Высматривая путь. Том ІІІ

      Хруст дерева повторился и довершился утробным завыванием. Фредерика вцепилась в плечи Эскеля и испуганно взглянула в его смурное лицо.       — Я думала, что ты его усыпил, — зачем-то прошептала она, будто бы боясь, что их кто-то услышит.       — Да усыпил, усыпил. Но, видать, мало ему было, — заворчал тот и неторопливо сполз с девушки.       Лавка жалобно хрустнула, покачнулась, а травница схватилась пальцами за деревянную поверхность, на которой еще лежала, стараясь не упасть.       — Он же так все село переполошит! — хрипло продолжала шептать она, понемногу вставая следом.       Пол был влажный, скользкий и горячий. Коснувшись его кончиками пальцев правой ноги, Дера инстинктивно передернула плечами. И пока она решалась, стоит ли ей вообще вставать и выходить наружу, ведь тут так тепло и уютно, Эскель уже ринулся в предбанник за штанами и рубахой. Но внезапно остановился с силой рванув на себя дверь.       — Ты-то куда собралась? Тут сиди.       — Но я могу помочь!       — И как же? — усмехнулся ведьмак. — Зачаруешь его своим трепом?       — Очень смешно, — нахмурилась Фредерика, но ноги спускать на пол передумала. — Тем более Надья…       — Да что станется с той Надьей, — отмахнулся Эскель. — Себя лучше береги. Поэтому тут сиди и даже не думай о том, чтобы нос высунуть. А как вернусь, продолжим с того, на чем остановились.       Травница тут же зарделась и отвела взгляд в сторону едва-едва шкворчащих камней. Возможно, когда-нибудь настанет тот день, когда она перестанет краснеть и смущаться от одного только упоминания о близости с мужчиной, но явно не сегодня. Проведя подрагивающей ладонью по влажному от пота лбу, она неосознанно сжала бедра и присогнула колени, вызывая у ведьмака тихий смешок.       — Осторожней там, — едва слышно шепнула Фредерика и заправила за ухо мокрую прядь что упала на лицо.       Эскель кивнул, осмотрел ее с ног до головы, останавливаясь на острых коленях и том, что даже сведенные бедра не смогли бы прикрыть. А как до его уха донесся новый треск перемежающийся со звонким детским смехом, то он в ускоренном темпе вышел за дверь, на ходу хватаясь за штаны. И, кажется, в голове уже проклевывалось осознание, что неспроста проснулся вилохвост. Ох, неспроста.       Зашнуровывая завязки и толкая плечом дверь бани, он уже прикидывал, какой бы такой знак применить, чтобы детвору распугать и перепуганного драконида приструнить, но внезапно остановился, поморщившись от того, что босые разгоряченные ступни стала холодить трава. Да и Андор, что совсем не удивительно, его опередил. Стоял себе посреди всего этого шума и гвалта по пояс обнаженный, как и сам Эскель, кричал и время от времени дергался так, словно намеревается ринуться в атаку. И все бы ничего, если бы только не то, что прежде староста старался скрывать под завязанным узлом рукавом рубахи. Тут-то ведьмачье нутро и вовсе перекрутило раз-другой, да еще и подбросило неслабо, вызывая легкий приступ тошноты. Взгляд метнулся по покрытой густой рыжей порослью спине, скользнул по единственной здоровой левой руке, которая держала рукоять меча. Кажется, даже посеребренного, но, что было видно невооруженным глазом, отвратительно заточенного. Видать, давненько хозяин не пускал его в обиход.       И только удалось поуспокоиться, отвести взгляд от страшного увечья, отвлечься на меч, как глаза, падла, будто назло нашли его сами и принялись внимательно разглядывать. Неровная, розоватая и скукоженная поверхность культи говорила о том, что кто-то эту самую руку отгрыз. Вернее сказать, отодрал, словно лоскут от куска ткани, — небрежно и с остервенением. Эскель сглотнул ком, что подошел к горлу, оставляя на языке горьковатое послевкусие, и с трудом двинулся вперед. Да что уж там, его шрам на морде, да даже любой шрам на его собственном теле ни в какое сравнение не шел с тем, что он увидел. Видать, бес ему попался разъяренней некуда. Вот что значит не везет, а не вот это все с неоплачиваемой работой, эльфами, чародейками и опальными аристократками. И как странно, что староста не попытался даже скрыть этот ужас. Хотя, может, просто не успел?       Достаточно увесистый, но небольшой серый камень мелькнул в воздухе, пролетая прямо перед носом ведьмака, заставив того остановиться и злобно взглянуть в сторону мальчишек, которым рычание Андора было до одного места. Вилохвост бился в сарае, словно птица в клетке, те вопили как заведенные, а староста разрывался, рыча, будто настоящий медведь. Вот только если клетка была металлическая, то деревянный сарай разнести этому чудищу не составит труда. Видать, спасало эту нехитрую постройку от такой участи то, что сил у драконида было немного. После двойной порции Сомна оно и не мудрено.       — Какого хера тут происходит? — грозно выкрикнул Эскель, заставляя Андора обернуться, а ребятню умолкнуть.       Правда ненадолго, ибо летюга снова забила крыльями о деревянные стены и взвыла. А кто-то из мальчишек бросил очередной камень.       — Получи, сука крылатая!       — А ну пошли прочь отсюда! Кому говорю? Прочь! — кричал староста, вот только детвора настолько разошлась, что совершенно его не слушала, продолжая заливисто хохотать и выкрикивать невпопад ругательства.       Эскель бросил взгляд в сторону тына, что ограждал сарай, и устало выдохнул, нахмурившись пуще прежнего. Родители. Да, именно они стояли возле клятого забора и подбадривали своих чад, бесцеремонно натравливая их на бестию крылатую, словно щенков. Кто-то вон даже сивуху с собой приволок и стоял распивал как ни в чем не бывало. А кто-то и вовсе в ладоши хлопал, будто бы на представлении в цирке каком, не иначе.       — Давай, Чаба! Запули в него еще каменюку! — выкрикнул мужик в смешной соломенной шляпе, поправляя ту горлышком бутылки и тут же делая глоток.       — И в мутанта запули, а то уж шибко морда страшенная и смурная у него! Глядишь еще и обратиться в кого! — закричала уже женщина. — Не крылатого, так зубастого!       Та самая, что оттаскивала пару часов назад от хвоста вилохвоста своего сына. Она буквально висела на заборе, упираясь в него предплечьями. И, судя по ее осоловелому взгляду, приложилась к выпивке она уже знатно за сегодня. Народ зашелся смехом, а Эскель потихоньку закипал.       — Видать, не шибко бояться тебя кметы, коль разогнать их все никак не можешь, — хмыкнул он, предусмотрительно пропуская мимо ушей слова про камень и мутанта.       Малость потоптался на месте, а затем сделал несколько шагов вперед, чтобы оказаться рядом с Андором.       — Не в страхе дело, — фыркнул тот. — Осмелели просто сильно от водки. Люди, они такие… люди. Многого не понимают, многое принимают как должное, быстро теряют бдительность, любят ходить по опасному краю. Думаешь, если бы не было бы в селе ведьмака, они так бы храбрились?       — И часто такое бывает? — обреченно вздохнув, Эскель скрестил на груди руки и бросил взгляд в сторону сарая, что до сих пор ходил ходуном.       — Бывает, — он как-то странно осмотрел собравшийся народ, затем мальчишек, что никак не унимались, и только потом обратился к ведьмаку: — На вот меч мой. Пойди успокой бедолагу, а я разгоню этих глупцов. И вот еще. Чтобы сарай открыть, — он вытащил из кармана штанов совсем не маленьких размеров ржавый железный ключ.       Ведьмак протянул руку, берясь за перемотанную коричневой кожаной лентой рукоять меча. По привычке взвесил его в руке, отмечая, что тот гораздо увесистей, чем его собственный. И кажется, даже лезвие малость длиннее и толще. Вот только рассматривать красивое навершие в виде идеальной копии медвежьей головы времени не было. Он, забрав ключ, двинулся в сторону сарая. Предусмотрительно скрестив пальцы, Эскель окружил себя едва видимым светло-оранжевым ореолом Квена, перехватил поудобнее меч и только потом коснулся рукой деревянной двери, что кое-где уже пошла трещинами. Добротный замок сдерживал бестию внутри, но еще бы с десяток остервенелых ударов ни за что бы не выдержал. Правда, петли все же могли бы сдаться гораздо раньше.       Размяв пальцы правой руки, он попытался прикинуть план действий: успокоить Аксием, опрокинуть Аардом и усыпить Сомном. И только если не угомонится после такой дозы магии, придется рубить. Благо, что в это время за спиной все утихло. Но от многочисленных взглядов, что устремились теперь в его сторону и чувствовались буквально каждой клеточкой, кожа покрылась мурашками. Не любил Эскель быть в центре внимания, а теперь что ни заказ, то обязательно куда-то на всеобщее обозрение и вылезет. И если бы он специально… так нет же — судьба просто издевается. У нее всегда было специфическое чувство юмора.       Глубоко вдохнув, он затаил дыхание и приник всем телом к двери. За ней, как и позади него самого, стояла тишина. Ведьмак напружинился, ловко попал ключом в замочную скважину и тихо провернул его разок-другой. Замок тут же поддался, падая к ногам. Чуткий ведьмачий слух уловил напряженное фырчание с едва уловимым поскуливанием. Видать, бестия окончательно обессилила.       — Не бойся, тише, — зашептал Эскель и сделал шаг в темноту чуть приоткрытых дверей.       Вилохвост сидел в куче сена и разбросанных повсюду поленьев, скуля, фыркая и тяжело дыша. Его желтые, как у самого ведьмака, глаза поблескивали в едва пробивающемся сквозь узкую щель дверного проема лунном свете. Под ногой у Эскеля что-то хлюпнуло. Нос тут же учуял запах крови, а взгляд метнулся к дрожащему от страха дракониду. Его правое крыло перерезала цепь и, судя по его странному положению, сломала. Левое он каким-то чудом сумел выпутать, им и махал как заведенный, пытаясь то ли взлететь, то ли разнести здесь все к чертям собачьим. Лапы под нелицеприятным углом выгнуло, а на шее, даже несмотря на чешую, виднелись алые отметины от цепи.       Ведьмак тогда сдавленно выдохнул, остановился и бросил на землю меч.       — Я не буду нападать, — он поднял руки вверх, не до конца понимая, сбрендил ли он или в самом деле решил, что драконид его поймет. — Видишь, я без оружия. Я не опасен для тебя. А вот ты для меня — другой вопрос, — кривой уголок изуродованных губ сам собой дернулся вверх.       Летюга сидела и не двигалась, только забавно шевелила двумя черными точками на морде, которые, видимо, были ее носом, и пучила маленькие глазки. Некоторое время она просто лишь смотрела, принюхивалась и не шевелилась, а когда, видать, поняла, что опасности нет, опустила морду и попыталась лизнуть рваную рану на лапе, вот только цепь на шее мешала дотянуться.       Эскель сделал шаг вперед, пригляделся к вилохвосту, прислушался. Затем сделал еще один шаг, и еще один, и еще. Шагал он так до тех пор, пока не оказался вплотную к чудищу, которое выглядело настолько жалко, что и чудищем теперь его назвать язык не поворачивался. Ведьмак размял пальцы, быстро сложил нужный знак и метнулся вперед, приложив ладонь к выпуклому горячему лбу. Да сделал это настолько резко, что драконид не успел даже среагировать. А когда вознамерился встать, то его накренило вбок и назад. Его тело, ставшее вмиг безвольной тушей, завалилось на пол, разметав ошметки соломы.       — Вот так. Отдохни, — прошептал ведьмак, убирая руку со лба бестии.       А затем присел на корточки и принялся распутывать клятую цепь. Мысль о том, чтобы Фредерика попробовала исцелить его раны, пришла в голову как-то сама собой. К тому же убивать вилохвоста было жалко, оставлять так нельзя, а на волю выпустить уж подавно. С такими-то ранами.       — Повезло тебе, что ты не попался Ламберту. Тот бы быстренько тебя обезглавил, — хмыкнул ведьмак, пачкаясь в густой крови и пыли и пытаясь совладать с непослушным телом летюги.       Ну, благо, что на вечер они с Дерой нашли себе занятие, — выхаживать драконида, чтобы с рассветом утащить его на волю. А то, в самом деле, им миловаться только?

***

      Травница же, обтиралась тряпками как раз в тот момент, когда в предбанник ворвался Эскель. На вид вроде как совершенно спокойный, но во взгляде будто бы были некая тревога и раздражение. Вот так сразу не определишь. Да по этим ведьмачьим глазам вообще никогда ничего не определишь.       — Нужна твоя помощь, — без обиняков начал он, упираясь руками в дверной проем.       — Неужели? Нужно кого-то зачаровать трепом? — усмехнулась Фредерика, натягивая на все еще влажное тело застиранную рубаху Надьи.       Она ей была, конечно же, мала. На груди ткань натягивалась, завязки попробуй еще свяжи, да и по длине едва доставала до середины бедра. Но лучше уж так, чем голышом или с дублетом на голое тело. Ведьмак не оставил без внимания выглядывающие из-под ткани напряженные соски, округлые, покачивающиеся от любого движения груди и эти красивые острые ключицы, что очень хорошо просматривались из распахнутого ворота. С трудом сглотнув ставшую вязкой слюну, словно сожрал чего сладкого, Эскель криво улыбнулся в ответ:       — Почти. Нужно летюгу подлечить.       — Подлечить? Вот те на, — ахнула девушка, хватаясь за штаны. — Ты уверен, что ты ведьмак, а не защитник природы?       — С утра еще был ведьмаком, — хмыкнул тот. — А вот теперь не уверен. Но выпускать его таким израненным на свободу нельзя. Ошалеть может или вернуться обратно. Мстить. Лучше отпустить его с миром и в относительной целостности. Можешь провернуть вот тот трюк с ритуалом? Ну, как в Пацыкивке.       — Если очень постараюсь, то да… думаю, смогу. Вот только корня нет совсем, — едва попадая ногой в штанину, Дера слегка покачнулась, но ведьмак успел подхватить ее под руку, не давая ухнуть на пол. — Спасибо.       — С корнем я что-нибудь придумаю.       — Уверен? Не думаю, что он растет, как мухомор, под любым деревом.       — Когда я только зашел в хату Андора и Надьи, почувствовал запах трав. Если они их собирают, то, возможно, могут знать, есть ли в округе мандрагора. К тому же Андор ведьмак, наверняка должен какими-то травками баловаться.       — Эликсиры? На что они ему? Он ведь отошел от ремесла, — недоверчиво взглянула на него Фредерика, протягивая чистую рубаху Андора, что была раза в три больше самого Эскеля.       — А ты что же, думаешь, нас обучали одни только эликсиры варить? Есть травы первой необходимости. Такие, что могут спасти ведьмаку жизнь, когда нет возможности изготовить снадобье, — он ловко просунул голову в горловину и смел с лица упавшие пряди.       Дера подхватила с лавки оставшиеся вещи и двинулась к выходу.       — Ну, коль так, значит, пошли быстрее в хату. Если возьмемся за твоего драконида, то может и ночь вся уйти, а я еще не теряю надежду на то, чтобы прикорнуть часок-другой.       — В Даэвоне отдохнем как полагается, — нагнал ее Эскель, заправляя длиннющий подол в штаны.       — Если получится. Травы досохнут, начну их потихоньку продавать. Надья предложила остатки масла. Может, если хватит ночи, изготовлю немного мазей, чтобы по приезду в Даэвон был хоть какой-нибудь товар.       — Не думаю, что есть нужда тебе что-то продавать. Я сам смогу заработать, чтобы…       Фредерика внезапно остановилась и хмуро взглянула на ведьмака. Да настолько, что тот и сам встал как вкопанный, удивленно вскинув брови. Как ему казалось, он не успел ляпнуть чего-то обидного. Ведь так же?       — Ты что, совсем в меня не веришь? — со всей присущей себе серьезностью спросила травница.       — Что? — он развел руки. — Причем тут вера?       — При всем. Думаешь, что у меня не получится заработать монету?       — Боги, Дера, — вздохнул Эскель, на мгновение прикрыв глаза. — Да я же не об этом толкую.       — Если ты не заметил, то на дворе тринадцатый век. Женщины вон уже на войну ходят, ученые степени получают, а ты, что же, запрещаешь мне работать для нашего общего блага? Ох, Эскель… ты таких старых взглядов.       — Так нормальные у меня взгляды. Традиционные, — улыбнулся тот, выставив перед собой ладони, стараясь выглядеть непринужденно. — Ладно, перефразирую, коль так. Я в силах тебя обеспечить, значит, и работать тебе нужды нет. Тем более в ущерб самой себе.       Фредерика лишь страдальчески вздохнула, театрально закатив глаза, а затем торопливо двинулась в сторону хаты. Разговор, по всей видимости, был окончен, а ведьмак стал ловить себя на мысли, что разница возрасте — это, видать, не просто цифра. Все гораздо сложнее. В самом деле, она ведь во внучки ему годится. Сколько ей там лет? Двадцать? Двадцать три? А ему? Ему почти девять десятков.       От подсчитанной в уме разницы Эскелю поплохело. Холера, это как если бы Геральт стал ухлестывать за Цириллой. Пытался бы все угнаться за ней, вот только в силу возраста не поспевал бы. Молодость-то она такая: спешащая жить и со странными взглядами на привычные вещи. Вот только Эскелю совсем не хотелось бы балансировать на грани отеческих чувств и жгучего желания, а еще бороться со странными взглядами этими. Ненамеренно ускорив шаг, он двинулся за мельтешащей впереди девичьей спиной, стараясь хотя бы здесь угнаться за ней. Нагнетать лишний раз он уже не стал и надумывать себе всякого тем более. Научен уже горьким опытом, так сказать. Поэтому пока просто решил присматриваться и сглаживать острые углы. Надеясь только на то, что их будет немного.       Корня мандрагоры оказалось у однорукого Андора с запасом. Как выяснилось позже, не один он «баловался травками». Надья тоже понемногу использовала его. То себя подлечивала, то мужа, то в еду добавляла. Фредерика, конечно, таких «изысков» не понимала и в душе надеялась, что в свежесваренной похлебке никаких травок не будет, но, несмотря на это, была благодарна хотя бы за то, что ей или, скорее всего, самому Эскелю теперь не придется бегать по лесам и впотьмах выискивать ингредиенты. К тому же разве вилохвост стоит того, чтобы так ради него стараться? По правде говоря, травница никогда в своей жизни этих самых вилохвостов, или летюг, не видела. Знала только, что это ящерица с крыльями, да и только. В Оксенфурте когда-то висел заказ на одного такого. Но прибит к доске он был слишком долго; прошел год, а драконида никто так и не взялся извести. Тогда она даже подумала, что ведьмаки не шибко стремятся брать на них заказы, а может, и вовсе отказываются убивать. В итоге, судя по всему, злополучный вилохвост сам покинул пределы города, даже и без помощи охотника на чудовищ. Так что теперь ее ждало, можно даже сказать, боевое крещение.       Медленно и с опаской двигаясь гуськом за широкой спиной Эскеля, что нес не плече седельные сумки, Фредерика вошла в малость покосившийся сарай и прислушалась. В углу что-то сопело и позвякивало цепью, а на стенах плясали страшные тени.       — Не бойся. Он спит, — хрипло прошептал ведьмак, отошел чуть в сторону и, сложив пальцы, применил Игни, дабы осветить помещение. Все же травница не видела в темноте так же хорошо, как он сам.       Тогда-то Дера и обомлела. До этой самой минуты она никогда бы не подумала, что ей, в самом деле, станет жаль какого-то там драконида. Его расслабленное и перемотанное цепью тело не выглядело здоровым, а крылья… Боги, если присмотреться, то с крыльями, или, вернее даже сказать, с тем, что от них осталось, творился настоящий ужас.       — Эскель? — шепнула она, становясь поближе к правому предплечью ведьмака. — Я могу подойти ближе?       — Можешь, конечно. Только…       — Только ты держись поближе и свети мне. А то мало того, что не видно ни черта, так еще и боязно.       — Как скажешь, — не сдержав улыбки, ведьмак придвинулся чуть ближе.       Отчего-то ему шибко уж понравилось, что Фредерика будто мысли его прочитала. Может быть, он погорячился, расстроившись из-за их разницы в возрасте? В любом случае, пока уж притрутся, то не один пуд соли съедят. Хотя с Трисс он и не притирался вовсе. Да и куда там притираться, если они почти не разговаривали и времени вместе проводили не то чтобы очень много. Это с Дерой-то он живет одной жизнью уже вон почти два месяца. А это тебе не встречи под луной на опушке.       — Эскель? — тихонько позвала девушка. — Ты что, уснул там? Сюда поди. Не вижу ничего. У меня же нет таких глаз как у тебя.       — Иду, прости, — вздрогнув, он опомнился и сделал несколько шагов вперед, останавливаясь у задних лап вилохвоста. Сгрузил на пол сумки и поднес руку, пальцы которой объяло пламя, поближе.       Травница присела на корточки, уперлась предплечьями в колени и деловито осмотрела бестию. Помолчала с минуту, тяжело вздохнула и, сцепив пальцы в замок, наконец, повернулась к ведьмаку:       — Пойдем сейчас, наверное, за подушками и подстилкой. Всю ночь провозимся с ним. Ты погляди — на нем места живого не осталось.       — Тогда, может, проще уже убить, и дело с концом? А труп оттащим в лес, — упираясь свободной рукой в бедро, он присогнул колени и внимательно всмотрелся в смурное лицо Деры.       — Нет уж! — воскликнула та, но вовремя притихла, заговорив уже шепотом: — Не знаю, что тут произошло, но убить его я не позволю. К тому же ты сам говорил, что для людей он не опасен. Вот раненого волка или медведя я бы тоже не позволила тебе убить.       — Вот чудна̀я. Дался он тебе, этот вилохвост? Издохнет этот, другой прибежит. Разве разумно возиться с ним всю ночь? — удивленно вскинул густые брови ведьмак, совершенно не разделяя такой сердобольности.       — Тогда зачем позвал меня, если решил его прикончить? — насупилась пуще прежнего девушка.       — Ну так я думал, что тут раз-раз, и готово. А ты говоришь, всю ночь провозимся. Коль всю ночь, то проще его просто добить.       — «Раз-раз, и готово», — перекривляла его Фредерика. — Какой «раз-раз», Эскель? Я же тебе не Кейра с ее артефактами. Ладно. Нечего языками чесать. Ты свети, а я все подготовлю.       — Уверена?       — Уверена.       — Ну добро. Если что, я его знаком усыплю, — он, осторожно перешагивая хвост, лапы и одно крыло, двинулся к голове беспробудно спящего драконида.       — А ничего, что ты уже огонь вызвал? — травница, вытаскивая все необходимое для «работы», удивленно взглянула на ведьмака.       — Пока хватает концентрации, то проблем не будет, — спокойно отозвался тот.       — Ну тогда не отвлекайся, а то сгорим тут вместе с сараем и летюгой твоей.       — И кто еще в кого не верит? — резонно заметил Эскель, усмехнувшись.       Дера вскинула брови, открыла рот, но ничего не ответила. Только как-то странно улыбнулась и качнула головой, отчего все еще влажные пряди волос рассыпались по плечам и спине. В самом деле, подловил так подловил. Нет, она уже давно поняла, что ведьмак за словом в карман не лез, но чем больше проводила с ним времени, тем сильнее убеждалась в том, что он совсем не язвительный, но на язык бойкий, коль случай представляется.       — Ну ладно. Приступаю, — скорее для себя самой, чем для Эскеля, объявила травница и взялась за мел.       Действительно, если сработало с ведьмаком, так почему не должно сработать с вилохвостом? Не сказать, что они сильно похожи как внешне, так и по содержанию, но факт остается фактом — раз одно живое существо излечить получилось, значит, и на другом тоже получится.       Дело спорилось быстро. Фредерика частенько замечала за собой такой нюанс еще со времен учебы в академии, что если она входит в раж, то отрешается от всего вокруг, доводит действия до автоматизма, а следовательно, повышает производительность, сокращая время. Так было с получением альбедо. Добиться идеального белого цвета получилось далеко не сразу. Кажется, на это ушел целый месяц, а может, больше. И вот именно тогда она впервые ощутила, что такое «войти в раж». Ведь только это смогло ей помочь не отчаяться окончательно, завершить труд и взяться за описание процессов. Это была самая обычная курсовая работа, что выдавалась каждый семестр на кафедре Алхимии, но это не означало, что нужно отнестись к ней халатно. Да и вообще Фредерика не любила относиться к какой бы то ни было работе халатно. Даже к лечению вилохвоста.        На сороковой минуте Эскель понял, что у него затекают ноги. На пятидесятой пришлось менять позу, а спустя час колени дрогнули сами, но благо не согнулись. Вытерев предплечьем взмокший от горящего огня лоб, он нахмурился. Пальцы пекло, как и всю кисть, но Дере ведь нужен был свет и очень яркий, значит, можно и потерпеть чутка. А то от свечи такого яркого пламени не будет никогда. Усталый вздох сорвался с губ сам собой, а капелька пота, скатившись по кончику носа, упала прямо на крыло вилохвоста, над которым корпела травница.       Отвлекать ее он не хотел, разговорами тем более. Облегчало работу лишь то, что драконид так и не проснулся, несмотря на все манипуляции над ним. Может быть, конечно, он переборщил тогда с Сомном, а может быть, сказалась общая изможденность бестии. Да и есть ли смысл гадать? Взглянув внимательно на свою руку, что неустанно поддерживала горящий огонь, Эскель пришел к выводу, что после всего этого Фредерике придется еще и его подлатать. Будут ожоги, как пить дать. Ему еще никогда не приходилось использовать этот знак так долго, да и надобности не было. Нагреть воду в бадье, разжечь искрой костер, поджечь фитиль свечи — это одно, а поддерживать голыми руками горящее пламя — другое. Возможно, пораскинь он мозгами, то получилось бы придумать что-то получше. Ведь даже пресловутый Пугг, земля ему пухом, додумался соорудить факел, а вот умелый и всезнающий возьмак — нет. Всматриваясь в пляшущие язычки пламени, Эскель подумал, как, должно быть, обрадовался бы тролль, увидь он такое представление. Нужно, наверное, записать в бестиарий, что лесные тролли, помимо всего прочего, охочи до всяких фокусов. Усмехнувшись такому забавному факту, он перевел взгляд на грудь летюги, удостоверяясь, что та дышит. Хотя лучше бы, наверное, своей смертью издох, ей-богу. Мороки было бы куда меньше.       Сколько прошло времени, Фредерика даже и не помнит. Очнулась только тогда, когда закончила с крылом и ощутила легкую тошноту и слабость в теле. Как она и думала — переусердствовала. Ведьмак уже, кажется, понемногу клевал носом. Но окончательно уснуть ему не давала рука, что покрылась небольшими волдырями. Выглядело это, конечно, так себе. И болело, должно быть, неслабо. Вот только Дера не была уверена, что у нее хватит сил и мандрагорового корня, чтобы подлечить еще и Эскеля. К тому же тут можно обойтись и примочкой с ромашкой, а еще хваленой ведьмачьей регенерацией. В самом деле, пусть справляется. Не все же ритуалами залечивать. Кое-как поднявшись на ноги, она внезапно пошатнулась и схватилась за голову, в которой уж шибко помутилось. Сарай вокруг поплыл и тут же погрузился в темноту. Ведьмак стряхнул с руки остатки огня и, ловко схватившись за плечи травницы, придержал ее, сразу прижав спиной к своей груди.       — Прости, — пролепетала она, откинувшись назад. — Устала. Сил совсем нет.       Вот только ответить Эскель не успел, так как в сарай вошел Андор, а следом за ним Надья. Суровым взглядом поблескивающих в темноте глаз он осмотрел вилохвоста, затем глянул на обмякшую Фредерику, мертвецки бледного ведьмака и вздохнул, искренне не понимая, какого ляда эти двое начали артачиться. Убили бы себе чудище, и дело с концом, так нет же, решили поиграть в «сопереживание», вчувствование у них, видите ли, прорезалось. А корня-то сколько извели на эту заразу. Нет, его в округе растет до черта, но, холера, переводить все на вилохвоста, которого до̀лжно убить? И это еще ему говорили, что он свихнулся?       Слыхал он от кого-то, что у каждого ведьмака есть какой-то свой личный кодекс. Бывали индивидуумы, которые не поднимали меча на разумное чудовище, бывали вот такие, как этот чудак, — убивали только опасных для людей, руководствуясь тем, что, коль не вредит им, значит, пусть себе гуляет, ибо всех нас создала природа. У самого же Андора кодекса и в помине не было, но были пункты, которые нарушать он не любил. Вот только они были уж шибко далеки как от тех кодексов, что призывали не убивать разумных, так и от тех, что запрещали убивать неопасных бестий.       — Надья, подсоби Эскелю. Он вроде на ногах стоит хорошо, а я Деру на плечо закину. Она-то вообще уже не стоит, — кивнул он бруксе за своей спиной.       Та торопливо протиснулась между его плечом и дверным проемом и посеменила вперед. Краем глаза все же глянула на драконида, убедилась, что ран на нем больше нет, цепь связывает как полагается, а сам он спит крепким сном, и только тогда потянула руки к ведьмаку. Тот даже и не стал отмахиваться. Передал Деру на поруки старосте, а сам оперся о худое плечо Надьи.       — Тащи его в дом. Сейчас водкой и твоей похлебкой быстро в чувства их приведем, — усмехнулся Андор, присев на корточки и взяв Фредерику под колени, небрежно забросил ее на свое плечо, придержав за бедра одной единственной рукой.       — Я уж думала, они до утра тут провозятся. А ты гляди, за три часа управились. Только за полночь едва перевалило, — отозвалась брукса, обхватив спину Эскеля рукой. — Воистину, я и не думала, что кто-то способен так усердствовать ради чудища.       — Видать, помимо нас, хватает в этом мире чудаков.       — Твоя правда.       Дверь в сарай с тихим скрежетом закрылась, ключ провернулся в замке ровно два раза, а тихие шаги растворились в тишине спящего Прилесово.

***

      — Ставлю десять крон, что этот гаденыш не сможет попасть ножом в яблоко на башке кривого Чума! — вскочив из-за стола и бахнув ладонью по замызганной, липкой деревянной поверхности, закричал хорошо выпивший мужик.       Мужичье за столом расходилось. Кто-то завопил, как свин резаный, кто-то стукнул кружкой по столу, расплескивая кислое пиво, а кто-то принялся выискивать по дырявым карманам остатки монет, чтобы сделать ставку.       — За десятку сам бросай. В жопу корчмарю, — фыркнул кто-то из дальнего края стола, опрокинув в себя стопку желудевой.       Молоденькая девчушка, ловко протискиваясь между орущими и пьяными кметами, оказалась по правую руку от мужчины, выставляя на стол огромную кружку до краев заполненную пивом. Кокетливо улыбнулась, тоненькими грязнущими пальчиками заправила за ухо кучерявую светлую прядь волос и зашлась румянцем.       — О! И Граську позволю трахнуть! Десять монет и пизду Граськи! — все не унимался пьянчуга, едва успев вцепиться пальцами в плечо сидящего рядом собутыльника.       Тот самоотверженно поддержал своего товарища, ухватившись одной рукой за его руку, а второй за край стола, дабы самому не свалиться.       — Граську я и без этих свистоплясок трахну, — хмыкнул мужчина, незаметно заведя руку в черной печатке за спину девчушке и огладив ее выпуклый зад через неплотную ткань юбки.       Та вздрогнула, но не отпрянула. А только прижала поднос, на котором тащила кружку, к груди и напряглась вся в ожидании. Чего конкретно она ожидала, не знала, но, видать, чего-то хорошего, ибо поглаживания были уж шибко приятными.       На вид этой самой Грасе было не больше пятнадцати лет отроду, а по ее косым кокетливым взглядам то можно было дать и все двадцать с гаком.       — Ну так что, бросишь? Иль очко уже с мышиный глаз стало? — в край расхрабрился мужик и хрюкнул то ли от подступившей к горлу блевотины, то ли со смеху.       — Да хватит… — икнул кто-то за столом. — Хватит мастера стращать!       — А что его стращать? Пусть бросит ебаный нож в ебаного кривого Чума! А то только… — тот, покачиваясь из стороны в сторону, словно при небывалом корабельном шторме, приставил руку ко рту и пошевелил пальцами. — Трепет своим языком. А как до дела… так и… — он хрюкнул, сдержав икоту. — Пф… сдулся!       — Вот с-с-сука, — тяжело вздохнул тот, что уже добрую минуту наминал рукой зад Граси. — Добро, пойдем бросать ваш блядский нож.       — С-с-со… с-сор… — подняв толстый палец, вверх заговорил кто-то из мужичья.       — Сорок шагов, помню я, — фыркнув, он уперся руками в стол и медленно поднялся.       Девчушка тут же отпрянула, поднимая взгляд вверх и понимая, что ростом-то он выше ее на целую голову, коль не больше. Нервно сжала губы, а под юбкой, между бедер, все так и засвербело: широкоплеч, высок, черняв, с гонором, с ухмылочкой такой… будоражащей. А глазища, глазища-то какие… змеиные, страшные. Вот только тонешь в них как омуте запретном — с головой.       — Эй! Кличь сюда Чума! — замахал руками самый шумный и смелый из всех, едва держа равновесие.       — Да вы идите, идите! Он пока доковыляет… — отмахнулся кто-то из толпы, что после того, как учуяла скорое развлечение, зашумела пуще прежнего.       — Холера… ну пусть ковыляет! Эй, мужики, пошли… — мужик икнул, сдерживая рвотный позыв. — Пошли во двор! Сейчас нас мастер ведьмак развлекать будет!       Вывались на улицу недружным пьяным строем. Собаки лаяли как заведенные, кто-то кричал и улюлюкал, кто-то, не унимаясь, громогласно объявлял тосты, призывая оприходовать водочки, а кто-то все звал бедного Чума, не переставая горланить на все село. Даже Грася, и та вышла наружу поглядеть, как ведьмак будет умения свои показывать. В самом деле, за нее же боролись тут. Правда, не совсем за нее, а за очень даже определенную часть ее тела. Но то все мелочи, важен лишь сам факт. Да и от местных хлопцев таких подвигов хрен дождешься.       Сам же мастер вышел в компании кружки, не переставая цедить пиво. Оставалось только дивиться, куда это в него столько влезает: почти целая бутылка желудевой и третья порция каэдвенского стаута. И как он еще ровно стоит на ногах — вот где истинная загадка иль чудо. Да мало того, стоит-то стоит, но еще и вызвался ножами разбрасываться сугубо во имя длины своего бескостного языка. Ну и, может быть, малость за пизду Граськи. Тут уж дело такое — житейское. Кривой Чум был мужичком видным. Высокий, крепкий, в широкополой соломенной шляпе, рубахе неподпоясанной с грудью нараспашку, но в самом деле кривой. Плечо у него было одно выше, другое пониже, а на спине горб. Но шел он бодро и относительно ровно. Ногу волочил за собой разве что. Но ему, видать, это совсем не мешало.       Ведьмак сербнул пива и потянулся рукой к поясу, за который был заткнут нож в ножнах. Задумчиво сощурил глаза, присмотрелся к покачивающемуся Чуму повнимательнее и ловким движением схватился за рукоять.       — Эй, погодь! Тпру! — замахал руками один из мужиков. — Сорок шагов! Сорок!       Тот же ничего не ответил, только опустил глаза в кружку и приложился к пиву. Но руку с ножа так и не убрал.       — Так, дайте этому придурочному яблоко! — скомандовал кто-то из толпы, и в одно мгновение у Чума над головой будто из воздуха материализовалось спелое, пусть и надкусанное, но краснющее яблочко.       Ведьмак перевел взгляд на кренящегося в стороны Чума, что был не трезвее его самого, и хмыкнул. В самом деле, тот стоял и лыбился, будто ему полный кошель отвалят за такое представление. Может, и правда он не только кривой, но и полоумный? Усмехнувшись этой мысли, мужчина вытащил-таки из ножен нож, снова приложился к кружке с пивом, допивая все до дна, утер предплечьем влажные от пены губы и только потом малость повертел рукоять в пальцах, выискивая центр тяжести. Он-то знал, что его оружие сбалансировано как надо, потому и волнений насчет того, что случайно удастся проткнуть давящему улыбку Чуму глаз или лоб, не было.       Кто-то из местных забулдыг принялся отмерять треклятые сорок шагов, кто-то улюлюкал и выкрикивал тосты, а Грася хваталась за сердце и еле сдерживалась, чтобы не рухнуть вот прям так, плашмя, посреди загаженного навозом и грязью подворья.       — Во глаз у вас, мастер! — ахнул мужик, что взялся отмерять шаги. — Ровнехонько сорок!       — Готовь деньги, тартыга, — хмыкнул ведьмак, легонько взялся за нож, будто воробья трепыхающегося пытался удержать, и совершенно расслабленно, так, будто делал это каждый божий день, метнул его.       Мгновение, и пронзенное яблоко слетело с башки Чума, а тот заверещал как не в себя и принялся хлопать в ладоши. Граська облегченно вздохнула, мужичье заревело, а кривой Чум принялся впотьмах выискивать нож, дабы услужливо вернуть.       — Во чертяка! Сорок шагов! Сорок!       Кто-то потрепал ведьмака по плечу, кто-то толкнул в спину, кто-то пытался всучить чарку с чем-то невообразимо вонючим и мутным. Тот отмахивался, ворчал, но похвалы и восторги, что сыпались на него со всех сторон, как лобзания пьяни и амбре из перегара и чеснока, принимал охотно.       — Ну, заслужил!       В кожаную перчатку легли две честно заработанные монеты и нож с липким от яблочного сока лезвием. Грася за спиной сдавленно выдохнула, предвкушая скорый поход за сарай.       — Теперь все Подлесье с вами по чарочке-то выпьет, — пошатываясь, мужик вытащил из кармана штанины трубку и принялся выискивать мешочек с табаком, похлопывая себя ладонями по бокам.       — Как с Грасей вопрос решу, так всенепременно, — проведя рукой по темным волосам, ведьмак двинулся в сторону уже заждавшейся его девки.       — К травнице вас завтра отведу, — отмахнулся мужик промазав рукой мимо кармана. — А то припозднились мы… с водкой-то нашей. Сбила нам план, сука такая.       — Куда ж ты денешься? Отведешь, — негромко процедив сквозь зубы, ведьмак поправил ворот куртки и шутливо раскланялся перед девушкой.       Та тихонько пискнула, когда ее бесцеремонно подхватили под колени и забросили на плечо, словно мешок какой. Закрыла лицо руками от смущения, смешанного со стыдом, и принялась что-то бессвязно шептать, пытаясь то ли извиниться, то ли отбрехаться, то ли еще что-то. Вот только всем уж было не до них. Сивуха-то сама себя не выпьет. А тут кто-то еще и цимбалы притащить успел. Значит, быть танцам! А травница… травница и до утра обождет.