а между раскинутых ног устроив открытую бутылку перцовки, он дотянулся до небольшой палки, что валялась у камня с едой, и принялся ворошить ею костер, чтобы тот не погас.       — Хороший баба. Моя тоже ждала. Красивая рожа?       — Красивая, — ведьмак снова приложился к бутылке с перцовкой, вытирая ладонью губы и подбородок, по которому чутка потекло.       Тролль повторил за ним.       — Твой рожа не красивая, — заговорил он. — Почему баба ждать?       — Не знаю. Я не спрашивал.       — Любить тебя?       Эскель после этих слов зашелся таким кашлем, что пришлось долго и упорно колотить кулаком в грудь, чтобы та клятая крошка наконец вылетела. Признаться он и не думал об этом. Да и какая может быть любовь? Они ведь еще столько друг о друге не знают. Хотя он и сам не понимает, как это — любить. Может быть, он уже любит, но просто об этом не догадывается?       — Не думаю, — наконец захрипел ведьмак и утер ребром ладони выступившие слезы.       — Ты — любить? — все не унимался Пугг.       — Да что ты все заладил? «Любить, любить». Не знаю я, кто там кого должен любить.       — Я бабу любить. И она любить. Тогда я не пил. Из-за любить. А теперь пью. Ты пьешь — ты не любить.       — Логично, — усмехнулся Эскель и сделал еще один глоток перцовки.       Та обожгла саднящее от кашля горло, потекла в желудок и мгновенно согрела лучше любого огня. Он прижал предплечье ко рту, зажмурился, и только потом сдавленно выдохнул.       — Пугг хотеть быть возьмак! — выпив еще, воодушевленно воскликнул захмелевший тролль.       — Тролль не может стать ведьмаком, Пугг, — с некой грустью всматриваясь в пляшущие языки пламени отозвался Эскель.       — Хотеть! Будет водка. Будет мясо. Будет меч. Будет лошадь!       — А детей ты хочешь?       — Хотеть, — с нескрываемым недоумением ответил тот и уперся рукой в колено, наклонившись чуть ближе.       — У ведьмаков не бывает детей. Потому, лучше тебе оставаться троллем.       — А водка? Мясо?       — Водку и мясо можно достать, даже будучи троллем. Найди купца на тракте и купи у него, — предложил без задней мысли ведьмак и сделал еще один глоток перцовки.       — Нет монет.       — Я дам тебе монеты. Четыре штуки. На водку и мясо хватит.       — Добрый возьмак, — Пугг опрокинул в себя остатки спирта и отбросив в сторону пустую бутылку, откинулся назад, упираясь ручищами в камни.       — Оттого и страдаю, — хмыкнул Эскель и равнодушно взглянул на еду.       Есть теперь совсем не хотелось, а от алкоголя обострилась тоска, которая стала одолевать его с невероятной силой. Да еще и этот непутевый заладил «любить» да «любить». Он и сам не знал любил ли Деру. И если чувства к ней сравнивать с теми, что он испытывал к Трисс, тогда на любовь это мало походило. Перед чародейкой ему хотелось пресмыкаться, потакать ей, ублажать и неустанно ждать, когда она соизволит предложить ему себя в качестве благодарности за покорность. И тогда он был уверен, что прогибается так оттого, что влюблен. Но с Фредерикой было иначе. Прогибаться не хотелось. Но хотелось заботиться, прикасаться, делать для нее что-то хорошее. Ею хотелось владеть как физически, так и морально, но падать в ноги — нет. А она почему-то и не требовала от него этого. Даже скорее наоборот, делала все, чтобы он чувствовал себя главным, сильным и мужественным. Потому и не понимал он, как назвать эту их тягу друг в другу. Любовью ли? Дружбой ли? Или есть еще какое-то особое определение?       Огонь медленно угасал, а ведьмак даже и не обращал на это внимание. Пугг уже отключился и принялся храпеть так, что камни завибрировали, Василек тихонько фырчал, но спал стоя, склонив голову к земле, а сам Эскель все смотрел на тлеющие бревна и пил. Ночь длинная и до утра еще далеко. Ливень все не утихал, судя по шуму что доносился из коридора, а значит время для стенаний у него предостаточно. По крайней мере до тех пор, пока не увидит в бутылке дна.       ***       Дера вскочила, как ошпаренная, и ощупала пальцами чуть припухшее лицо. И не только от неудобной позы сна, учитывая, что спала она свернувшись калачом и обняв свои сумки, прямо на голой земле, а больше из-за того, что каждый обитающий здесь эльф считал своим долгом отвесить ей пару оплеух. Громыхнуло еще раз, и травница с силой вцепилась пальцами в кожаную поверхность сумок. Не то чтобы она шибко боялась грозы, просто нервы были натянуты словно цимбальная струна. Потому, каждый звук ввергал ее в неподдельный ужас вперемешку с жутким дискомфортом. Крепко зажмурившись, девушка принялась считать до десяти. В детстве она всегда так делала, когда чего-то боялась. Например, поджидающей под кроватью стрыги или бабы-яги за окном, что ходит и смотрит все ли дети спят в своих кроватях. Вот почему она постоянно просила нянюшку плотно задергивать шторы. Но это почти никогда не помогало. Страх все равно неприятно клекотал где-то внутри. Вот как сейчас. А когда счет перевалил за третий десяток, Фредерика поняла, что этот, проверенный годами, способ успокоения сейчас совершенно бесполезен. Неторопливо сев и проведя ладонью по пыльному лицу, девушка попыталась прикинуть хотя бы который час, и закончилась ли вообще ночь. В землянке всегда стояла темень, и исходя из того, что эльфка еще не зажгла свечей и вокруг стояла тишина — она могла еще спать. А если так, то скорее всего на дворе все еще ночь. Ну или начало рассвета.       Усевшись поудобнее, Дера уперлась спиной в одну из деревянных досок, что служили здесь стенами. Завтра должен вернуться Эскель и тогда они, наконец, покинут этих долбанных эльфов с их ненавистью ко всему человеческому. Нет, определенно на то были причины, как и на все в этом мире, но почему именно она должна испытывать на себе всю эльфскую злобу к роду людскому? Сдавленно выдохнув, она запрокинула голову назад и всмотрелась в темноту. Подумать только, каких-то десять лет назад ей казалось, что там обитают жуткие чудовища, готовые сожрать ее в любой момент, только потеряй бдительность. Но сейчас пришло осознание, что жуткие чудовища не всегда любят скрываться. Тем более в тени. Например, одно из них сейчас умиротворенно спит где-то с ней в одной комнате. И останавливает его от каких-то радикальных действий только незримая боязнь ведьмака.