***
Травница в это время корпела над своими травами, то и дело утирая предплечьем со лба пот. Ведь как только Надья растопила печь и поставила на нее суп в горшке, а после принялась месить тесто, в хате стало просто невыносимо душно. Андор ушел во двор уже давно. Ибо уж всяко лучше сидеть на лавке у дома и покуривать трубку, чем изнемогать в удушливой хате. Дера сдавленно выдохнула и отодрала от очередного стебля ветреницы цветок. С крапивой она закончила быстро, т. к. было ее там всего ничего. А вот ветреницы было столько, будто она собралась обеспечить снадобьями весь Континент. Руки пекло огнем, словно она за кочергу раскаленную схватилась. Едкий сок растений пропитал все перчатки, которые перестали помогать уже давно. И, кажется, даже наоборот, только усугубляли положение, не давая рукам просохнуть как полагается. Сдавленно выдохнув, она отбросила несколько бутонов в сторону и схватилась за новый стебель. Распаренные пальцы уже немели от боли, а впереди ведь еще зверобоя вон сколько. Надья утерла предплечьем лоб, оставляя на нем едва заметный след от муки, и из-за плеча взглянула на Фредерику. Немного помешкала, оббежала взглядом многочисленные полочки и сушилки для трав, которые смастерил Андор, а как взгляд зацепился за несколько веточек ромашки, то торопливо вытерла о передник руки и, осторожно сдернув их, чуть размяла руками, радуясь тому, что растение еще недостаточно просохло и могло дать немного сока. Зачерпнув деревянным ковшом воду из кадки, она забросила туда траву, малость помешала, окунув туда кисть руки, и только потом направилась к постанывающей травнице. — Фредерика? — присев на корточки рядом с ней, тихо позвала брукса. — Тебя ведь так зовут? Та вскинула голову и нахмурилась, всматриваясь в огромные антрацитовые глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Заметила на лбу след от муки, который был едва виден из-за природной бледности кожи, и только потом неуверенно кивнула. — Нужно ополоснуть руки в ромашке. Тогда боль уйдет, — она осторожно протянула Дере ковш с водой и замерла. Словно зверьку какому-то с коим старалась наладить контакт. Травница взглянула вначале на тонкую руку Надьи, затем внимательно осмотрела сам ковш, заглянула внутрь, замечая плавающие на поверхности воды небольшие веточки ромашки лекарственной, и только потом неуверенно принялась стягивать перчатки. Брукса же уходить не торопилась. Поставила на пол ковш и, сложив на коленях руки, устроила на них голову, совершенно бесцеремонно рассматривая огромными глазищами Фредерику: растрепанные русые волосы, явно немытые уже несколько дней к ряду; длинные черные ресницы; бледная, почти фарфорового цвета кожа, если бы только не уродливые пыльные пятна на лице то тут, то там; розовые поджатые губы и такое странное выражение лица — настороженное и немного испуганное. Будто она этот страх всеми силами пыталась подавить, но получалось из рук вон плохо. Эта загадочная травница казалась Надье очень интересной и пахла она вкусно. Не так как здешние кметки — сеном, по̀том и грязью. А еще ей почему-то казалось, что эта девушка полна секретов, а секреты любопытная брукса любила чуть ли не больше человеческой крови. Фредерика осторожно опускала распухшие, воспаленные и покрытые волдырями руки в прохладную воду и едва ли не стонала от облегчения, совсем не замечая заинтересованного взгляда. Надья же молчала и не решалась заводить разговор первой, но и отходить тоже не спешила. Порывалась, конечно, что-то сказать, но слова так и остались в горле. — Скажи, Надья, — начала Дера, опустив руки в ковш и стараясь ими совсем не шевелить. — Ты в самом деле пьешь человеческую кровь? — Ну… — брукса страдальчески вздохнула, понимая, что скрывать смысла-то особо и нет. — Пила. Раньше часто пила. — Прости, если тебе неприятно, я… — Все в порядке. Нечасто мне подобные вопросы задают, — она попыталась улыбнуться, но вышло только едва заметно дернуть уголками губ. — И что, местные ничего не знают о твоей… так бы выразиться? Природе. — Не знают. Я умею скрываться. — И… и за все время у тебя не возникало желания кого-либо убить? Брукса тихонько хохотнула и, чуть наклонив голову, уперлась щекой в сложенные на коленях руки: — Каждый день. Каждую минуту я хочу крови. Но не могу. Я знаю, что мне нельзя этого делать. — Почему же? Какие-то непонятные принципы? — хмыкнула травница и пошевелила пальцами в воде, едва сдерживая стон облегчения. — Вполне себе понятные принципы, — заметила Надья. — Я обещала Андору. А он обещал мне. — И что же вы обещали друг другу? — удивленно вскинула брови Дера. Брукса как-то странно опустила взгляд и сделала такой отрешенный вид, что Фредерике показалось, будто она и вовсе не дождется ответа на свой вопрос. Но Надья тихо так, вопреки всем ожиданиями и едва шевеля губами, заговорила: — Он не будет убивать чудовищ, а я не буду пить человеческую кровь. — Как… как необычно, — малость опешив от такого заявления, ответила травница. — Но ведь это ваша суть. Он ведьмак, а ты кровопийца. Как можно… — Можно, — перебила ее девушка. — Можно. Когда любишь, то и не такое можно сделать. — Но ведь… — За десять лет мы оба ни разу не нарушили данного друг другу обещания. Фредерика открыла и закрыла рот, так и не найдясь, что ответить. А в следующее мгновение ее накрыла такая невероятная грусть, что только чудом получилось не всплакнуть. По сути ведь они с Эскелем тоже были такими же, как Андор и Надья — не созданы друг для друга, и только чудом или волей судьбы сумели найтись в этом странном мире. Таких смелых обещаний они пока друг другу не давали, но она не была уверена в том, что не сможет однажды ему не дать одно такое. Всматриваясь в плавающие на поверхности воды беленькие лепестки ромашки, Дера поджала губы и не сдержала вымученный стон. — Если хочешь что-то спросить, спрашивай, — замечая терзания девушки, заговорила брукса. — Как у вас так выходит? М? — на выдохе спросила травница. — Что выходит? — Жить. Вот так просто жить, как обычные люди. Надья тихо хохотнула и, не сдержав улыбки, спросила: — А вам что мешает? Разве вы не любите друг друга? — Ну… не то чтобы любим… не знаю даже… — Как можно не знать? — не выдержав, брукса, наконец, рассмеялась. — Вы что же, никогда друг другу этого не говорили? Фредерика отрицательно мотнула головой. — Знаешь, я вижу, как его беспокоит то, что я не простая… ну, не обычная травница. Он наслушался какой-то сомнительной ворожбы и теперь, после всего того, что между нами произошло, пытается держать меня на расстоянии. Я вижу, как он борется с собой. Вижу, как сложно ему не прикасаться ко мне, держать маску сосредоточенности и равнодушия. Знаешь, — она внезапно улыбнулась, — у него очень выразительные глаза. А он об этом, видимо, совсем не знает. Вот все в них отражается. Все его чувства и эмоции. Странно ведь, что у ведьмака могут быть такие глаза, да? — Велика ли разница, какая ты: простая или не простая, если вы любите друг друга? Почему бы тебе не сказать ему первой о своих чувствах? — удивленно вскинула брови Надья. — Раз ты любишь его, то скажи ему об этом. Как по мне, ничего постыдного в том нет. Я тоже призналась Андору первая. Так странно получилось, в самом деле. Сидели мы, значит, в лесу посреди поляны. Он меч свой точил, и такой суровый-суровый, что даже поглядеть на него боязно было. А я цветы в венок заплетала. Потом поглядела я на него и поняла, что ближе никого у меня уже не будет, да и не было никогда в жизни. Повернулась и сказала, что люблю его. А он так глянул на меня хмуро и ничего не ответил. Я уж подумала, что вдруг не услышал или не разобрал слов. Но повторять не стала, ибо страшно было. Ты же видала, какой он здоровенный? А первой же ночью мы впервые разделили ложе, и он сказал, что никогда больше никакого чудища не убьет ради меня, а я обещала ему, что никогда больше никакому человеку не причиню вреда. На том и живем по сей день. Фредерика вздохнула и вытащила руки из воды, осмотрела со всех сторон, замечая, что отек чуть сошел, как и покраснения. Но волдыри все еще остались. — Скажу ему, — решительно кивнула она. — Вот прямо сегодня и скажу. А там — будь что будет! — Верное решение, — широко улыбнулась Надья, демонстрируя острые зубы. Дера внимательно всмотрелась в ее хищный оскал, кой брукса до сегодня старательно пыталась замаскировать под улыбку, но отвращения почему-то не испытала. Скорее, инстинктивно чуть отпрянула, но быстро взяла себя в руки и улыбнулась в ответ. — Если тебе нужно что-то для своих средств… — начала брукса, поднимаясь на ноги и хватая ковш. — В общем, у меня есть масло, водка… — Спасибо. Но с чего такая участливость? — не выдержав, поинтересовалась травница, отряхивая с рук остатки влаги. — Ты первый человек, с которым я свободно поговорила за столь длительное время. Ты не глядишь на меня косо, знаешь мою природу и все равно говоришь со мной как с равной, — честно ответила та. Травница смущенно улыбнулась, опустив взгляд: — Моя наставница вела себя так же со мной — как с равной. Я поняла, как это может быть нужно кому-то другому, как было нужно тогда мне самой. Вот я и подумала… — Хорошая у тебя наставница, — кивнула Надья. — Хорошая… — а затем кивнула в сторону стены. — Развесить травы можешь у печи. Андор на днях сделал несколько креплений… думаю, тебе хватит их. Там теплее всего, просохнут быстро. В схроне стоит кувшин с маслом. Завтра Анна принесет свежее, а это можешь использовать для снадобий. — С-спасибо, — опешив, ответила Дера. — Ведьмак твой отработает это все, не переживай, — хохотнула в ответ брукса. — Ты даже не представляешь, сколько мороки будет с этим вилохвостом, коль его не убивать. — Верно, не представляю… — она задумчиво взглянула на испещренные водянками руки.***
Эскель все двигался в глубь леса, а Василек медленно шел следом. Держался поодаль, как хозяин обучил, но не терялся. Летюгу ведьмак упустил из виду уже давно. Странно, как эта немаленькая туша так легко скрылась. Да еще такая неуклюжая. Но, как говорится, нет худа без добра. Благодаря тому, что вилохвост освоил эту территорию под свои охотничьи угодья, всякая мелочь отсюда ушла, а значит, можно было спокойно передвигаться по лесу и не бояться, что какая-то напасть выскочит из-за какого-нибудь куста. В самом деле, ему впору писать свои мемуары на тему того, как изловить летюгу без козы и вервия. Никто ведь не говорил, что это сделать невозможно, просто это гораздо сложнее и на порядок дольше. Эскель сам тому подтверждение. Василек остановился у сосны и, обнаружив как раз под ней особо сочную траву, принялся фыркать и принюхиваться, а ведьмак в этот самый момент услыхал странное кряхтение и причмокивание. Словно кто-то с особым удовольствием что-то обгладывал или смаковал. Ведьмак практически бесшумно снял с плеча смотанную цепь, как следует смазал ее маслом, после по привычке забросил в сумку пустую тару и медленно двинулся в сторону, откуда доносились неприятные звуки. Убить это самое масло бестию не убьет, а вот обездвижить вполне себе может. В голове ведьмак постепенно продумывал план действий, чтобы у ящера было меньше шансов застать его врасплох. Если подкрасться бесшумно, то можно будет оглушить его Аксием, затем перевернуть на бок или спину Аардом и потом быстро накинуть цепь. Если не получится сделать все тихо, то придется малость подрезать ему одно крыло, чтобы не удумал взлететь, а потом оглушить, опрокинуть и накинуть цепь. А если и так не выйдет и эта зараза броситься атаковать, тогда уж тут либо ты, либо он — придется обнажать меч. Ловко спрятавшись за можжевеловым кустом, Эскель протиснул голову меж веток и едва сдержал смешок. Подумать только — на поляне в самом деле сидел вилохвост. Вот как есть — сидел и вылизывал мягкое желтоватое брюхо длинным раздвоенным языком как самый настоящий кот. Что-то вынюхивал, громко фыркая, а затем снова, причмокивая, вылизывался. Поймав себя на мысли, что бы готова была отдать Фредерика ради такого зрелища, Эскель покрепче перехватил цепь правой рукой, ибо та была сильнее, и поразмял пальцы на левой. Нечасто ему приходилось накладывать знаки этой рукой, потому был некоторый шанс что-то сделать не так. Но если хорошо размять пальцы и потренироваться перед этим разок-другой, то все должно быть хорошо. Переведя взгляд на ничего не подозревающую зверюгу, ведьмак тихой поступью вылез из куста, стараясь особо не шуршать ветками. Обошел этот самый куст, пригнувшись и напружинившись, досчитал мысленно до трех и выпрыгнул на вилохвоста как черт из табакерки. Все прошло как по нотам. Ящер переполошился так, словно его по огромной башке чем-то огрели. Повертелся на месте, заверещал, как полагается, а как в эту самую башку ему прилетело знаком, то резко умолк и принялся махать ею так, словно муху надоедливую старался отогнать. Эскель обрадовался, что не растерял сноровку, и сложил пальцами Аард. Концентрации хватило, а силы уж и подавно. Энергетическая волна едва заметной светлой вспышкой возникла ореолом вокруг вытянутой ведьмачьей руки, а затем на невероятной скорости двинулась в сторону возившегося вилохвоста, пытавшегося подняться на лапы и махавшего сразу двумя крыльями в тщетных попытках сосредоточиться и взлететь. Его до невозможного резко опрокинуло на спину, и он завозился активнее все еще намереваясь встать на четыре лапы. — Ну тише-тише, — подходя поближе и распутывая цепь, тихо проговорил Эскель. — Я тебя не убью. Только свяжу. Летюга закричала до такой степени беспомощно и отчаянно, что птицы как заведенные тут же сорвались с ветвей и взмыли вверх, покидая поляну. — Все, все, — шепнул ведьмак и, взяв двумя руками концы цепи, соорудил из нее петлю и забросил на длинную шею ящеру. Тот встрепенулся и закричал сильнее, стараясь лапами попасть по жгущей чешуйчатую кожу цепи. Взмахнул крыльями, намереваясь снова взлететь, но Эскель успел запрыгнуть на его брюхо, увернуться от когтистых лап и, приложив ладони к башке, применил Сомн. Бедолага громко взвыл, заскулил и, прикрыв маленькие желтые глазки, как у самого ведьмака, безвольно опал на траву и больше не шевелился. — Вот так. Отдохни пока. Он огладил ладонью большую треугольную башку, внимательно осмотрел обездвиженную тушу, что размером была не больше шести локтей, прикидывая, что, должно быть, это не взрослая особь, но уже достаточно зрелая, чтобы охотиться в одиночестве. В самом деле, это существо уж очень напоминало дракона. Только какого-то непропорционального и неправильного в некотором роде. Да и без благородного блеска чешуи. И с башкой больше положенного, и зубами редкими, а оттого не такими уж и опасными. Поводив пальцами возле слабо раздувающихся ноздрей, Эскель убедился, что бестия жива. Немного помедлил, думая, как бы получше его связать, а когда ничего особого на ум не пришло, решил просто привязать его передние лапы к задним и запутать все с петлей на шее. Так, наверное, будет надежнее всего. А как все было сделано, ведьмак упер руки в бока и внимательно осмотрел тушу перед собой. Теперь осталось придумать, куда бы его отвезти, да так, чтобы не удумал вернуться. На ум ничего не приходило, кроме как оттащить его в само Прилесово и поинтересоваться у Андора, куда бы эту зверюгу сбагрить. Наверняка он должен знать, где тут могут быть какой-то грот или пещерка, чтобы подальше от села и чтобы живности мелкой было много. Вот только тащить надобно далеко. Верст на двадцать, не меньше. Главное, двигаться вверх по речушке, чтобы не заплутать окончательно. Подозвав свистом Василька, Эскель вскинул голову, пытаясь прикинуть который час. Судя по расположению солнца, дело двигалось к ночи. И если все пройдет, как положено, то ближе к закату он должен уже вернуться в деревушку.