Высматривая путь. Том ІІІ

      Первые золотистые мазки в оранжево-алом размазанном ореоле появились на светлом небесном полотне. Словно неумелый, криворукий художник перевернул баночку с краской на идеальную поверхность холста и растер потом следы «преступления» тряпкой. Как раз там, на горизонте, где тот не был загорожен широкой лесной стеной. Конечно, предосенний закат не столь красив и не так богат на буйство красок, как летний, но это только лучше.       Фредерика стояла посреди двора и щурясь, словно кошка, подставляющая морду последним, на сегодня, солнечным лучам, всматривалась в этот самый горизонт. В то место, где за широкой полосой большака, над покосившиеся деревянной аркой, торопилось утонуть в зеленом полотне солнце. Тяжелый вздох вырвался сам собой, выталкивая нагретый воздух из легких. Травница облизнула пересохшие пухлые губы и еще сильнее нахмурилась, приложив ко лбу ладонь. Пальцы руки, что покоилась на талии, неприятно впились в плотную ткань дублета, заскрежетав по ней ногтями. Андор за спиной негромко хмыкнул, но ничего говорить не стал. В самом деле, что тут еще можно сказать, если эта полоумная уже битый час стоит в одной и той же позе и что-то усердно высматривает вдали. Хотя даже не «что-то», а кого-то. Вот как с травами своими закончила, увешала ими все что только можно, так и выползла наружу сторожить треклятый горизонт. Чтобы, не приведите Боги, пропустить прибытие ведьмака.       Надья больше не вела себя подозрительно. И как спровадила с хаты травницу, так сразу взялась за шитье. Возможно пыталась отвлечься, но тем не менее, в руках себя держала. А Андор… Андор сидел на своей любимой лавке под стеной и сторожил непутевую девку. Выпустив сизое облачко дыма, он приоткрыл глаза и всмотрелся в девичью фигуру перед собой стянутую плотными кожаными штанами и дублетом, края которого чуть приподнимались, едва доходя до середины бедра. Он, конечно, не спрашивал, но догадывался, что девке этой было не больше двадцати пяти лет отроду. К тому же, судя по ее замашкам, которые нет-нет да мелькнут в движениях рук, взглядах и такой вот сдержанной улыбочке, бывающей только у дворянок, можно было догадаться, что мамзель-то непростая. Не то чтобы, на своем веку он встречал до черта этих самый дворянок, но кое-что да смыслил. Пусть и больше работал в пределах Скеллиге. А там, как известно, такими манерами не грешили. Даже бабы. Островитяне — народ простой и суровый. Вот только бабье местное ему совсем не нравилось. Шибко уж норовили за яйца схватить и доказать, что во всем ровня мужику. А такое никому не будет по душе. Надья же, хоть и кровопийца, но имела, малость, иной подход: никогда не спорила, никогда не лезла поперед батька в пекло, никогда не артачилась, а больше слушала, но знала, когда и что нужно сказать так, чтобы Андору нечем было крыть. За это он ее и полюбил. Ну вернее не только за это, но в том числе. К тому же в постели была той еще бестией. Но это коль раззадоришь. Признаться, поначалу ему было боязливо переломать ее как-то в порыве. Вот только хорошо, что бруксу так просто не переломаешь. И с одной стороны это было иронично, что ведьмак нашел свое счастье с чудовищем, но ведь, кто сказал, что это невозможно? Кто сказал, что это запрещено? На своем веку он таких не встречал. Да и вообще, он редко встречал тех, кто мог ему перечить.       Внимательно осмотрев фигурку травницы еще раз, он на мгновение прикрыл глаза прислушавшись. Несмотря на то, что мечи уже который год пылятся в схроне, как и доспех, но инстинкты-то и чувства, обостренными остались. Раньше он, конечно, по молодости больше, если как следует сконцентрируется, то мог и за десять верст услыхать всадника. Выпустив еще одно облако дыма, он глубоко вдохнул, втягивая носом пряный аромат табачной смеси. Стук копыт, едва слышимый, медленный, перемежающийся с громким фырканьем вычленить из общей какофонии чуткий ведьмачий слух сумел не сразу, наверное, возраст давал о себе знать. Поначалу ему вообще показалось, что он ослышался. А как удалось сосредоточиться, то понял — Волк рядом. Примерно в верстах пяти отсюда. Едет неспешно и тяжело, а значит не один. А значит, более чем вероятно — тащит вилохвоста сюда. Видать, не нашел-таки куда пристроить.       Андор негромко, хрипло хохотнул и приоткрыл глаза, еще раз крепко затянувшись. Да так, что дым повалил из ноздрей. Ну что же, взбодрить местный люд — тоже хорошая затея. Может по хатам будут сидеть и не шастать ночью по селу в поисках приключений на дурную голову. Лишь бы не отчебучили ничего.       — Добро, — упираясь единственной рукой в колено, он неторопливо поднялся на ноги. — Пойду баню растоплю да место для нового гостя подготовлю в сарае. Лишь бы, ирод, дрова не изгадил.       — Что? — Фредерика резко обернулась, недоумевая, взглянув на беззаботно выглядящего мужчину.       — Говорю — Волк возвращается. Да не один. Место надо готовить и баню топить, — хмыкнул он.       — Все-таки тащит вилохвоста сюда? — ахнула травница. — Боги!       — Тащит, тащит. Через час, примерно, заедет в Прилесово. Эй, Чаба! — староста повернулся к мальчугану с козами, который уже был без коз и что-то выкапывал лопатой на соседнем дворе.       — А? — он остановился, воткнул полотно лопаты в землю и уперся в место у тулейки босой ногой.       — Коз запри в хлеву. Да так, чтобы не вышли. Кур сгони со двора и запри в курятнике добротно.       — Докопаю и запру. Курям еще час можно гулять. Рано им спать еще.       — Потом докопаешь. Сейчас, говорю, пойди и убери скотину в хлев! — рыкнул Андор на мальчишку.       Чаба нахмурился, стянул с головы прохудившуюся черную шапку, вытер ею потное лицо и незамедлительно кивнул. А как пристроил лопату так, чтобы не упала, двинулся в сторону расхаживающих туда-сюда птиц по двору. Дера только успела открыть от изумления рот, увидев, как от одного взмаха рук куры, все как одна, подобрались и переваливаясь с лапы на лапу побежали в сторону небольшого деревянного домика с покосившейся крышей.       — И всем передай! — закричал ему Андор. — Пусть скотину со двора уберут. Нечего мешкать!       — А что за спешка-то? — подала голос Анна — худосочная женщина преклонных лет, что, заправив за пояс подол юбки, усердно рвала бурьян под тыном.       — Чтобы бестию не стращали лишний раз, — как ни в чем не бывало ответил староста и наклонившись, постучал чашей трубки о лавку, вытряхивая обуглившийся табак.       — Бестию?! — заохала женщина и положив ладонь на поясницу с трудом выпрямилась. — Боги!       — Бестия? — переполошилась уже вторая женщина, что до того остервенело терла застиранную, серую рубаху о ребристую стиральную доску.       — Что еще за бестия, Андор? — вклинился мужик, до того куривший трубку, опершись о колодец, что стоял аккурат посреди улицы и трепался со своим соседом.       — Оно вам надо знать? — вздохнул староста. — Сказал — спрячьте до утра скотину. Значит, спрячьте, коль не хотите без нее остаться.       — Это как же, ведьмак прямо сюда притащит эту падлу, что коз наших пожрала? — переполошился уже старик, зажавший под мышкой бутыль самогона и навалился на прохудившийся тын.       — Притащит, — как ни в чем не бывало, кивнул рыжий.       Фредерика неловко переступила с ноги на ногу и обхватив себя руками принялась поглядывать то на возмущенных селян, то на совершенно невозмутимого Андора. И только одним богам известно, как ему удается быть таким спокойным и не обращать совершенно никакого внимания на недовольных кметов.       — Боги! — заохал кто-то еще.       — Да что же это делается-то?!       — Андор, у тебя что, ум за разум зашел?!       — А коль эта страховидла нас самих ночью пережрет?!       — Да соберемся и сами прирежем эту падлу! Пока не поздно!       — Не будем мы в одном селе с этой мерзостью жить!       — Верно! Нечего ей тут делать! — кричали с разных концов улицы.       Дверь в хату старосты тихо скрипнула и на пороге появилась встревоженная Надья. Она, держась за нее обеими руками, высунулась из дверного проема лишь наполовину и боязливо глянула на широкую спину мужа, что закрывала собой почти весь обзор.       — Надобно так. И если слушать меня не будете, то пожрет не только вас, но и скот ваш, — злобно рыкнул он, сделав шаг вперед. — Да настолько быстро, что не успеете даже вилы свои поднять.       Кметы тогда притихли, но перешептываться не перестали.       — Кому говорю — скотину прячьте! Стоят они, рты разинули! — не выдержав, он перешел на крик.       И надо признать, это подействовало не только на селян, кои разбежались и принялись торопливо загонять домашний скот, а и на Деру, у которой от такого хриплого, устрашающего рыка вся кожа покрылась мурашками. Она дернула плечами и обернулась, встречаясь взглядами с перепуганной Надьей. Ее глазища сверкали в тени как два отполированных черных агата, и было в них столько неподдельного страха, что Фредерика и вовсе затаила дыхание, только сейчас понимая, что брукса, видать подумала, что речь идет о ней самой. Губы травницы задрожали. Подумать только, в каком страхе эта несчастная живет изо дня в день, если даже такой, косвенный разговор о какой-то неизвестной бестии ее так, бедную, переполошил.       — Андор, — прохрипела Дера и кивнула в сторону хаты.       Тот резко обернулся, но сказать ничего не успел, ибо Надья скрылась в темноте дверного проема, тихонько прикрыв за собой дверь.       — Холера, — рыкнул он и с силой сжал несчастную трубку в огромной руке.       Фредерика хотела что-то сказать, показаться участливой и неравнодушной, вот только не была уверена в том, что сейчас это кому-то будет нужно. Порой слова только мешают. А когда мужчина быстрым шагом дошел до хаты и скрылся за дверью, то сдавленно выдохнула, и качнув головой перевела взгляд в сторону Стебля, стараясь отвлечься от тех пагубных чувств, что проникли в разум. Сосредоточилась на его рыжей гриве, заметила, как он трясет головой, смахивая длинные пряди с морды и поджала губы, едва сдерживаясь чтобы не разрыдаться. Отвлечься не вышло. Жаль ей стало Надью, Андора и их с Эскелем тоже.       Вопрос: «а что скажут люди?», всю жизнь преследовал ее и висел мертвым грузом на шее то и дело, пытаясь утянуть вниз. И как отделаться от него, она совершенно и точно не представляла. Тем более, осознание того, что люди ничего хорошего по обыкновению не говорят, пульсировало в голове, вызывая неприятный зуд по всему телу. Действительно, где это видано, чтобы брукса стала женой ведьмака, а опальная аристократка нашла свою любовь в бродяге и наемнике с большой дороги?       Спустя час, ведьмак так и не появился. Фредерика уже переместилась на лавку, ибо ноги совсем затекли, и держась обеими руками за деревянную поверхность, чуть склонилась вперед, опустив голову. Думы были тяжелые. Одна хуже другой. Они охватывали разум, терзали душу, истязали нежное девичье сердце, впиваясь в него своими почерневшими, кривыми пальцами. Рвали его на куски, и каждый такой кусок издирали еще на несколько — беспомощно бьющихся в агонии, но живых и все чувствующих. Невидимая пелена сползла с сознания, обнажила страхи и тревоги, показала мир без прикрас. Будущее. Есть ли оно у них? Достойны ли они прожить хорошую и счастливую жизнь как в сказке? Пусть и без детей, без своего угла, без надежд на то, что люди примут их союз. Примут и не осудят. Не будут закидывать камнями, не окрестят Деру — ведьмачьей шлюхой, а Эскеля — нечестивой тварью и мутантом? Получится ли у них быть счастливыми вопреки всему? Смогут ли они найти свой дом? Настоящий дом, к которому приложат руку, обустроят так как сами того захотят. Хватит ли им сил доказать всему миру то, что их любовь, пусть и другая, неправильная, но и она тоже имеет право на существование?       Топот копыт и оханье кметов заставили Фредерику встрепенуться. Она вскинула голову и вскочила на ноги. В это самое время ведьмак, Василек и какое-то неизвестное существо, по всей видимости — вилохвост, перемотанное посеребренной цепью и привязанное множеством веревок к седлу, мерно вошли в пределы Прилесово. А если уж точнее, то неспеша двигались главной и единственной улицей прямиком к хате старосты. Эскель шел рядом с конем, ведя его за поводья, а сам конь, пыхтел, фыркал, но послушно шагал следом. Вилохвост, что выглядел так, как и представляла травница — обычная ящерица, но с крыльями; был, кажется, вообще без сознания. Ну или того хуже — мертв. Ибо никаких признаков жизни не подавал. Позади хлопнула дверь, заставляя девушку вздрогнуть и обернуться. Андор решительно прошел совсем рядом, только чудом не задев ее плечом, и бросился к ведьмаку.       — Давай его сюда, сюда тащи! — скомандовал он и помахал рукой.       Эскель, наконец, остановил коня возле тына и принялся отвязывать от седла веревки. Василек, бедолага, зафыркал еще громче, раздул ноздри и забрызгал слюной, стараясь отдышаться. Фредерика тут же бросилась к нему, и, припав к черной шее, принялась ласково оглаживать морду и шептать слова благодарности и успокоения.       — А меня ты так не выглаживаешь, — хмыкнул ведьмак и выглянул из-за крупа коня.       — Так ты ведь не тащил эту тушу столько верст на собственном горбу, — хитро улыбнувшись, ответила травница.       На крыльцо вышла Надья, переплетая косу и обеспокоенно глядя на то, как Андор и Эскель справляются с веревками. Кметы собрались вокруг двора не переставая галдеть и охать. Бабье крестилось, мужичье плевалось, а ребятня так и норовила ткнуть бессознательного драконида палкой.       — Ты гляди, Чаба! А хвост-то, хвост и правда, как вилка! — вопил громче всех конопатый мальчишка, видать самый смелый.       Он сделал несколько шагов вперед и только замахнулся, чтобы пнуть расслабленное существо, как услышал грозный женский голос:       — Вы чего творите, хулиганье? Вот он как вскочит сейчас и на куски вас разорвет! Одни штаны останутся. А ну брысь отсюда! — Дера махнула для пущего эффекта рукой и даже топнула ногой.       — Та он, поди, того, откинулся, — подал голос кто-то из мужичья.       — Спит он, — заворчал Эскель, отвязывая последнюю веревку. — А как проснется, так попробуйте его попинать. Погляжу я тогда на вас.       — Элек! А ну, иди сюда, — прикрикнула моложавая светловолосая женщина, протягивая к мальчишке свою тонкую руку.       — Мам… ну нет, — заныл мальчишка и нахмурился.       — Иди сюда, кому говорю!       — Разошлись все! Не на что тут глядеть! — не выдержал Андор и намотал на единственное предплечье несколько веревок.       Фредерика прижалась всем телом к шее коня, чувствуя, как дублет пропитал лошадиный пот. Эскель взял оставшиеся веревки, намотал на руку и, забросив за плечо на манер Андора, медленно потащил вилохвоста во двор.       — Вон туда, к сараю! — командовал рыжий, но помогал изо всех сил, несмотря на свое увечье.       Надья сдавленно выдохнула и спустилась ровно на одну ступень вниз. Ее взволнованный взгляд метался по перепуганным и злым лицам кметов, а затем нашел травницу. Та только отрицательно мотнула головой и дернула уголками губ, стараясь непринужденно улыбнуться. Брукса едва заметно сжала в пальцах недоплетенную косу и нервно дернула плечом. Подумать только, она уже столько лет жила в этом самом селе, скрывала свою истинную природу, пыталась строить из себя строптивую и молчаливую хозяйку, но до сегодняшнего дня не замечала того, какие люди жили с ней бок о бок все это время. От мыслей о том, что, если бы ведьмак притащил точно так же ее собственное тело — стало дурно. Наверняка бы они тоже пытались пинать, тыкать палками и смотрели бы с точно таким же неприкрытым отвращением. Глаза отчего-то налились слезами. Этот самый Элек частенько заходил к ним и помогал по дому. Его мать продавала за полцены козье молоко, а тот мужик, что кричал громче всех — Тамаш, подсобил с постройкой хаты, бани и сарая. Хрупкие плечи Надьи опустились, а губы задрожали. Неужели им достаточно только того, что кто-то отличен от них самих, чтобы вот так ненавидеть?       — Надья! — голос Фредерики вывел девушку из раздумий, заставляя встрепенуться, и поднять красные от накативших слез глаза. — Надья, что там с баней?       — Б-баней? — переспросила надломившимся голосом та, а по ее щекам все-таки потекли слезы.       — Баней, баней, — кивнула травница, подводя Василька за поводья ближе к хате. — Вы ведь обещались, за пойманного вилохвоста.       — Обещались, — кивнула та и утерла рукавом рубахи щеки. — Обещались! — повторила уже более решительно. — Сейчас растоплю!       — Прекрасно, — улыбнулась Дера, отвязывая от седла перевязь с мечами. — А то устали как собаки.       — Сейчас, сейчас… — засуетилась брукса и торопливо сбежала с лестницы, стремительно скрывшись за углом хаты.       Как раз в том направлении, куда Андор и Эскель потащили драконида. Фредерика ловко справилась с металлической застежкой и перебросила через плечо кожаный ремень. Оказалось, что мечи не такие уж и легкие, как могло показаться на первый взгляд. А ведь Эскель так непринужденно носил их, как будто они совсем ничего не весят. Поправив на груди перевязь, чтобы не давила, она взялась за седельные сумки, краем глаза поглядывая на кметов, которые потихоньку расходились. За те дни, что они с ведьмаком путешествовали по Континенту, она уже начала привыкать к тому, что селяне — по сути своей разношерстны. Где-то шибко суеверные, где-то добродушные и непринужденные, в некоторой степени, а где-то такие, что лучше обходить стороной. И что было причиной такого их поведения, Дера не знала, но начинала понимать, почему Эскель предпочитал их сторониться, вступая в диалог только по нужде. Например, обзавестись ночлегом, поспрошать за то, где бы подзаработать крону-другую ну или просто разузнать маршрут. Ведь поди угадай как тебе ответят — полетит ли камень в лицо или добродушная улыбка. Закряхтев, девушка закинула на плечо сумки и чуть накренившись, побрела в сторону хаты, едва переставляя ноги.       Затащить вилохвоста в сарай оказалось не так-то и просто. Мало того, эта зараза еще и проснулась посреди этой непростой процедуры. И пока Андор навалился на него всем весом, придавливая к земле, Эскель снова применил Сомн. Ящер побрыкался совсем немного и снова обмяк. А как, наконец, заволокли его под деревянную крышу и устроили неподалеку от кладки с бревнами, то чуть послабили цепь, но так, чтобы не вырвался и закрыв двери сарая на замок, еще и подперли их бочками, чтобы уж точно не сбежал. Ведьмаки знали, что вилохвосты любят спать в пещерах или гротах, а значит, темный сарай вполне себе мог сойти за грот. А значит беспокоиться, коль проснутся удумает, бестия не должна.       Решили трижды за ночь ходить и проверять его. Сначала Эскель должен будет проснуться с первыми петухами, затем Андор со вторыми, затем снова Эскель с третьими, а там уж и до рассвета рукой подать. А в случае чего, всегда можно подремать в седле. Ну, или сделать привал на часок-другой. Он-то привык, что поспит — хорошо, нет, так вздремнет где-то по дороге. Тут лишь бы Дера отдохнула, как полагается.       А как вернулись в хату, то и банька более-менее растопилась. Мало того, так Надья еще и натаскала воду, пока прогорали дрова. Как раз с того колодца, что в центре улицы находился. Обмыться ведь тоже нужно после того как тело в пару отдохнет. Фредерика вовсю готовилась к купанию, перебирая тряпки, что услужливо выложила ей на скамью хозяйка. А как выбрала застиранные, но чистые рубахи ведьмаку и себе, и еще пару тряпиц, чтобы обтереть тело, то уверенно двинулась в сторону бани, предвкушая водные процедуры. Подумать только, самое обыкновенное купание воспринималось теперь как настоящее событие. Да настолько радостное, что аж внутри все содрогалась от нетерпения и предвкушения.       — Я все взяла, пошли сразу. А то не могу уже. Разденемся уже там, — бросила она напоследок и чуть ли не вприпрыжку выбежала из хаты.       Эскель как-то загадочно переглянулся с Андором, откланялся и двинулся следом.       Баня оказалась гораздо меньше, чем ведьмак себе представлял. Небольшой сруб с двумя комнатками, в одной из которых были лавка, печь, веник, ковш и кадка с водой, а во второй просто лавка. Видать, это нечто вроде предбанника. Фредерика принялась пыхтеть и стаскивать с себя дублет, совершенно не смущаясь наготы. Ведьмак, собственно говоря, тоже шибко не стеснялся. Стянул перчатки, куртку, затем взялся за рубашку. Но, в целом, нет-нет, а на травницу поглядывал. А как же тут не поглядывать, да на деву желанную. Волей-неволей, а глаз сам взглядом цепляется то за покачивающуюся грудь, то за острое плечо, то за длинный локон, прилипший к обнаженной лопатке.       Он обратил внимание на то, как девушка небрежно отбросила дублет на скамью, схватилась за шнурки на штанах, а затем остановилась. Перемялась с ноги на ногу, словно обдумывая что-то, и потянулась к сапогам. Просунула пальцы в голенище, дернула вниз разок, затем еще, но обувь не поддалась. И только она вооружилась витиеватой бранью на пару с огромной решительностью снять эту чертову обувь, несмотря на все сопротивление оной, как увидела длинные пальцы ведьмака на кожаном голенище, подняла глаза и уткнулась взглядом в черную макушку.       — Давай я помогу, — заворчал он и, придерживая одной рукой ногу под коленом, осторожно приподнял ее, а второй потянул за пятку.       Фредерика качнулась, но вовремя ухватилась за крепкие плечи Эскеля. Сжала их пальцами и сдавленно выдохнула, раскрасневшись. Надо отдать ведьмаку должное, сапог поддался сразу и осторожно съехал с ноги, а нежное девичье сердце в этот самый момент пропустило пару ударов. Он мимолетно огладил заднюю поверхность голени, спустился к щиколотке, отмечая что она очень тонкая и хрупкая, и только потом бережно опустил ногу девушки.       — Спасибо, — шепнула Дера, всматриваясь в растрепанные темные волосы до конца все еще не понимая, что вообще такое с ней происходит.       Не сказать, что Эскель совершал что-то из ряда вон, но Боги, с каким трепетом он прикасался к ней: водил пальцами по бедру второй ноги, чуть сжимая их; спустился к острому колену; завел руку назад, огладив заднюю поверхность; потянул за голенище сапога, а второй рукой ловко дернул за пятку вниз. И этот сапог поддался без каких-либо сопротивлений. Фредерика неловко качнулась в сторону, но вовремя успела поставить ногу в пол, как внезапно ощутила, что ее бедра сжали крепкой хваткой ведьмачьи руки, не давая упасть. Он немного помедлил, сдавленно выдохнул и резко подался вперед, упираясь в низ живота Фредерики лбом. Она тут же затаила дыхание, страшась даже шелохнуться.       Хотелось сделать сразу несколько вещей: потерять сознание от таких теплых, нежный, но в некотором роде требовательных прикосновений и запутать пальцы в жестких черных волосах, прижав Эскеля к себе теснее. Выбор был очевиден, и травница осторожно провела пальцами по стриженным прядям, доведя руку к затылку. Из горла непроизвольно вырвался сдавленный стон, на самом выдохе, продлевая его тихим эхом.       — Все хорошо? — шепнула Дера, перебирая пальцами волосы ведьмака.       — Да. Соскучился за тобой, — честно признался тот, хрипя в ответ.       От его голоса все естество травницы сжалось. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь сладковато-травянистым запахом тела Деры и с шумом выпустил из легких воздух. Ему даже показалось, что его сознание поплыло, а теплота что зародилась в груди постепенно стала распространяться по всему телу, вплоть до кончиков пальцев и корней волос. А когда тонкие девичьи пальцы прошлись по его затылку, спустились по шее и прижали чуть теснее к себе у Эскеля сперло дыхание, а осознание того, что он именно там, где должен быть, и с тем, с кем должен быть органично вписалось в весь тот сумбур что творился у него в голове, добавляя еще несколько поводов для размышлений.       — Мы ведь постоянно вместе. Так с чего бы тебе скучать? — сдавленно прошептала Фредерика, чувствуя, как сердце набатом лупит в ушах.       — Не в том смысле, в котором ты подумала, — хрипел ведьмак. — Я скучаю по твоим прикосновениям, объятьям, поцелуям. И прости меня, что так поступил в…       — Нашел, за что извиняться, — перебила его девушка, не сумев сдержать улыбку. — Мы оба тогда были не в себе. Уставшие, злые, желающие покоя. Я тебя понимаю…       — Были, — выдохнул Эскель и шумно вдохнув, приподнял голову, ведя носом вверх от живота к груди. — Хочу сказать тебе, — зашептал он едва слышно. — Я долго думал, Дера… так долго.       — О чем же? — затаив дыхание едва выдавила из себя она.       — Я не уверен, что смогу отпустить тебя, — совершенно откровенно ответил ведьмак. — Хочу каждое утро просыпаться с тобой, возвращаться к тебе, где бы я ни был, делить с тобой еду и воду, жилище и кровать.       — Эскель, это что же, признание? Я думала, что ты слишком суров для таких чувственных вещей, — смущенно хохотнула травница, стараясь все перевести в шутку. Зачем и для чего — не понимала, просто вырвалось как-то, само собой.       Вот только, шутка ли? Она ведь сама планировала устроить вечер откровений, а тут на тебе — Эскель снова взял инициативу в свои руки. Пусть он и совсем не был похож на того, кто на такое способен. Но как приятно, что у него еще осталось, чем ее удивить.       — Понимай, как хочешь, — приоткрыв глаза, ведьмак замер.       Сейчас, в минуту наивысшей его откровенности она вот так легкомысленно готова посмеиваться и делать вид, что ничего из ряда вон не произошло? Он ведь никому такого еще не говорил. Да даже Трисс, с которой делил ложе почти полгода. Сдержав брань, что так рвалась наружу, он решил секунду помолчать, дабы взять себя в руки. Тут главное не злиться сверх меры. Наверняка все это из-за того, что Фредерика была неопытной и легкомысленной в некотором роде. А, возможно, она просто не понимала до конца тот факт, что стала единственной женщиной, которая удостоилась подобных слов от него.       Вот только после этого выпада, больше они ничего друг другу не говорили. Эскель неторопливо отстранился и поднялся на ноги, а Дера сделала вид, что ничего, в самом деле, не произошло и ухватилась за шнурки на своих штанах, будто это было единственное, что могло бы сейчас спасти ее. Может быть, нужно было ответить чем-то взаимным и приятным, вот только слов нужных не нашлось. Даже, несмотря на то, что она уже давненько начала готовиться к этой неловкой беседе.       Подумав, что было бы неплохо, если бы она знала обо всех таких «выпадах» заранее, чтобы не ударить в грязь лицом, как сейчас, она страдальчески вздохнула и дернула штаны вниз. Надежд, что баня смоет все тревоги изрядно прибавилось.       В недрах парилки, в самом деле, оказалось очень хорошо. Да и сделана она была из какого-то приятно пахнущего дерева. Скорее всего, хвойного, ибо аромат стоял такой, что казалось даже на коже оседал вместе с капельками пота. Устроившись на лавке поодаль друг от друга, Эскель, совершенно не обращая внимания на свою наготу, раскинул ноги в стороны и откинулся на теплую деревянную стену, сделав глубокий вдох. Травница мельком осмотрела его безмятежный профиль, остановилась на прикрытых глазах, взглянула на густые, черные брови, сместилась по неровному изгибу носа ниже, к сжатым губам и едва сумела сдержать грустный вздох. Упираясь руками в лавку, она чуть наклонилась вперед, всматриваясь на скворчащие камни. Прикинула, что воды подливать пока не стоит и, сделав вдох, едва не зашлась кашлем от горячего пара. Проведя рукой по мокрому от пота лицу, девушка спустилась к шее, вытирая и ту от влаги, а затем немного повозилась и бросила на ведьмака еще один взгляд. Нет, в этот раз его естество ее не привлекало. Больше хотелось всматриваться в безмятежное лицо, чтобы верно подгадать момент. Хотя, как тут подгадаешь, когда этих ведьмаков, зараза, поди разбери еще. Ходят вечно с такой мордой, будто эмоций и вовсе у них нет. Но, так или иначе, а нужно было что-то сказать, чтобы спасти положение. Как-то начать разговор и увести его в нужное русло. Тем более она ведь обещала Надье, что расставит все точки над «i» в этот раз. А значит, нужно действовать. Нужно с чего-то начать, с чего угодно. Да вот хотя бы с:       — Сложно было изловить вилохвоста?       Голос ее так дрожал, что казалось, будто Эскель ничего не услышал, а если услышал то, наверное, не понял. Вот только ведьмак ответил сразу, даже не колеблясь:       — Не очень. А что его ловить-то? Это ведь не ослизг, не василиск или куролиск, и совсем не виверна. Вот там, конечно, мороки предостаточно. К тому же, мне сегодня необычайно свезло, что эта крылатая зараза пузо свое вылизывала очень вовремя.       — Пузо? — удивленно вскинула брови травница. — Мылась, что ли? Как кот?       — Как кот, — кивнул тот. — К тому же, пусть и летюга не так опасна, как другие дракониды, но особь особи рознь. Иногда такие, сука, бешенные встречаются, что там уж ни о каком оглушение речи идти не может. Просто брать и рубить мечом. Иначе никак.       — И часто тебе такие «бешенные» встречались? — понимая, что раз Эскель на контакт пошел хорошо, Дера едва сдержала улыбку и принялась ждать тот самый момент.       — Раз на раз не приходится. Помню, взял я заказ однажды, тоже на драконида, — он, наконец, открыл глаза и отлип от стены. Уперся локтями в колени и, ссутулившись, сцепил руки в замок. — Поначалу не увидел в нем ничего особенного: сходи в лес да изруби чудище. Обыкновенная работа для ведьмака. Вот только как-то сразу оно все не заладилось. Обнаружил я, значит, следы василиска.       — Василиска? — перебила его Дера, совершенно искренне заинтересовавшись. — Что, это тоже дракон?       — Не дракон, а драконид. Это разные вещи, — покачал головой ведьмак. — Жуткая бестия, скажу я тебе. Между нами говоря — терпеть не могу сражаться с ними. Мерзопакостные, сука. Башка вот как у петуха, а тело как у ящерицы, чешуйчатое такое. И чешуя эта, такая… как бы сказать… вот переливается на солнце. И можно было бы сказать, что выглядит красиво, если бы не все остальное. А характер у них. Хуже я встречал только у баб.       Фредерика не выдержав, тихо хихикнула.       — Хуже только у меня, ну или у твоего Ламберта.       — Верно, — хохотнул Эскель в ответ. — Только ему об этом не говори, если встретишь.       — Не могу ничего обещать, — невозмутимо пожала плечами травница. — Ну, так что там с василиском?       — Характер у них, зараза, такой дурной и агрессивный, хоть прячься. Изловил я, значит, эту бестию в лесу. Непросто она далась мне, пусть и был я подготовлен к бою как полагается. Заправился эликсирами под завязку, маслом меч смазал, медитацией не пренебрег, а все равно потрепать меня сумел добротно. В книге, конечно, описали все очень… как же… с вот этими всеми эпитетами высокопарными.       — В книге? Этот случай кто-то описал в книге? — ахнула Дера.       — Да не перебивай ты! Дай закончить. Значит, убил я его, а потом смотрю, а пузо-то у него какое-то странное. Надутое и вытянутое, с выпуклостями необычными. Это меня заинтересовало, то я и решил проверить. Ну, а что? Хуже уже не будет. Положил я эту суку на бок, ножом подрезал ему живот, да так чтобы не повредить то, что внутри. Поднимаю я, значит, шкуру… Еле разрезал ее тогда. Вот не брал нож чешую, и все тут. Приходилось резать внимательно, между чешуйками метить по возможности. Но сейчас не об этом. Дорезал я, значит, его с горем пополам. Руки в кровище, рубаха в кровище, перчаткам пиздец, снять-то забыл. Присел рядом, руки в дыру засунул и нащупал там что-то необычное. Как руку человеческую. Сказать, что я тогда струхнул — ничего не сказать. Чуть не сблевал, но сдержался. Решил дело до конца довести, интерес-то пробрал нешуточный.       Дера нервно сглотнула, вцепившись пальцами в край лавки. Широко распахнутыми глазами смотрела прямо перед собой, и внимательно слушала ведьмака, до конца еще не веря, что это все могло произойти на самом деле. А тот, тем временем, все продолжал:       — Вцепился я в эту руку и потянул на себя. Вытащил желудок этой мрази наружу, подрезал его, а потом вообще пожалел о том, что это сделал. Внутри девчонка была. Мелкая совсем, лет семи-восьми, не больше. Щуплая такая, с кожей которую кое-где разъел желудочный сок. Тогда я долго всматривался в ее перепуганное и застывшее лицо и не мог понять, как, каким, сука, образом, эта тварь проглотила целого ребенка.       Эскель замолчал, сдавленно выдохнув и с силой сжав руки.       Фредерика осторожно потянула руку к ведьмаку, коснувшись кончиками пальцев его влажного от пота плеча.       — Ведьмачье ремесло, то еще дерьмо, Дера, — тихо заговорил он. — Такое дерьмо, которое я никому не пожелаю. Но, однажды я решил, что коль я в этом всем увяз, то значит нужно как-то жить. Нужно как-то… — он неопределенно развел руки, схватившись пальцами за воздух. — Нужно что-то делать с этим. Как-то приспосабливаться. И я приспособился. Иногда выходит отрешаться, иногда выходит забываться в чарке, а иногда… вот как в тот раз с той маленькой девочкой. До сих пор помню ее остекленевший взгляд. Знаешь, Дера, — он сдавленно выдохнул. — Не знаю, кем бы я стал, если бы не оказался в крепости. Не знаю, кем бы я был… спился бы, а может завел бы семью, может быть построил дом… может быть, у меня был бы сын. Всегда хотел сына, скажу я тебе. Такого бойкого мальчишку. Все говорят, что с такими много мороки, а мне кажется, наоборот, с такими веселее всего. Он ведь тебя шевелиться заставляет, не засиживаться долго и…       — Эскель? — тихо позвала его травница, понимая, что ведьмака неслабо так понесло.       Придвинулась ближе, так чтобы грудью прижаться к ведьмачьему плечу, провела пальцами по напряженному предплечью, сжала его и сдавленно выдохнула.       — Я даже не знаю, что тебе сказать, и что сделать. И нужно ли что-то говорить или делать? Не знаю, — она чуть склонила голову, поймав взглядом его взгляд — ошеломленный и немного даже смущенный. — Просто, я рядом с тобой. Хорошо? Помочь, вряд ли помогу, но выслушаю. Если тебе это нужно.       Он замер, всего на мгновение, а затем легко подался вперед, прижавшись своим лбом ко лбу девушки и накрыв ее руку, сжимающую его предплечье, своей. Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул, понимая, что если не скажет сейчас то, что хотел сказать уже давно — его просто разорвет на части и он никогда себе не сможет этого простить. И плевать как это будет звучать, плевать как он сам будет выглядеть со стороны. Просто он должен это сделать, и все тут. Судьба ли? Предназначение ли? Да и неважно у кого какие пути. Сейчас, в эту самую секунду есть только он, она, баня в Прилесово и странное тепло, зарождающееся в груди, просящееся наружу потоком слов, кои давно застряли в горле и никак не лезли из него, до этого самого момента. Эскель чувствовал, что их обоих гнетет этот груз и почему бы именно здесь и сейчас не избавиться от него вместе? Пока есть шанс, пока есть этот самый момент, то, что может их остановить? И пусть они многого друг о друге не знают, и пусть ведет их странное, непонятное притяжение, и пусть это все кажется очень необдуманным и скоропалительным, но внутри, вот именно там, где тихо бьется ведьмачье сердце, Эскель чувствовал трепет, слабую пульсацию и что-то чего еще не понимал, что-то, что было так ново для него. Впервые в своей клятой жизни, он понял, что может сделать то, чего он хочет на самом деле, а не то, что нужно сделать. Несмотря ни на что.       — Фредерика де Бейль, — хрипло зашептал он, чувствуя, как вспотела ладонь, лежащая на ее руке, как дрогнули пальцы с силой сжавшись, но так чтобы ей боль не причинить. — Готова ли ты принять такого как я? Готова ли ты быть рядом с мутантом, который не сможет подарить тебе дом, ребенка, положение в обществе? Готова ли ты быть рядом с бродягой, чью судьбу решает случай? Сможешь ли ты выдержать все те косые взгляды, все те порицания, все те лишения и все то, что будет говорить о тебе люд, зная, с кем ты связала себя клятвой? Я не смогу дать тебе уверенность в будущем, не смогу дать того, что должен дать добропорядочный мужчина женщине. Будет ли тебе достаточно моей любви, преданности и тех крох, которые я смогу заработать для тебя? Смогу ли я сделать тебя счастливой?       Она едва смогла выдохнуть, ибо внутри все так стянуло и сжало, будто внезапно схватил удар. Пресвятая Мелитэле, это выходит, что же, ей сейчас сделали предложение? В бане, голышом, посреди Богами забытой деревеньки? На самом деле, Дера представляла себе это немного иначе. Более романтично, что ли. С огромным букетом назаирских роз и кольцом с абсурдных размеров камнем, и чтобы обязательно блестел так сильно, что аж смотреть было бы больно. Но тут никакого кольца не было и розами совсем не пахло. Только хвоей, по̀том и чем-то кисловато-терпким. Более того, в эту самую минуту перед ней сидел не прекрасный надушенный дворянин, а немытый ведьмак, охотник на чудовищ и смотрел так проникновенно в глаза, что все внутри дрожало, а меж плотно сведенных бедер становилось горячо. Но, даже, несмотря на все эти несовершенства, разве в силах она сказать — нет? Разве может она обмануть себя и отказаться от того, к кому прикипела всей душой во блага каких-то эфемерных благ? Сделав глубокий вдох и сощурившись от накативших на глаза слез, Фредерика ответила неслышно, почти шепотом:       — Готова, — ее губы едва не касались его, кривых и уродливых, а кончик носа то и дело задевал его собственный. — Я все готова вынести и любую клятву принести, чтобы быть с тобой, — горячо зашептала она. — Но… ты даже не понимаешь с кем связываешь себя. Я… я принесу тебе много бед. Моя матушка… мое положение… сама судьба — все будет против нас.       — Все я понимаю, — он чуть склонил голову, намереваясь дотянуться до столь желанных губ, но вовремя остановился. Нет, нужно все прояснить, а потом уже бросаться в омут с головой. Пусть и было уже совсем невмоготу. — Да я горы готов свернуть, лишь бы ты была со мной. Судьбе наперекор готов пойти и жизнью своей рискнуть. Не раз уже проворачивал такое. Что уж говорить о твоей матушке? И на нее управу найду. Ты только не сомневайся во мне.       Дера едва заметно улыбнулась и резко отстранилась. Эскель чуть опешил, моргнул раз-другой, до конца не понимая, что произошло. А как заметил, что травница взяла его за руки и со всей присущей себе серьезностью взглянула в глаза, то и вовсе неслабо так струхнул.       — Эскель, я клянусь тебе, — начала она решительно, пусть пальцы ее дрожали и потели уже совсем не от горячего пара. — Клянусь, что буду с тобой в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности. Клянусь, что никогда не оставлю тебя по своей воле и никогда не отвернусь от тебя. Клянусь всем богам, судьбе и тебе вместе с ними, что буду любить тебя и оберегать наш союз до конца своей жизни.       — Я принимаю твою клятву, — немедля ответил ведьмак, лишь бы не упустить этот миг. — Я принимаю ее и клянусь тебе, что разделю с тобой все радости и любое горе. Клянусь, что не позволю никому разлучить нас. Клянусь всем богам, судьбе и тебе вместе с ними, что буду любить тебя всей душой, и всем сердцем. Клянусь, что буду оберегать наш союз до конца своей жизни.       Фредерика чуть подалась вперед, как и Эскель. Взглянула на чуть подрагивающие губы, пробежалась взглядом по темной, пробивающейся щетине на подбородке, затем внимательно взглянула на поддернутую шрамом верхнюю губу.       — Дера… — выдохнул он, — я знаю, что ты предназначена мне, а я тебе. Вот знаю, и все тут! Пусть горит эта треклятая ворожба, и тот ведьмак с судьбой, вместе взятой! Я знаю… я понял это. Почувствовал тогда, когда впервые увидел тебя. В том сне, — торопливо заговорил он, ловя ее взгляд, а руками уже оглаживая ее талию.       — Сне? — она сдавленно выдохнула, пытаясь концентрироваться на словах ведьмака, вот только получалось это из рук вон плохо.       А когда ее губы прижались к его верхней, обхватывая ее, сминая, то теперь и ведьмаку стало не до всего этого. Он ловко обхватил спину девушки одной рукой, а второй сжал бедро, чуть дернув на себя. Одно движение и Фредерика едва сдержала стон, ощутив влажной кожей и лопатками твердую поверхность лавки. Она с готовностью развела ноги в стороны и пошире, сразу же ощущая на себе тяжелое, мокрое тело Эскеля. Благо, что лавка была достаточно широкой, и получилось уместиться на ней без труда. Хотя, не будь бы ведьмак таким ловким, они бы уже давно опрокинули ее и лежали на полу. Несомненно, заходясь смехом, но только момент был бы упущен.       Перед лицом мелькнули янтарные глаза, а рука сама потянулась к черным, словно сам Василек, волосам. Пальцы запутались в слипшихся прядях, убирая те с лица. А Дера только и смогла, что закусить нижнюю губу, дивясь тому, как привлекательно они выглядят на фоне ее светлой кожи. Эскель уперся рукой в деревянную поверхность у самого уха девушки, а второй облокотился о стену. Для них двоих тут места маловато, но если изловчиться, то возможно даже получится все провернуть и не раз. Да что уж там скромничать, и не два, а минимум — три. Лишь бы только Фредерика выдержала такой напор. Но, судя по ее взгляду, полному нескрываемой похоти и желания, она будет только рада, если их купание затянется на часок, а может и несколько больше.       Ведьмак склонился ниже, а девичья рука прошлась по его волосам, убирая пряди за ухо. Она бегала изучающим взглядом по его лбу, бровям, носу и, конечно же, шраму. Дотянулась до него второй рукой и осторожно, будто боясь причинить боль, огладила неровную, шероховатую поверхность кончиками пальцев. На ощупь это его увечье было странным. Совсем не таким, как травница могла ожидать. Этот шрам словно имел нетипичную природу, а от прикосновений к нему подушечки пальцев слегка покалывало. Почти так же, как от прикосновений к баночке с мандрагоровым корнем. Нет, это были не эманации, это было нечто иное. Вот только, уместны ли сейчас будут ее расспросы?       Эскель обеспокоенно бегал взглядом по сосредоточенному лицу Деры и не мог понять, переживать ему насчет этого или все же не стоит. К тому же она прекрасно знала особенности его внешности и даже не раз ощупывала шрам. Но, что изменилось сейчас? Ведь, судя по этому необычайно серьезному взгляду, что-то определенно произошло. И хотелось бы спросить, вот только девичьи губы его опередили, увлекая в поцелуй. Который оказался совсем не такой, как раньше. Несдержанный, требовательный, с напором — он и подумать не мог, что Дера способна так его целовать. А она будто бы и вовсе горела. Ее кожа стала невыносимо горячей, влажной, прилипая к точно так же коже ведьмака, она словно плавилась, растекалась как тающее масло на сковороде. Еще немного и обязательно зашкворчит. Она чувствовала, как покрытая порослью, твердая грудь прижимается к ее собственной — упругой, налитой, покачивающейся от неконтролируемых движений. Да, Фредерика совершенно себя не контролировала. Вот она оглаживает руками напряженные плечи, ныряет под них за спину, тянется пальцами вниз к подтянутым ягодицам и с силой впивается в них обломанными ногтями, заставляя прильнуть к себе ближе. Ближе и теснее там, внизу, где это особенно сейчас необходимо. Эскель тихо рычит сквозь поцелуй, прихватывает ее нижнюю губу, кусая почти болезненно, и инстинктивно толкается бедрами навстречу, скользя восставшей плотью по втянутому животу Деры. Он и сам не до конца уверен в координации своих движений и том, что контролирует себя. Хотя о каком контроле может идти речь, если в голове пульсирует одна единственная мысль, абсолютно и точно связанная с постанывающей девушкой под ним, что так призывно разводит свои прекрасные ножки и нетерпеливо приподнимает бедра. И он мог бы взять ее незамедлительно, вот прямо сейчас, грубо, бесцеремонно, можно даже сказать по животному. Но разве мог он поступить так с той, что едва ли неделю назад лишилась своей невинности? И хотел бы он заглянуть в ее глаза, задать немой вопрос одним лишь взглядом, как ощутил, что тонкие пальцы пробежались по его груди вниз к самому животу, а затем настойчиво и неторопливо обвили его плоть.       Дера не понимала, что она делает и для чего. Да и зачем она хватается за мужское причинное место — тем более. И она могла бы даже смутиться, одернуть руку и неловко рассмеявшись сказать, что промахнулась, если бы это самое причинное место не было таким приятным на ощупь, нежным и теплым. Она плавно провела ладонью вниз, до куда доставала, а затем вверх прослеживая выступающие вены, добиваясь до набухшей верхушки, оглаживая ее пальцами и дивясь, какая она странная на ощупь. Фредерика не была сильна в ассоциациях, но от мыслей, что ей она напомнила брусквину, избавиться не удалось. Стало любопытно, а если попробовать прикоснуться к ней губами и языком так, как делал Эскель, ему будет приятно, точно, как и ей в тот день на берегу Понтара? Или же он испытает что-то другое, но жутко похожее? В голове промелькнула страшная мысль «а что, если ему не нравится?», «а что, если он просто терпит и молчит потому, что вежлив и боится ее расстроить?». Только, перевести взгляд она не успела, ибо ощутила, как защекотали лицо мокрые черные пряди, а сам ведьмак прижался к ее щеке носом и тихо, но часто задышал.       Она обняла его за плечи и двинула рукой еще раз, так, сугубо, чтобы проверить, верна ли ее догадка. Он сдавленно застонал или зарычал, понять вот так сразу не удалось, и малость толкнулся бедрами в услужливо подставленную девичью руку.       — Тебе приятно? — все же решилась спросить она шепотом, пока пальцы руки, что обнимала Эскеля за плечи, переместились вверх, зарываясь в его влажные волосы, чуть сжимая их. В самом деле, а вдруг он, таким образом, пытается остановить ее, а она не понимает намеков?       — Очень, — неожиданно прошептал он в ответ, оставляя на влажной щеке поцелуй. — Но, если ты продолжишь, я почти уверен, что все закончится гораздо быстрее, чем я бы того хотел.       Фредерика улыбнулась в ответ и нехотя убрала руку, обхватывая ею плечи мужчины. А когда его губы мазнули по щеке, спустились к подбородку, оставляя на нем поцелуй и поднялись, но уже к уху, она и вовсе затаила дыхание, сжав коленями бедра ведьмака. Он дышал тяжело, поверхностно, покрывая короткими, но частыми поцелуями место под ушком, спускаясь чуть ниже к шее, затем поднимаясь вверх и тихо шепча что-то, что разобраться ей сейчас было просто невозможно. Потому что сердце отбивало барабанную дробь в ушах, потому что его возбужденное и чуть подрагивающее естество терлось о низ ее живота и лобок, потому что его губы, неровные, сухие, но такие соблазнительные всегда творили с ней такие вещи, от которых просто спирало дыхание. Вот как сейчас, когда достаточно одних лишь поцелуев.       Совершенно не отдавая себя отчета, она обхватила руками плечи Эскеля и обняла ногами, скрестив их у него на пояснице. Такая поза была жутко откровенной, постыдной, но именно в ней она чувствовала, что прижата к столь желанному телу теснее некуда, пусть и хотелось еще и еще. Она чувствовала настойчивую, неутихающую пульсацию между ног, ощущала, как истекает влагой, и совсем не от печного жара, понимала, что ее тело просит, желает, изнывает по близости именно с ним. С тем, кому она обещала себя, кому дала клятву, и которую она ни за что не собирается нарушать, даже под страхом смерти.       Он вошел в нее плавно и до упора, всего лишь в одно движение и даже не помогая себе рукой. И ее лоно с необычайным вожделением приняло его, обхватывая нежными стенками, пульсируя и содрогаясь. Дера прогнулась в пояснице и, упираясь затылком в твердую поверхность лавки, протяжно застонала, наслаждаясь таким приятным чувством наполненности и тепла, в котором так нуждалась. А когда это самое тепло стало растекаться по телу, бежать по венам вместе с кровью, обволакивать сердце и, кажется, даже саму душу, не сдержала и второй полный облегчения и странной радости стон.       Сжав одной рукой лавку, у головы девушки, второй Эскель схватился за ее бедро предупреждая, таким образом, неожиданное падение. Ведь, судя по тому, как затрепетали ее ресницы на опущенных веках, как приоткрылись губы, то и дело выпуская стоны и как напряглись пальцы на его плечах — Дера совсем не собиралась осторожничать или задумываться о чем-то еще помимо их близости. Он неторопливо двинул бедрами, выходя из нее почти полностью и с легкостью возвращаясь обратно, наслаждаясь ответной пульсацией.       — Дера, посмотри на меня, открой глаза, — сдавленно прошептал он, не умоляя, но прося.       И она посмотрела. Послушно открыла глаза, расфокусировано взглянула в ведьмачьи у самого лица и закусила нижнюю губу. И не было в этом взгляде отвращения, презрения или неприязни. Нет, она смотрела на него с таким теплом и… любовью? Да, любовью. Так, как может смотреть только тот, кто любит — с нежностью, с нескрываемым желанием, словно любуясь. Им ведь никто еще никогда не любовался. Ни один клятый день его жизни никто не смотрел на него с таким обожанием, как смотрит сейчас она — его любовь, его женщина.       Он даже не осознал, как подался вперед, и как начал плавно двигать бедрами. Очнулся только тогда, когда ощутил на своих губах другие губы — теплые и влажные, а из груди сам собой вырвался сдавленный стон, утонув в сладком поцелуе.       Дера ощущала, как внутри нее зарождается уже знакомое чувство, по капле оседая внизу живота. Оплетая его, стягивая, словно веревка. Чувствовала, как неустанно содрогается ее лоно, сжимая скользящую по нему плоть все сильнее и сильнее, словно и вовсе не желая выпускать из своей хватки. Темные волосы мелькали перед глазами, с прядей срывались капли, попадая на горячие, раскрасневшееся щеки и лоб, а губы лихорадочно сжимали те, желанные в неистовом поцелуе. Она неумело двигала бедрами навстречу, в надежде ощутить его глубже, ближе. В надежде получить еще удовольствия, продлить его, сделать ярким и незабываемым. Но это лишь сбивало особый темп ведьмака. Потому он, грубо сжимая пальцами светлое бедро, старался подстроить ее под нужный им обоим ритм. И Боги, ему это, в самом деле, удавалось. Мало-помалу Дера начала двигать бедрами именно так как нужно. Ее стоны с каждым размашистым толчком становились все откровеннее и громче, пальцы судорожно сжимали плечи, оставляя алые следы, а с приоткрытых губ срывались бессвязные слова. Кажется, она звала его по имени. А может быть, сыпала признаниями. Эскель не знал, но, когда сам не сдержал хриплый, сдавленный стон, склонил голову и, прикрыв глаза с силой сжал край скамьи, да с такой, что Фредерике показалось, будто затрещало дерево, она всхлипнула и уверенно толкнулась бедрами навстречу. Хотелось почувствовать его еще ближе, еще теснее, еще…       В этот самый момент он задвигался быстро, размашисто. Воздуха перестало хватать обоим и не только из-за раскаленной печи. Волосы пропитал пот. Он был везде, скатывался по коже, оседал на корнях волос, растирался при каждом соприкосновении тел. Дера стонала громко, несдержанно, так и норовя сорваться на крик. Эскель старался сдерживать себя как мог, боясь навредить, боясь причинить боль, но обостренные чувства, благодаря мутациям кружили голову, затмевали разум, заставляли кожу гореть. Сердце неистово стучало в ушах, билось о ребра, будто стараясь вырваться наружу. Перед глазами все плыло в неизвестно откуда взявшейся дымке. Еще один толчок, и казалось, что этого будет достаточно. Но, увы, это лишь сильнее раззадоривало. Он добрался рукой до спутанных, мокрых, русых волос на макушке. Сжал их в дрожащих пальцах, заставляя травницу задрать подбородок, вскинуть голову чуть назад, упираясь затылком в лавку. Он покрывал ее шею поцелуями, шептал обрывочные фразы, обжигал кожу рваным, горячим дыханием.       Его движения стали резче, торопливей, хаотичней. Фредерика замолкла, затаив дыхание. Вот оно, то самое чувство, что являлось предвестником истинного блаженства, всеобъемлющего наслаждения, которое накрывает с головой, заставляя задыхаться, кричать, сжимать пальцы, впиваться ногтями в кожу. Оно захватывает дух, оно уносит на своих волнах сознание, пока тело не в силах двигаться, пытается обуздать себя. Оно совсем рядом, еще чуть-чуть. Достаточно толчка, еще одного и еще. Девушка стиснула зубы и выгнула спину, протяжно застонав. Внутри все задрожало и будто бы взорвалось, там, внизу живота, откуда доносятся бесстыдные, мокрые шлепки, ворохом искр. Кожу закололо сотнями иголочек, сознание поплыло, а лоно лихорадочно пульсировало, с неистовостью сжимая мужскую плоть, которая все не останавливалась, продолжая проникать внутрь, казалось все глубже и глубже, принося не боль, но некий дискомфорт.       — Еще… еще немного, — шептал у самого лица Эскель, не прекращая беспорядочно двигать бедрами.       Дера лишь плотнее прижалась к нему и, зарываясь пальцами во влажные волосы, притянула ближе. Последний толчок был особенно глубоким, заставляя ведьмака замереть и хрипло застонать, почти зарычать. По всему его телу прошла мелкая дрожь, заставляя кожу покрыться мурашками, а мышцы напрячься так, словно он собрался атаковать. Шумно дыша, он уперся носом в острый подбородок травницы и, зажмурившись, вздрогнул еще несколько раз, только чудом удерживая на руках свой вес, чтобы не завалиться прямо на расслабленную девушку. Она же, осторожно гладила подрагивающими пальцами его плечи, перебирала волосы на затылке и все сжимала коленями бедра не намереваясь отпускать.       — Эскель, — тихо позвала она, слизывая каплю пота, что скатилась на верхнюю губу. — Я люблю тебя.       — И я тебя люблю, — сдавленно захрипел он в ответ, дотянувшись до острого плеча, запечатлев на нем поцелуй. — И всегда буду любить. Чтобы не случилось.       — Я…       Но ответить Фредерика не успела, так как за дверью послышался шум и гвалт, а еще треск дерева.       — С-с-сука… — рыкнул ведьмак, нехотя отстраняясь и поднимаясь на руках, вознамерился встать. — Вилохвост, падла.